В лесах Пашутовки - Цви Прейгерзон

по разным причинам не смог поставить свою подпись под официальным письмом.

Спустя неделю собираемся вновь, чтобы заслушать доклады с мест. Они пока не столь утешительны. Можно лишь втридорога снять дом в десяти километрах от центра города. И вот сидим мы, пригорюнившись, размышляем, что предпринять. И тут встает одна из самых молчаливых членов «двадцатки» Сара Рувимовна Якобсон и тихим голосом предлагает в качестве временного решения… свою квартиру! После непродолжительного потрясенного молчания мы обрушиваем на нее град вопросов. Сара Рувимовна отвечает так же тихо, но ясно и кратко. У нее трехкомнатная квартира с отдельной кухней. Здесь, недалеко, на улице Коммунаров. Да, она проживает там одна: муж умер в прошлом году. Нет, родственников нет — всех поубивали немцы в октябре сорок первого. Сама она спаслась случайно благодаря профессии медсестры: мобилизовали в первые недели войны. До победы служила в прифронтовом госпитале. Муж тоже воевал, был дважды ранен. Да, она умеет читать на иврите: еще до Первой мировой ее научил этой грамоте отец, реб Рувим Якобсон, габай синагоги в маленьком местечке возле Елисаветграда.

Как вам это нравится? Нет, не перевелись еще праведницы среди дочерей Израиля! Мы безотлагательно отправились к Саре Рувимовне и сняли у нее две комнаты для нашего молитвенного дома. Она также согласилась взять на себя вопросы уборки и бытовых удобств для посетителей синагоги. И тут же, не откладывая дела в долгий ящик, мы опробовали свое новое помещение первой публичной молитвой. Как и положено, мужчины остались в главной комнате, женщины вошли в смежную, и Абрам Маркович впервые продемонстрировал всем свое мастерство хазана.

День был будний, обычная молитва, но на душе у меня был поистине великий праздник. Сбылось! В наш город вернулась еврейская жизнь, вернулась самая настоящая синагога! Праздничный дух витал в этой обычной городской комнате с шатким столом, облезлой мебелью и колченогими стульями. Высокие окна были закрыты изъеденными молью занавесками, стены заклеены зеленовато-серыми обоями в цветочек. Чем-то очень трогательным веяло от всего этого — чем именно, не могу объяснить. Мы стояли, уставившись в серо-зеленые цветочки, миньян старых евреев, многое повидавших на своем веку, и творили молитву — каждый свою, личную. Иного и быть не могло — ведь в синагоге еще не было молитвенников, а наизусть мало кто помнил. Так мы стояли и молились, а из смежной комнаты слышался приглушенный плач.

Затем мы снова сели и распределили обязанности между членами «двадцатки», женщинами и мужчинами. Прошло пять-шесть недель, и внешний вид нашей молельни существенно изменился. Мы произвели основательный ремонт, переклеили обои, сменили занавески, приобрели скамьи и подсвечники, заказали в мастерской стол и подставку под свитки, повесили красивую яркую люстру.

Среди нас нашлись такие, кто хорошо понимал в вопросе оформления комнат. Например, бывший архитектор Абрамович больше помогал в этом, чем собственно в молитве. Честно говоря, и некоторые другие члены «двадцатки» сразу зарекомендовали себя если не полными, то частичными невеждами в вопросе религиозных правил и предписаний. Что ж, не беда: главное, что у всех было желание учиться. У нас называют таких евреев «вернувшимися». Это невежество понятно и объяснимо: наше поколение встретило революцию в детском или юношеском возрасте, и люди попросту не успели впитать древние традиции. А потом новые порядки втянули нас в свой бешеный круговорот. Мы работали изо всех сил наравне с другими, строили и построили великую державу. Мы воевали плечом к плечу с другими советскими людьми, а потом восстанавливали разрушенное и сидели в сталинских лагерях во время культа личности. Все эти годы никто из нас не молился: молитва казалась нам чем-то неестественным, нелогичным. И вот теперь, выйдя на пенсию, мы, кучка стариков, собрались вспомнить забытое.

Как я уже отмечал, вопросы ремонта и оформления взял на себя отставной архитектор Абрамович. Это был солидный пожилой мужчина в хорошо отутюженном костюме и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой, всегда выбритый до шелковой гладкости. Он любил говорить, что никогда в жизни не выпустил неисправный или недоделанный продукт. Это имело свою оборотную сторону: экономия не была сильным качеством нашего архитектора. Приглашенные им мастера прекрасно знали свое дело, но, как правило, брали двойную плату. Абрам Маркович, который и сам некогда работал маляром, попробовал было вмешаться, но был решительно поставлен на место.

— Уважаемый реб Авраам, — сказал ему наш архитектор, — я не вмешиваюсь в вопросы пения и хотел бы, чтобы никто не совал нос в дела, которыми ведаю я.

Нашлись среди нас и другие специалисты — например, Прицкер, некогда работавший резником. Маленький семидесятилетний старичок, он давно уже отошел от этого ремесла, но хорошо помнил все его тонкости. С помощью Прицкера мало-помалу вернулся в наш город и кошерный забой.

Когда к работе приступают двадцать энергичных, объединенных единой целью пенсионеров, мало что может остановить их. Но в то же время нас огорчало полное отсутствие молодых. Какими бы невежественными в вопросах еврейства ни были шестидесятилетние старики, они все же видели в детстве переполненные синагоги, помнили еврейские праздники, не пугались вида ивритских букв и даже если сами не постились в Судный день, то хотя бы знали, что кто-то постится. Но молодые… что и говорить, будущее вызывало в нас серьезные опасения.

Тем не менее синагога начала свою работу, и это уже было существенным успехом. Мы заключили договор о съеме с Сарой Якобсон, избрали исполнительный комитет и ревизионную комиссию, составили реестр общественного имущества, собрали членские взносы и организовали надежный бухгалтерский учет. Понемногу синагога обзавелась всем необходимым: в шкафчике святого ковчега появился свиток Торы, за ним еще один. Каждый из нас не жалел ни сил, ни собственных средств на пользу дела. Не уменьшалось и число анонимных жертвователей. Кто-то жертвовал молча, кто-то сопровождал свой взнос молитвой за здоровье близких, за поступление внука в институт, за удачные роды. Я не уверен, что Властелин мира и в самом деле стоял рядом с внуком на вступительном экзамене и нашептывал ему на ухо правильный ответ. Но я и не думаю, что бабушкина молитва могла помешать успешному поступлению…

Со временем на молитву стало приходить все больше и больше народу, так что нам пришлось заказать дополнительное количество скамей. В особо важные моменты в квартире Сары Рувимовны собиралось до сорока мужчин и двадцати женщин, а в поминальные дни синагога