Тьма после рассвета - Александра Маринина

аккуратный, осторожный убийца-маньяк, который после совершенного преступления успокаивается, расцветает и даже выглядит отдохнувшим? Эх, знать бы в подробностях, какими они бывают, эти маньяки…

***

Знакомых оперативников у подполковника Череменина было великое множество по всей стране, так что найти приятеля в Орловской области удалось довольно быстро.

— Подсветишь мне одного человечка? Меня интересует не столько настоящее, сколько прошлое.

Приятель, сотрудник уголовного розыска, с готовностью согласился помочь.

— Наш клиент? — деловито спросил он.

— В том-то и дело, что нет. Не судим, не привлекался. Должен быть кристально чист. И все на расстоянии, чтобы даже тень не упала.

Уж в том, что Вячеслав Апалин кристально чист, Череменин был полностью уверен. Будь иначе, не работал бы в Минвузе.

— Тогда сложнее, больше времени понадобится. Как срочно нужно?

— Как обычно. Сам понимаешь, — уклончиво ответил Леонид Петрович.

Как срочно? Если бы знать… Череменин, разумеется, ознакомился с планом командировок на первый и второй кварталы 1983 года: в мае Вячеслав Апалин поедет вместе с Натальей Максимовной Корнейчук в Алтайский край сопровождать очередную Школу молодых ученых. Можно было бы надеяться, что до мая новое убийство не произойдет. Но ведь командировки бывают и внеплановые, если возникает необходимость. Тихого, безынициативного Апалина вряд ли пошлют одного, он ни одной проблемы решить не сможет, значит, если он и поедет, то только в паре с кем-то. С кем? А если все с той же Корнейчук, которая, как обычно, сразу возьмет все в свои руки, отодвинет коллегу и отпустит его на вольный выпас? И будет Апалин ходить по окрестностям, никому не нужный и никем не контролируемый.

А если Череменин ошибается и Апалин — не убийца? И вообще окажется, что Школы молодых ученых совершенно ни при чем.

Вопросы, вопросы, столько вопросов — и ни одного внятного ответа.

Впрочем, один ответ можно получить уже сейчас. «Я идиот, — сердито сказал себе Леонид Петрович. — Почему я раньше об этом не подумал?»

Официальный запрос можно не оформлять, в информационном центре у Череменина достаточно добрых знакомых, которые по дружбе дадут нужные сведения.

Уже через несколько часов перед ним лежала информация о нераскрытых убийствах, где жертвами являлись несовершеннолетние, за период с 1977 по 1982 год. Сперва Леонид Петрович вычеркнул всех девочек, затем мальчиков, если присутствовали следы сексуального насилия, затем воспитанников интернатов для детей-сирот и специнтернатов, поскольку они вряд ли могли носить дорогую фирменную одежду. В итоге остались две жертвы, подростки 14 и 15 лет, один в Калининграде в 1979 году, второй в Саранске в 1980 году.

Неужели за убийцей, будь то Апалин или кто-то другой, не восемь, а целых десять загубленных жизней? Или эти двое подростков не имеют никакого отношения к тем восьми, ориентировки на которых лежат в сейфе у Череменина? Ориентировки появились потому, что мальчики пропали и их не могли найти в течение первых двух-трех суток, их трупы обнаруживались гораздо позже, в одном случае — аж через месяц. Если тело обнаруживали вскоре после убийства, то никакие ориентировки на потерпевшего не составлялись, ведь его уже не нужно было искать. Возможно, именно поэтому информация о случаях в Калининграде и Саранске не попала в руки Череменина вовремя.

От досады Леонид Петрович так сильно сжал в кулаке карандаш, что сломал его пополам. Почему, ну почему так плохо организован обмен информацией? Почему из всего нужно делать секреты почти на уровне государственной тайны? Почему нельзя в любой момент снять трубку, позвонить, куда надо, и быстро получить ответ? Почему все делается вручную, на бумажках и карточках, и в итоге все завязывается на тщательность и внимание конкретного человека, который увидит или не увидит, вспомнит или не вспомнит, заметит или не заметит? Почему нельзя немедленно позвонить в Минвуз и задать простой вопрос: выезжал ли Вячеслав Апалин в командировки в Калининград и Саранск в определенные даты? Школы в этих городах и в эти даты не проводились, но ведь для командировок существует множество других оснований.

