Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

из его набора типизаций. Ученый же поступает изощренней.

Здесь один путь – создание псевдонаучной конструкции типа психоанализа (которая во многом есть не что иное как фундаментальная рационализация европейского культурного опыта) и последующая интерпретация всех нетипичных для официальной европейской культуры пластов опыта в терминах психической патологии.

Другой же путь – создание метафизики «прогресса и цивилизации» и интерпретация любого отклонения от норм господствующей культуры как проявлений исторически преходящих отсталости, дикости, неразвитости.

Оба пути – это не движение в сторону истины, но тотальная защита от эрозии господствующей метафизики культуры.

Поиск истины – трудное и довольно опасное занятие. Истина может раздражать многих. А ищущий ее часто воспринимается как опасный анархист, злонамеренно разрушающий святое и неприкосновенное. Мужество и стойкость нужны тому, кто направляется в это опасное путешествие… и изощренность разума.

На этом пути следует отказаться от надежды на достижение общезначимой истины. Вернее же: общезначимая истина может быть обнаружена, но большинство не примет ее. В ближайшей исторической перспективе социальное познание будет иметь ярко выраженный групповой характер – наряду с группами, идущими по адекватному пути, всегда будет существовать множество групп, увлеченных в сторону слабостью интеллекта, ценностными предпочтениями или экзистенциальными доминантами. С этим ничего не поделаешь. И самое печальное – у нас не будет надежного критерия, чтобы отличить первых от вторых.

Но, как бы то ни было, необходимо помнить, что социальное теоретизирование – дело трудное. Ныне социальному теоретику уже не достаточно одного ума и начитанности. Он должен пройти и тщательную подготовку, осваивая процедуры, направленные на выявление культурных и экзистенциальных детерминант, искажающих и уводящих в сторону от истины.

Москва 2003 – 2008

Приложение № 3

Метафизика истории и строгая наука

Чухлеб С. Н.

В этом разделе я собираюсь рассмотреть проблему объективности социального знания и уместности в этом знании различных внеэмпирических посылок.

Возможно, это рассмотрение покажется излишним, поскольку выше мы посвятили десятки страниц данной проблеме. Но проблема столь принципиальна, столь актуальна, что еще несколько страниц окажутся не лишними. В конце концов, этот текст можно рассматривать как дополнение к разделу «Экзистенциальные и культурные доминанты социального познания».

Общеизвестно: наука – знание беспристрастное, знание объективное и достоверное. Но при этом также общеизвестно: в реальном научном познании присутствует фактор субъективности, выражающийся в наличии ценностных доминант. Соответственно, относительно этого положения вещей существует две позиции. Одни социальные теоретики приветствуют наличие ценностных доминант в научном познании и объявляют это присутствие необходимым условием обнаружения научной истины. Другие же настаивают на необходимости обнаружения этих доминант и их изъятия из научного знания, поскольку наличие их несовместимо с природой научной истины.

Я полагаю, что первую позицию можно охарактеризовать как метафизическую. Обосновать ценности эмпирически невозможно. Они имеют обоснование лишь сверхэмпирическое, то есть метафизическое. Соответственно, подход к социальной реальности на основании той или иной аксиологии является социальной метафизикой. Ей по определению противостоит позиция, принимающая за научное суждение лишь то, что имеет эмпирическое и рациональное обоснование.

Выше мы неоднократно солидаризировались со второй позицией. Мы подвергли беспощадной критике социальную метафизику и заклеймили ее как продукт «грез духовидцев». Мы констатировали, что социальная метафизика позволяет ее поклонникам предаться полному произволу в деле социального познания и с чувством превосходства настоящих ученных озвучивать свои субъективные, культурные и политические предрассудки. На этом можно было бы и остановиться, предоставив метафизикам и далее блуждать в их иллюзорном мире, наполненным умозрительными сущностями. Но, к сожалению, необходимо признать, что тексты ученых, отвергающих социальную метафизику, также полны этой метафизикой. Уж больно сильна эта зараза!

С грустью признаю, что и наша книга о социальной теории марксизма полна ценностных суждений. Именно это обстоятельство и породило необходимость написания данного параграфа.

Я с самого начала своей научной карьеры был сторонником строгой и чистой науки. Но декларировать нечто и следовать этому – не одно и тоже. Два десятилетия я исследовал вопрос: как возможно достичь строгого, беспристрастного научного знания? Проблема здесь в том, что хорошо известные, декларируемые критерии и подходы всякий раз при их реализации в реальном процессе познания наталкиваются на почти непреодолимые трудности. Хорошо зная, как и куда нам плыть, мы, почему-то, все время садимся на мель.

На вопрос: «Почему это происходит и как с этим бороться?» Я попытался дать ответ в разделе «Экзистенциальные и культурные доминанты социального познания». Теперь же я хочу поставить в этом деле точку, хотя и осознаю, что часто точка оказывается необходимым условием для начала следующего предложения.

Прояснению моей позиции поспособствовало два эпизода.

1) Однажды я дискутировал с профессором-коммунистом относительно благотворности коммунистического проекта. Я вновь помянул десятки, если не сотни миллионов жертв социалистических экспериментов. Профессор с негодованием мне ответил: «Эти миллионы для вас либералов – жупел! Вы демагогически поминаете их где надо и где не надо, забывая о главном, о глубоко положительном в коммунистическом движении!»

– Позвольте! – отвечал я – Если бы я был фашистом, то на Ваши обвинения в гибели миллионов, я также мог бы говорить, что для Вас эти миллионы-жупел, и что Вы не замечаете глубоко положительной идеи национал-социализма. Кроме того, та легкость, с которой Вы расправляетесь с фактом гибели миллионов, еще более убеждает меня в опасности коммунизма. Я предвижу, что в будущем вы с такой же легкостью оправдаете следующие миллионы, отправленные в топку коммунистического эксперимента.

– Это разные вещи. Национал-социализм – человеконенавистническая идеология. Коммунизм же – идеология гуманистическая.

– Но в Вашем рассуждении скрыто противоречие. Вы начинаете с морального негодования эксплуататорским обществом, Вы указываете на моря крови и человеческого страдания, порожденные этим обществом, и пытаясь ликвидировать его, вы проливаете новые моря крови. Неужели Вы не видите, что Ваши средства отменяют Вашу исходную посылку – мораль, поскольку средства оказываются аморальными?

– Нет здесь никакого противоречия. Противоречие лишь внешнее, теоретическое. На практике противоречия нет. Вся история делается через кровь. С этим ничего не поделаешь. Надо быть реалистами. На кровь смотреть нечего. Главное – во имя чего она проливается. Наши цели выше и гуманнее целей либералов. Без крови не обойтись. Ведь и Вы, восхищаясь достижениями буржуазного общества, прощаете ему ту кровь, что пролилась при его становлении.

Ответ профессора заставил меня усомниться в обоснованности моей критики и моей позиции. Я очень ценю такие моменты – моменты, когда мой оппонент заставляет меня признать слабость или ложность моей позиции. Эти моменты дают мне надежду, что я не изменил делу обнаружения истины, что я – не догматик, но ученый.

Ответ профессора позволил мне отрефлексировать одно мое очень любопытное экзистенциальное состояние. Я изначально признавал относительность любой ценностной позиции. Но в дискуссии с моим оппонентом я изначально знал, что его ценностная позиция противоречива и неадекватна, в то время как моя ценностная позиция может быть эмпирически и