Горняк. Венок Майклу Удомо - Питер Абрахамс

— Но ведь не выдаст же он своего друга?

— Не выдаст? А вы поставьте себя на его место… хотя где нам с вами. Возможно, мы способны понять это.

— Это было бы чудовищно!

— Было бы, — согласился Росли.

— И все же… — с тревогой сказал Джонс.

— От этого «все же» у меня и сосет под ложечкой.

— Может, еще ничего не случится.

— Итак, Джонс, мы с вами закрываем глаза. Может, ничего и не случится! Я не буду думать об этом, пока меня не трахнет по голове. Совершенно сознательно выбираю позицию труса… Пойдемте, надо кончать веселье.

— Я скажу ему, что Мхенди вернулся, — сказал Джонс.

— Если только это для него новость.

— Мхенди приехал уже после того, как начался прием.

— Что ж, скажите.

На следующий день, едва стало смеркаться, Удомо прислал за Мхенди свою машину.

Селина была довольна.

— Это хорошо, — сказала она Мхенди, — последнее время он стал чересчур осторожным. Премьер-министру нельзя делать того, премьер-министру нельзя делать этого… Хорошо бы ему забыть, что он премьер-министр и снова стать борцом за свободу. Африке по-прежнему нужны борцы. Вот соберетесь вы сегодня все вместе, старые друзья, — ты, Эдибхой, Мэби. Попробуйте насесть на него. Мы должны выгнать из нашей страны белых. Выгнать всех до одного. Убеди его в этом, брат.

Она передала шоферу пакет с двумя курами, которых сама зажарила. Мария осталась с ней.

Удомо был один, когда приехал Мхенди. Он сидел над какими-то бумагами, погруженный в глубокое раздумье, вид у него был усталый. Он встал навстречу Мхенди.

— Мхенди! До чего же я рад тебя видеть. — Солнечная улыбка озарила его лицо. — Поздравляю… Ничему я так не радовался… — голос его задрожал от ненависти, — ничему вот уже много лет так не радовался, как тому, что ты нагнал страху на этих белых дикарей!.. Ну, как ты сейчас?..

— Отдыхаю. Приятно иногда пожить спокойно, — ответил Мхенди. — А ты?

«Он хорошо выглядит, — подумал Удомо, — как человек, который вновь нашел себя».

— По-старому. Стараюсь обвести кое-кого вокруг пальца. Разрываюсь на части. Но будущее уже начинает вырисовываться.

«А ты научился скрывать свои мысли, — подумал Мхенди. — Хотел бы я знать, что у тебя на душе. Пожалуй, стоит предупредить тебя насчет Селины». Он сказал:

— Ты знаешь, что Селина недовольна тобой?

— Знаю. Она, Эдибхой и многие другие. А тут еще оппозиция Эндьюры. Они поняли, какая сила в лозунге «африканизация». Но я их перехитрю. Они не способны сплотить вокруг себя народ. В этом они от меня зависят. Садись. Эди и Мэби скоро приедут. Я хотел немного поговорить с тобой без них.

— Не стоит недооценивать Селину, — сказал Мхенди.

Удомо усмехнулся.

— Да, это опасно: недооценивать кого-либо. Я в этом убедился. Откровенно говоря, только ее одну я и боюсь по-настоящему, — ее, да еще Эди. Никогда не думал, что Эди такой поборник племенного строя. Как по-твоему, Селина понимает, куда я клоню?

— Не знаю, — сказал Мхенди. — Она считает, что ты слишком осторожен.

— Прекрасно! Великолепно! Я проявляю прямо-таки чудеса храбрости, а она считает, что я слишком осторожен. Великолепно!

Мхенди набил трубку и закурил. Вошел слуга и принес виски для него и фруктовый сок для Удомо.

— Мне сейчас нужно одно — время, — глядя куда-то вдаль, задумчиво сказал Удомо. — Время — и больше ничего.

— Сколько тебе нужно времени?

— Десять лет. В самом крайнем случае — пять, но за десять лет все можно сделать спокойно, без спешки… А теперь давай поговорим о тебе. Где твой лагерь? Как вы прошли через джунгли? Расскажи мне все подробно. Нужно бы как-нибудь съездить к тебе.

— Для этого тебе придется девять дней идти через джунгли.

Удомо хлопнул себя по колену и расхохотался.

— Уж не думаешь ли и ты заодно с Селиной, что я тут совсем изнежился?

— Ты человек занятой.

— Объясни мне, как найти твой лагерь, а там посмотрим, приеду я к тебе или нет. Проверь, умею ли я держать слово.

— Ладно. Только я считаю, что так рисковать собой — безумие. Дай мне лист бумаги.

Удомо достал бумагу и карандаш и сел рядом с Мхенди. Мхенди стал набрасывать план местности, одновременно давая пояснения.

