Забывший имя Луны - Екатерина Мурашова

Кроме того, о состоявшейся эвакуации сообщает и ушедший в Могилевское ополчение Иван Никулин, бывший директор Могилевского краеведческого музея.

Согласно этой версии машина с содержимым сейфа выехала из Могилева под охраной сотрудников НКГБ 13 июля 1941 года и через Горки, Смоленск, Можайск двинулась на Москву.

Однако и в Москве могилевские ценности после войны не обнаружились.

Интерпол никаких сведений о кресте Ефросинии и послевоенном местонахождении предметов из «могилевского сбора» не имеет. Искусствоведы Германии сами дорого дали бы за подобные сведения. В архивах Розенберга следов сейфа с сокровищами тоже не отыскалось.

Глава 18

Олег только что по потолку не бегал.

Мне казалось, что, узнав про крест Евфросинии, он про нас с Антониной позабыл начисто. Я жалела, что рассказала ему про сокровища. Тем более, что к Кешкиной судьбе он по-прежнему оставался равнодушен.

«Скорее всего, мальчика уже нет в живых. Носители таких тайн, увы, не живут долго. Никаких проклятий не надо – простая психологическая закономерность. Прекрасно описана у Киплинга – в притче про королевский анкас…»

И не следа эмоций. Не то что в тех случаях, когда говорили про крест, иконы, золото Александра…

Я думала иначе. Кешка – как раз киплинговский Маугли, который не имеет общепринятых мотиваций. Маугли выжил в истории с анкасом. Значит, и у Кешки есть шанс.

Когда мы с Ленкой и Олегом собирались вместе, каждый говорил о своем. Антонина утверждала, что наши беседы похожи на разговоры в палате сумасшедшего дома. Интересно, откуда она знает, что там происходит? Чехова она не читала – за это я могу поручиться.

Во время очередного коллективного бдения Ленка родила умную мысль. Надо найти тренера восточных единоборств Виталия, у которого Кешка учился. В трудную минуту мальчик мог обратиться к нему за советом.

– Вот и ищи, – тут же согласился Олег.

– Но, если найдем, наверное, говорить с ним надо не менту, и не женщине, – предположила я.

– Ну, спасибо, подруга, – сказала Ленка.

– Я поговорю, – рассеянно подтвердил Олег и быстро куда-то ушел, не забыв галантно предложить Ленке пальто (она тоже торопилась забрать Леночку из детского сада).

* * *

Антонина явилась из школы непонятно возбужденная, дальше обычного швыряла вещи при раздевании, обедая, опрокинула не одну, как обычно, а целых две чашки, а под конец еще смела полой расстегнутой рубашки вилку, которая только благодаря моей неплохой реакции не вонзилась мне в ногу. Все это время из-под челки в мою сторону тревожно посверкивал серо-голубой глаз.

– Ну что, – обреченно поинтересовалась я. – Разумеется, сразу и на всю жизнь. Но в кого?

– Вот! – с готовностью завопила Антонина. – Ты вечно думаешь, что ты все про всех знаешь! И всех насквозь видишь. И наши учителя такие же. А как на самом деле, им дела никакого нет, потому что как же – и так все ясно!

– И как же на самом деле? – послушно переспросила я.

– А вот ты мне всегда говорила, чтоб я делом занялась, – тут же остыла и лукаво прищурилась дочь. Экзальтация – вообще не ее конек. Иногда мне кажется, что пресловутый подростковый кризис она не столько переживает, сколько изображает. Многия знания – многия печали. – Вот я теперь и буду заниматься.

– Чем же, позвольте узнать? – если честно, больше всего меня интересовало, не чем именно будет заниматься моя самоопределяющаяся дочь, а сколько это будет стоить. Сознавать этот факт было горько. Но сколько там процентов населения России, согласно последним социологическим выкладкам, меня понимают?… – Только бы не большой теннис и не бальные танцы, – загадала я. – С этим придется сразу послать. Обо всем остальном можно подумать.

