Тьма после рассвета - Александра Маринина

комсомольской линии, то все объяснимо, а вот если этот Апалин пристроен в Минвуз по инициативе КГБ, тогда дело плохо. Своих не сдают, об этом все знают, да и начальник предупреждал. Но, конечно, вполне может оказаться, что Апалин ничьей поддержкой не пользовался и сам по себе являлся выдающимся, даже гениальным работником. Хотя… Был бы гениальным, уже поднялся бы на более высокую ступень за те без малого пять лет, что он числится в министерстве. А он как был младшим инспектором отдела — так и остался, даже до инспектора не дорос. Собственно, в том отделе и было-то всего два младших инспектора: Апалин да намеченная Черемениным дама по имени Римма Михайловна.

Ну что ж, пришел черед познакомиться с ней. Леонид Петрович сделал вид, что чрезвычайно внимательно изучает личное дело Риммы Михайловны Дьяконовой.

— Я вижу, товарищ Дьяконова много лет работала в ГКНТ, — произнес он, сделав озабоченное лицо.

Сотрудница отдела кадров заглянула в раскрытое перед ним личное дело.

— Да, — подтвердила она, — в анкете так написано. Всесоюзный центр переводов при Государственном Комитете по науке и технике. А что, в трудовой другая запись?

В ее голосе зазвучало беспокойство.

— Нет-нет, в этом смысле все в порядке. Просто по нашим сведениям, фальшивые документы использовались для устройства также и в ГКНТ. Мне бы поговорить с Риммой Михайловной, поспрашивать ее, вдруг она что-нибудь замечала подозрительное.

Кадровичка еще раз взглянула на анкету и недоуменно приподняла брови.

— Но Дьяконова уже десять лет там не работает.

— В том-то и дело. — Череменин лучезарно улыбнулся. — Преступники, которых мы пытаемся вычислить, действуют с семьдесят третьего года, с тех самых пор, как была введена трудовая книжка нового образца. Те люди, которые устроились в ГКНТ по липовым документам, давно уже уволились и забрали свои трудовые, их сейчас там нет, а мы должны их установить и найти. Возможно, товарищ Дьяконова нам что-нибудь подскажет.

— А-а, — понимающе протянула сотрудница отдела кадров, — тогда конечно.

И уже через пятнадцать минут Леонид Петрович разговаривал с Риммой Михайловной Дьяконовой, словоохотливой и острой на язык женщиной сорока лет, элегантно одетой, кокетливой и весьма привлекательной внешне, но начисто лишенной ­обаяния.

— Где мы можем побеседовать, чтобы никому не помешать? — спросил Череменин.

— Пойдемте.

Дьяконова привела его в какой-то полутемный закуток, где не было ничего, кроме нескольких стульев и прислоненных к стене старых полотнищ с лозунгами «Учиться, учиться и учиться!» и «КПСС — ум, честь и совесть нашей эпохи!», а также плакатов с фотографиями бывших членов ЦК КПСС. «Надо же, — подумал Леонид Петрович, — у них тоже, оказывается, есть такие углы-свалки».

Первые несколько минут ушли на декоративные разговоры о липовых трудовых книжках, по которым недобросовестные личности устраивались в ВЦП, и Римма Михайловна даже вспомнила некоего мастера по обслуживанию электрических пишущих машинок в машбюро Всесоюзного центра переводов:

— Вот он точно преступник, — убежденно говорила она. — Такой странный тип! Очень подозрительный.

Заболтать тему и перевести беседу на нынешних сотрудников оказалось несложным, Дьяконова охотно перемывала косточки коллегам. Заместителя начальника отдела Наталью Максимовну Корнейчук она охарактеризовала кратко и отнюдь не доброжелательно:

— Самовластная особа.

— В смысле — самодур? — уточнил Череменин.

— Нет, в том смысле, что хочет всю власть подгрести под себя, всем распоряжаться, все решать самой, быть в курсе всего. С ней даже в командировки никто ездить не хочет.

— Даже так? Отчего же?

