Горняк. Венок Майклу Удомо - Питер Абрахамс

Когда такси остановилось и шофер обернулся, он увидел дряхлого старика, который сидел, забившись в угол, низко опустив голову. Старик, казалось, спал.

— Приехали, сэр.

— Что? Ах да. Да.

Лэнвуд вышел.

— Сколько?

— Два шиллинга, сэр.

Лэнвуд заплатил и вошел в помещение пароходного агентства. В углу за столом сидел белый служащий. Лэнвуд прошел мимо черных клерков и направился прямо к нему.

— Моя фамилия Лэнвуд.

— Слушаю вас, мистер Лэнвуд.

— Мне нужно узнать расписание пароходов, я возвращаюсь… — Он замялся и затем твердо сказал: —…домой.

— Когда вы хотите ехать, сэр?

— Как можно скорее.

— Через неделю вас устроит? Возможно, кто-нибудь откажется от билета.

— Это самое раннее?

Молодой человек поднял на него глаза.

— Одну минутку. Я проверю.

Немного погодя он вернулся:

— Мы можем предложить вам место на пароходе, который уходит через шесть дней. Раньше ничего нет. Но, может быть, вас устроит грузо-пассажирское судно? Правда, такие суда идут очень долго и путешествовать на них скучно.

— Когда отплывает первое грузо-пассажирское судно?

— Послезавтра отходит пароход, на котором есть свободная каюта. Но в Англию он придет позже, чем лайнер, отплывающий через шесть дней. Правда, есть еще «Савойя», тоже грузо-пассажирское судно. Она выходит сегодня вечером, но вы, пожалуй, на нее не успеете…

Лэнвуд подумал.

— Я еду сегодня, — сказал он.

— На «Савойе»?

— Да.

— Но у вас остается только четыре часа.

— Я успею.

— Уж не спасаетесь ли вы бегством? — пошутил служащий. Но, взглянув на Лэнвуда, увидел у него в глазах такую боль, что тут же перестал улыбаться.

Через двадцать минут Лэнвуд вышел из пароходного агентства с билетом в кармане. Он зашел в большую переполненную народом почтовую контору и написал на телеграфном бланке:

«Мери Фельд, 36, Ридженси Мьюз, Лондон.

Отплываю сегодня Савойя буду дома три недели не могу без тебя Том».

Он расплатился и взял такси до резиденции Удомо. В доме никого, кроме слуг, видно не было. До отплытия «Савойи» оставалось три часа. Надо собираться. Он стал медленно укладывать вещи. Затаила ли Мери зло против него из-за той последней дурацкой ссоры? Нет, не может быть. Она — единственный человек, который был по-настоящему предан ему все эти годы. Она поймет. Сколько лет они прожили вместе. Несмотря на все ссоры, они уже давно стали родными.

Слуга позвал его завтракать. Он поел в одиночестве, распорядился вызвать такси и вернулся к себе. Перед самым уходом написал Удомо записку:

«Дорогой Майк.

Хону проститься с Вами. Я уезжаю назад в Англию. Бы мне дали сегодня понять, что я Вам мешаю. Вероятно, я Вам очень мешаю, раз дошло до того, Вы чуть не ударили меня. Я не потерпел бы этого от белых и не вижу, почему должен терпеть от черных. Передайте мой прощальный привет остальным. Спасибо за все. Больнее всего сознавать, что когда-то мы были товарищами.

Томас Лэнвуд».

Машина увезла его в порт; скоро он был уже на пароходе.

Письмо Лэнвуда нашел Эдибхой, приехавший узнать, что случилось с Удомо. Вскоре Удомо вышел из своей комнаты. Он уже вполне владел собой.

Эдибхой протянул ему письмо:

— Том уехал.

Прочитав записку, Удомо сказал:

— Я не люблю, когда читают мои письма, Эди.

— Оно лежало на столе открытым, его мог прочитать каждый.

— Том — форменный идиот.

— Что произошло?

— Позвони в агентство, узнай, когда он едет и где он сейчас… Бой!

Эдибхой взял телефонную трубку. Удомо пошел в кухню. Немного погодя он вернулся, держа в руке куриную ножку.

— Он уехал на грузо-пассажирском судне, которое отчалило полчаса назад. Что произошло?

— У меня голова была занята одной мыслью, и я сказал ему, чтобы он оставил меня в покое. Ты ведь знаешь его манеру вечно торчать посреди комнаты. Он загородил мне дорогу. Я оттолкнул его и пошел к себе. И вот, пожалуйста, это письмо… — Удомо швырнул на стол скомканную записку.

— Он все равно уехал бы, — примирительно заметил Эдибхой.

— Уехал бы, но не так… — сказал Удомо.

— А может, оно и лучше, земляк. — Эдибхой улыбнулся, однако взгляд его остался хмурым. — Ничего. Ты напишешь ему, и все уладится. Там он будет полезнее.

— А ты почему здесь? — вдруг спросил Удомо.