Почему нельзя? Потому что не положено. Хочешь узнать — пиши бумагу, получай визы руководства, направляй через секретариат и жди письменный ответ или вези запрос сам и уговаривай немедленно предоставить тебе нужные сведения. Не можешь? Тогда действуй оперативным путем, изворачивайся, притворяйся, лги на каждом шагу, но добивайся, чтобы тебе сказали то, что тебя интересует. Хорошо, когда можно сказать: я, мол, раскрываю убийство такого-то и мне нужны такие-то сведения. А когда нельзя? Нельзя светить интерес к конкретному человеку, нельзя ссылаться на серию убийств, совершенных, скорее всего, маньяком. И как быть, когда твои собеседники — работники такого уровня, где КГБ надзирает на каждом шагу? Это в ЖЭК можно прийти и спрашивать о чем угодно и о ком угодно, никто тебя не остановит и слова поперек не скажет, ведь они — какой-то несчастный ЖЭК, а ты — представитель союзного министерства, сотрудник главка, подполковник. В точно таком же союзном министерстве с тобой будут разговаривать совершенно иначе. Если вообще будут. Принесешь официальную бумагу — получишь ответ, нет бумаги — выкручивайся, как хочешь.

Леонид Петрович костерил себя за то, что вовремя не сообразил и под каким-то совершенно невинным предлогом не попросил у Риммы Михайловны перечень командировок сотрудников ее отдела за 5 лет! Она бы с удовольствием помогла и никому ни слова не сказала бы, это было совершенно понятно по тому, как искусно она флиртовала с подполковником из министерства, стреляла глазами и явно наслаждалась своей ролью негласного источника информации. Но Череменину в тот момент это просто не пришло в голову.

«Ладно, придумаю что-нибудь, выкручусь», — подумал он и решительно направился в сторону кабинета начальника.

Тот сидел, обложившись папками и документами, и выражение лица у него было какое-то непривычное, не строгое, а отчаянное.

— Что у тебя? — спросил он, ставя визу на чьем-то рапорте.

— Я опять по поводу подростков, — осторожно начал Череменин.

Он ожидал очередной вспышки негодования, выговора, упреков — чего угодно, только не того, что услышал.

— Еще запросы? Давай, я подпишу.

Леонид Петрович растерялся. Запросы он не подготовил, пришел просто поговорить, посоветоваться, поставить в известность о своих планах. Для чего марать бумагу, если все равно не подпишут?

— Что ты молчишь? Растерялся? — Начальник неожиданно улыбнулся. — Мы за штатами, если ты помнишь. И мне ясно дали понять, что меня не переназначат. Но в течение ближайших двух месяцев я все еще начальник отдела. Буду выходить в отставку, новое назначение мне не светит, так что бояться мне нечего, даже если попросят освободить должность раньше, чем истечет «заштатное» время. А выслуга у меня такая большая, что месяцем больше — месяцем меньше роли уже не играет. Ну? Чего ты стоишь, как вкопанный? Давай бумаги.

— Я еще не подготовил, хотел посоветоваться…

— Нечего тут советоваться, иди пиши запросы, пока я не передумал.

— Любые? — на всякий случай уточнил Череменин, не веря своему счастью.

— А что, они у тебя сомнительные? Выходят за рамки дела оперативной разработки, которое мы завели по этим подросткам?

— Нет-нет, все в рамках. Один запрос в УВД Калининграда, другой — в УВД Саранска. Там схожие случаи, по которым необходимо получить информацию.

— Ну и отлично. Или тебя что-то смущает?

— Еще один запрос в Министерство высшего и среднего специального образования.

Начальник помолчал, задумчиво грызя зубами колпачок