— Потайная тропа через джунгли начинается здесь, неподалеку от деревушки. Ты знаешь эту деревушку. Она последняя на вашей стороне — за ней начинаются джунгли. Тропа все время поворачивает вправо. Вот тут ты выйдешь из джунглей. На бумаге все это, конечно, просто. Но чтобы попасть к нам, надо девять дней пробираться сквозь джунгли, не видя солнца. Здесь расположен наш лагерь. Со стороны Плюралии его можно найіи вот по этим четырем деревьям. Они выше всех остальных. Мы превратили наш лагерь в огромный зеленый шатер. Дождь туда не проникает, и можно разводить костер, не боясь, что дым будет виден. Даже если силы закона и порядка явятся искать меня, найти лагерь им будет очень трудно. Кроме того, я всегда услышу их и сумею вовремя скрыться. Хотя вряд ли они обнаружат лагерь.

— По-твоему, это невозможно?

— По-моему, да.

— Это хорошо… Ну, а я тебя найду. Оставь мне эту бумажку. Я ведь серьезно собираюсь побывать у тебя. Так что жди… А теперь рассказывай, что ты собираешься делать дальше.

Мхенди повторил все, что говорил Селине. Когда он кончил, Удомо вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Господи! Как бы я хотел быть с тобой. В борьбе, которую ты ведешь, все ясно. А я хитрю, изворачиваюсь, заключаю сделки с людьми, которых ненавижу лютой ненавистью. Я должен рассыпаться в любезностях даже перед вашими белыми из Плюралии. Будь они прокляты! — Лицо его вдруг исказилось от ярости. — Если бы ты знал, Мхенди, как я все это ненавижу! — Потом он взял себя в руки, пожал плечами и виновато улыбнулся, как бы устыдившись своей вспышки.

Мхенди стало жаль Удомо. Ему захотелось обнять его, сказать что-нибудь утешительное.

— Такова цена свободы, Майк, которую приходится платить нашему поколению.

Удомо улыбнулся вымученной улыбкой.

— А те, кто придут нам на смену, будут судить нас, и судить строго, — задумчиво сказал он. — Ты это понимаешь, Мхенди? А теперь скажи мне, что бы ты сделал на моем месте или на своем, если бы перед тобой был выбор — пожертвовать одним человеком и удержать все завоеванное тобой — а может, приобрести и еще кое-что — или пожертвовать делом своей жизни? Скажи откровенно.

«Ага, значит, тебе действительно приходится туго, — подумал Мхенди. — Меня твой спокойный тон не обманет. Дело, видно, серьезное».

— В свое время мне пришлось сделать выбор, — тихо сказал он. — Я в ответе за гибель многих людей.

Удомо обнял Мхенди за плечи.

— Как всякий офицер в бою.

— Это все равно. Мундир и высокая цель дела не меняют.

— А как бы ты поступил сейчас? — негромко спросил Удомо.

Мхенди вдруг рассердился: «Решай сам! Мне никто не давал советов, когда я должен был делать выбор. И ты решай сам».

— Такой вопрос можно решить только тогда, когда он возникнет, — сказал он.

— Допустим, что он возник. Допусти на минуту — ты узнаешь, что кто-то из твоих людей, кому ты веришь, как себе, способен выдать врагам местонахождение вашего лагеря. Как бы ты поступил?

— Что-нибудь, конечно, предпринял бы.

— Хорошо. Теперь допустим, что этот человек предан тебе, что он не замышлял предательства. Но может, сам того не ведая, привести врага в лагерь. Отдал бы ты приказ застрелить его?

— Это зависит от многих обстоятельств.

— От чего, например?

— Ну хотя бы от того, что случится, если враги найдут лагерь.

— Допустим, что от этого зависит судьба восстания.

Мхенди пожал плечами.

— Тогда я отдал бы приказ. Но зачем ты спрашиваешь об этом?

— А если бы это был твой брат?

— Трудно представить более страшный выбор, но, пожалуй, это ничего не изменило бы. А теперь скажи мне, Майкл, в чем дело.

— Я думаю об Эди. У нас с ним серьезные разногласия. Может, все еще уладится… Как мне хорошо с тобой, Мхенди. Ты все понимаешь. Как бы я хотел, чтобы ты работал со мной, вместо того чтобы рисковать жизнью среди этих белых варваров… Какую бы ты принес пользу! Скажи честно, Мхенди, велика опасность, что тебя поймают?

— Я могу попасть им прямо в лапы, когда вернусь.

— И что тогда?

— Тогда, по всей вероятности, произойдет несчастный случай. Они, конечно, не станут судить меня.

— Понимаю… Кажется, машина Эдибхоя. Ты знаешь, Том уехал.

— Селина говорила мне.

— Уехал в тот самый день, когда мы с ним вернулись. Сел на пароход и уехал, не сказав никому ни слова. Оставил записку. — Удомо встал и пошел к двери.

На пороге появились Мэби и Эдибхой.

Когда прошла первая радость встречи, друзья расселись поудобнее и стали вспоминать Лондон, свою молодость, мечты. Им почти удалось перенестись в ту далекую пору, когда их дружба не была омрачена ничем. Теперь на эту дружбу легли темные тени, и они с деланной небрежностью старались обходить острые углы. Никто ни разу не упомянул имя Лоис и Тома Лэнвуда. И все-таки прежнего искреннего веселья не было.