– Я теперь буду природу охранять – вот! – и сразу же, не дожидаясь моей реакции, по-подростковому ощетинилась. – А что – благородное, между прочим, дело!

– Прекрасно, – сразу же согласилась я. – Начни, пожалуйста, с моих нервов. Они, в некотором роде, тоже часть природы.

– Ну вот, – пригорюнилась Антонина. – Вечно ты все опошлишь…

– Проясни тему, пожалуйста.

– К нам в школу приходили люди. Из организации этой… как ее… «Гринпис» – вот!

– О, Господи! – вздохнула я. – Только экстремистки в доме мне еще и не хватало…

– Если ты ничего не хочешь слушать, так я ничего и не буду говорить! – обиделась Антонина.

Когда дочь слышит незнакомые слова, она всегда обижается. Нет, чтоб спросить, или в энциклопедии посмотреть… Да что там Антонина – сколько взрослых людей также обижаются! Как будто кто-то другой в их необразованности виноват…

– Говори, говори, пожалуйста, – подбодрила я. – Я внимательно слушаю.

– Они, этот «Гринпис», очень замечательно живут, между прочим. Интересно, и польза есть. Потому что сейчас вся промышленность природу загрязняет и озона почти не осталось из-за всяких фреонов и дезодорантов. Между прочим, у тебя тоже в ванной стоит, и ты им пользуешься, а он вредный для природы…

– То есть, ты серьезно полагаешь, что мой дезодорант разрушает озоновый экран нашей планеты?

– Вот, вот, вы все так говорите! Я, мол, тут не причем. А надо, чтобы каждый…

– Подожди агитировать! Поверь, с этим феноменом я в своей жизни сталкивалась куда больше тебя. Я и октябренком была, и пионеркой, и комсомолкой, и чилийскую диктатуру осуждала, и американскую военщину. Так что некий иммунитет у меня имеется. А вот у тебя, естественно, его нет. Есть, наоборот, полный идеологический вакуум. В который умелый человек может поместить все, что угодно. Так что же конкретно предложили вам люди из «Гринписа»? И откуда вообще они появились у вас в школе?

– Их наша учительница биологии пригласила – Креветка, помнишь, я тебе рассказывала? Вместо урока биологии. Там двое наших, студенты какие-то, и еще одна американка, настоящая, но по-русски говорит очень хорошо, только с таким смешным акцентом. Как Никулин в фильме, помнишь: «Чьорт побьери!» У нее дедушка русский, из России эмигрант, он ее и русскому языку учил, а она давно мечтала в Россию приехать, посмотреть, как у нас, а в «Гринписе» этом она с четырнадцати лет состоит, и мне тоже как раз четырнадцать, а она уже и в Африке была, и в Австралии, они там кенгуру охраняли, а у себя в Америке жили на ядерном полигоне в палатках, чтобы бомбу не взрывали. Представляешь, как интересно!

– Безумно! Так вы что же, теперь в Чернобыле жить будете? Или на ЛАЭС? Да и кенгуру у нас нет. Разве только в Зоопарке…

– Ты можешь сколько угодно смеяться! – решительно заявила Антонина. – Потому что все равно не поймешь! Сюзанна так и сказала: люди не понимают нас, не понимают того, что мы работаем ради их же блага. Но мир обывателя так узок! – я мелко захихикала. – И что бы вы не говорили… (Мы, обыватели, надо полагать. Вряд ли Антонина вдруг стала обращаться ко мне на «вы». Скорее, поднялась до эпических высот)…Но только в «Гринпис» я все равно вступлю. И природу буду охранять. От таких, которым все равно! – в этом месте она обожгла меня уничтожающим взглядом, тряхнула роскошной гривой и, абсолютно не горбясь, вышла из комнаты. Я даже залюбовалась ею, честное слово!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});