— Когда из твоего секретариата позвонили, что совещание отменяется, я поехал туда. Мне сказали, что ты дома… Что с тобой, земляк?

— Ничего страшного, Эди. Голова что-то разболелась. Но теперь уже прошла.

— Очень рад, земляк. Как поездка?

— Прекрасно. Я расскажу тебе обо всем вечером. А сейчас отчаливай. Мне предстоит важный телефонный разговор. Увидимся вечером на заседании исполнительного комитета.

Эдибхой, явно недовольный, ушел. Удомо поднял телефонную трубку.

4

Дождь лил не переставая. Тяжелые, крупные капли больно били в лицо. Ночь была черным-черна, как джунгли за спиной Марии.

Она всем телом прижалась к стволу молодого деревца. Как хорошо, что идет дождь. Пусть ей больно, пусть она промокла насквозь, пусть хоть в кровь иссечет ее кожу. Это все не важно. Только потому, что идет дождь, они до сих пор здесь. Она верит — Мхенди вернется… Только найдет ли он дорогу в этой кромешной тьме, под дождем? Конечно, найдет. Ведь он командовал когда-то целой армией. Он не заблудится. Он придет. Дождь — хорошая примета. Это значит, что он жив и вернется. Дождь начался четыре дня назад, накануне того дня, когда они, прождав условленный месяц, должны были возвращаться через джунгли в Панафрику. Если бы не дождь, их бы уже давно здесь не было. Но дождь все льет, и они не уходят. А это значит, что Мхенди жив и вернется.

Что это?

Напрягая зрение, она вглядывалась во тьму. Может быть, крикнуть? В такой ливень белые сидят дома. Она поднесла ко рту сложенные рупором руки.

— Мхе-енди! — крикнула она. Ее протяжный крик походил на стон. — Мхе-енди!

Что-то холодное заскользило по ее ноге. Она судорожно вцепилась в неровную кору дерева и замерла. Но вот «оно» соскользнуло с ноги. Может, ползет сейчас по стволу! О Мхенди… Только бы не шелохнуться, а то некому будет тебя встречать. А вдруг они схватили его? Убили? Нет, нет, не может быть. Он придет!

— Мария, где ты?

— Я здесь, Джозеф.

Джозеф включил электрический фонарик и, осторожно нащупывая ногой землю, подошел к ней.

— Я ведь говорил тебе, одной ходить опасно, — сказал он. — А ты еще и без фонаря…

— Наверное, змея… — начала она и вдруг схватила его за руку. — Джозеф! Смотри!

Она шагнула вперед, во тьму. Джозеф удержал ее.

— Там что-то мигает.

Где-то далеко-далеко вспыхнул слабый огонек. Мария вырвалась из рук Джозефа. Он понял, что она сейчас закричит, и зажал ей рот.

— Подожди, — шепнул он. — Подожди, Мария.

Вдруг это чужие.

Она перестала сопротивляться, и он убрал руку.

— Это Мхенди, — сказала она.

— Мы должны подождать, — сказал он.

— Опять свет! — Теперь огонек вспыхнул ближе.

— Считай вспышки, — сказал Джозеф. — Их должно быть три, пауза и еще две.

— Раз, два, — шептала Мария, — три… Ну, ну!.. Еще один раз, два…

Мария вырвалась и побежала.

— Мхенди! Мхенди!

— Мария!

— Сэр! — заорал Джозеф, забыв всякую осторожность.

Внезапно из мрака и ливня выступила фигура Мхенди. Мария, простирая руки, кинулась к нему и, не рассчитав расстояния, упала к его ногам. По земле струились потоки воды. Мхенди опустился на колени. Он пришел не один, кто-то за его спиной зажег фонарик. Джозеф отпрянул назад, выхватил из кармана пистолет.

— Кто эти люди, сэр?

— Не бойся, Джозеф. Это мои земляки, мои солдаты.

Джозеф успокоился и сунул пистолет обратно в карман. Мхенди помог Марии подняться.

— Ты вернулся?

— Я ведь обещал.

— Идемте скорее в лагерь, — сказал Джозеф.

Он шел первым. За ним, обнявшись, Мария и Мхенди. Два молчаливых плюральца замыкали шествие. Дождь все лил и лил. Но он уже потерял силу, и было ясно, что к утру он кончится, и снова засияет солнце.

— Я боялся, что вас уже нет, — сказал Мхенди Джозефу, — потому и взял двух солдат. Одному трудно идти через джунгли.

— Мы задержались из-за дождя.

— Я на это и надеялся.

— Я знала, что ты придешь, — сказала Мария, — но все-таки очень боялась.

— Мы никак не могли прийти раньше, — сказал Мхенди.

Они вошли в джунгли. Джозеф сложил руки у рта и трижды прокричал совой.

— Это ты, Джозеф? — спросил кто-то совсем рядом.

— Я, — ответил Джозеф. Он включил фонарик. Молодой человек, совсем голый, если не считать набедренной повязки, стоял прямо перед ним с автоматом в руках.