— Мадам во все влезает и все за всех решает, никому продохнуть не дает. Уверена, что только она знает, как правильно, и что никто, кроме нее самой, не сделает так, как надо. Люди рядом с ней чувствуют себя никому не нужной мебелью. Ни слова сказать, ни мнение свое иметь не могут. Разве это приятно? Только Славик и может ее выносить. Ну, с него что возьмешь? Тихий, скромный, за власть не борется, место свое знает. Такой, знаете ли, маменькин сынок.

— Славик? Кто это? — спросил Леонид Петрович, стараясь, чтобы голос его не выдал.

— Славик Апалин, наш самый молоденький в отделе. Скоро тридцать лет, а он не женат и даже невесты, кажется, нет. Зато над мамочкой своей прямо трясется. Он же не москвич, у него мать где-то в Орловской области, сильно болеет, инвалид. Так он каждые две-три недели мотается туда в выходные. Ночь в поезде, два дня дома, снова ночь в поезде — и на работу. Я бы так не смогла. В общем, такие, как наш Славик, никогда не женятся.

— Но вы сказали, что он хорошо ладит с само­властной Натальей Максимовной. Может, он не такой уж безвольный и тихий, как вам кажется?

— Ой, я вас умоляю! — Дьяконова картинно закатила красиво подведенные глаза. — Потому и ладит, что тихий и безвольный. Ему власть не нужна, он ее не понимает, вкуса не чувствует. Наталья скажет: «Цыц!» — и он покорно отходит в сторонку, даже вздохнет с облегчением, что не нужно думать и что-то решать. Когда Наталью отправляют в командировку, особенно в длительную, больше недели, и нужен второй человек, все сразу по норам прячутся, чтобы их не послали. У всех сразу срочные совещания или конференции какие-нибудь в ближайшее время намечаются. А Славик безропотно едет и даже не морщится. Ему, похоже, нравится работать с Корнейчук, его все устраивает. Мы поначалу так удивлялись! Даже подумали, что у них роман.

— Но она же намного старше, — заметил Череменин.

Римма Михайловна презрительно посмотрела на него и насмешливо фыркнула:

— И что с того? Кому когда мешала разница в возрасте?

— Тоже верно. Хорошо, когда в коллективе есть такой безотказный сотрудник, правда? Всегда можно спихнуть на него тягомотное задание, — сказал Леонид Петрович заговорщическим тоном.

— Ой, и не говорите! Славик вообще золотой, никогда ни от какой работы не отлынивает. Сам инициативу не проявляет, никаких идей не выдает, оригинальных решений не предлагает, но, уж если ему что поручат, — сделает на пять с плюсом. Про таких говорят: идеальный исполнитель, — с готовностью подхватила Дьяконова. — Тщательный, дотошный, аккуратный, по сто раз все перепроверит, переделает, если нужно. Ночами спать не будет, когда сроки поджимают, но выдаст конфетку. Такой, знаете ли, перфекционист. Очень ответственный мальчик. Я думаю, он сам от себя устает, оттого и в командировки с Натальей охотно ездит. Там хоть отдохнуть можно.

— Отдохнуть? С таким требовательным руководителем?

— Именно поэтому, — кивнула Римма Михайловна. — Наталья все на себя возьмет, Славика в сторону отгонит, к делу не подпускает, и он предоставлен сам себе. Другие после поездок с нашей барыней возвращаются злые, униженные, а Славик цветет и пахнет, выглядит хорошо, будто на курорт съездил, а не в командировку. Я иногда думаю, что таким тряпкам, как наш Апалин, живется куда легче, чем людям с амбициями, которые хотят добиться признания, уважения, сделать карьеру. Кто на карьеру нацелен, тот очень болезненно воспринимает, если его не замечают, не ценят, а мягкотелым мямлям все равно, они свое унижение воспринимают как должное. Вы согласны?

Ну разумеется, Череменин был согласен с каждым словом, сказанным Дьяконовой. Да он согласился бы с любой откровенной чушью, лишь бы она не умолкала и продолжала рассказывать о Вячеславе Апалине. Мягкотелый мямля, безропотный и покорный, маменькин сынок? Или тщательный,