Время шинигами - Кайли Ли Бейкер

серой водой реки Хиикава. На скалах высоко над нами вырос белый маяк, его мигающий свет напоминал пульс медленно бьющегося сердца.

Пока мы приближались к городу, люди обходили нас по широкой дуге. Возможно, они ощущали вокруг меня облако Смерти или реагировали так потому, что самураи упразднены несколько десятилетий назад и женщина с катаной – крайне необычное явление. А может быть, они просто принимали меня за чужестранку.

Я проводила среди людей так мало времени, что последнее десятилетие их мнение обо мне не слишком меня волновало.

Шинигами и мертвые Ёми, по крайней мере, вынуждены изображать уважение, пока я не вызову у них недовольство, но для живых во мне не было ничего особенного. Для них моих знаний никогда не будет достаточно – даже после десяти лет страданий на уроках с суровой Тиё.

Когда Тиё впервые увидела, как я пишу по-японски, она чуть не потеряла сознание, – мой почерк представлял собой кривые каракули со случайным порядком черт, которые я и сама не могла разобрать. Уж после этого она решила позаботиться о том, чтобы богине Ёми не приходилось краснеть оттого, что она была «чересчур англичанкой». Она заставила меня изучить японскую классику, каллиграфию, чайную церемонию и даже игру в сёги. Поскольку никто в моем окружении не говорил по-английски, мой японский за эти годы стал намного лучше. Но ни в одном из языков – ни в японском, ни в английском, ни в любом другом – не было слов, способных убедить японцев увидеть во мне кого-то, кроме иностранки.

Я часами просиживала перед зеркалом, пытаясь разглядеть то, что видели они. Ни одна черта лица не выдавала во мне англичанку – ничего из того, что я была в силах изменить. Мне просто не хватало всего понемножку: излишне строгое лицо, напоминавшее об отце, очень много его же холодного высокомерия и вечная разочарованность во взгляде.

Когда-то людское осуждение пробуждало во мне желание выколоть им глаза и пустить кровь. Теперь их слова и взгляды я воспринимала, скорее, как солнце, обжигающее мою бледную кожу. Я никогда не буду полностью соответствовать их идеалу. Мой гнев должен утихнуть, как только я смогу проглотить эту правду. Я стала богиней, и предполагалось, что меня перестанет заботить то, что думают обо мне люди и другие существа. Неважно, что для меня нет дома ни на одном клочке земли. Я была Рэн из Якусимы, богиней смерти, девушкой, которая должна была умереть, но вместо этого каким-то образом украла целое царство, и этим все сказано.

Я с вызовом посмотрела на женщину, напоминая себе, что однажды она умрет и станет одной из моих подданных, и эта мысль помогла мне почувствовать себя немного лучше. Я положила ладонь на рукоятку катаны, надеясь, что это отпугнет еще больше людей, и зашагала перед Цукуёми.

Я предполагала, что в солнечном свете он будет выглядеть бледным призраком, но, к моему раздражению, когда солнце растягивало его темную тень, как плащ, он, наоборот, казался еще более царственным. Я могла с легкостью представить, будто снова путешествую по Японии с Хиро, а не пытаюсь предотвратить худшее из того, что может случиться, с Цукуёми. Мы пересекли деревянный мост через реку, настолько спокойную, что она была похожа на лист стекла, и направились к серой горной тени.

– Сейчас я не вижу никого со светлыми волосами, – заметил Цукуёми, держась позади и соблюдая вежливую дистанцию. Казалось, солнце беспокоит его намного больше, чем меня: он постоянно прикрывал лицо рукой и бросал настороженные взгляды в небо. – Однако ночью мое зрение намного лучше. Может быть, они прячутся?

Я покачала головой.

– Сомневаюсь, что они ожидают моего прихода так скоро, – ответила я. – Они не знают, что у меня есть всевидящий бог Луны, который рассказал мне о них.

– Меня вряд ли можно назвать всевидящим, – отозвался Цукуёми. – Должно быть, ты очень важна для них, раз они притащились в такую даль, чтобы найти тебя.

Не дойдя до конца моста, я остановилась, моя тень скрючилась на неровной земле, больше напоминая уродливое чудовище, каким я была внутри.

– Нет, это не так, – возразила я. – Я была никем.

На самом деле я была даже хуже, чем никем. Никто не занимал бы последнее место в классе, не опозорил бы семью Скарборо и не ослепил бы двух Высших жнецов, посеяв хаос в катакомбах.

– Ты не из благородной семьи? – спросил Цукуёми, приподняв брови.

Я фыркнула.

– Нет, – ответила я, хотя технически это было не так. Мой отец, Эмброуз, был членом Верховного совета. Я могла бы унаследовать его место, если бы он не отказал мне во всех правах, юридически оставив меня сиротой. Иногда я думала о нем, надеясь, что он наконец начал сморщиваться и увядать. Или что его обвинили в моем побеге и в конце концов исключили из Верховного совета – лишили единственного, что когда-либо было для него важно.

– Тогда зачем они пришли сюда за тобой?

Я вспомнила о том, как мы с Нивеном ползли по вентиляционной шахте над залом Совета, пока там планировали мою поимку и последующую казнь.

«Мы найдем ее, – сказал тогда Верховный советник Кромвель. – Она слишком опасна. Ее нельзя оставлять в живых».

– Потому что они поклялись, что накажут меня, – ответила я. – А если жнецы обещают что-то на языке Смерти, они обязаны это выполнить во что бы то ни стало.

Это была единственная причина, которую я могла назвать, но она не объясняла, почему они пришли за мной только сейчас, спустя десять лет после моего побега. Неужели меня так сложно было найти? Они, может, и поклялись прикончить меня, но не уточнили когда, так что должны были удовлетвориться моим уходом. Видимо, что-то изменилось.

Цукуёми кивнул, как будто все встало на свои места.

– Ни одно общество не может функционировать в бесчестии.

– Не в этом дело, – сказала я, покосившись на него. – И вряд ли есть что-то честное в убийстве моих шинигами.

– Тоже верно, – отозвался Цукуёми. – Какое странное противоречие. Интересно, знают ли они о нем?

– Можешь задать им этот вопрос, когда они будут ломать твой позвоночник.

Цукуёми кивнул, будто и впрямь обдумывая мое предложение. На его лице застыла безупречная маска спокойствия, не позволяющая прочесть ни одной мысли. Его взгляд упал на мою цепочку.

– Почему ты носишь кольцо на шее, а не на пальце? – спросил он.

Я спрятала кольцо под одежду и отвела взгляд. К черту Цукуёми и его бесконечные вопросы.

– Это серебро с золотом, – ответила я, глядя в землю. – Подходит, чтобы останавливать время.

– Но я читал о жнецах, – возразил Цукуёми. – Разве вам не нужны для этого часы?

– Не знала, что ты такой специалист по ювелирным украшениям, – съязвила я. – Для того, кто носит кимоно цвета кожи остывшего трупа, у тебя ужасно много замечаний по поводу моей внешности.

Цукуёми кивнул.

– Значит, кольцо тебе подарил мой брат.

Я нахмурилась:

– Как ты…

– Когда речь заходит о нем, это выводит тебя из себя.

Прежде чем снова заговорить, я сделала глубокий вдох – просто чтобы не дать ему убедиться в правоте своих слов.

– Ты еще не видел, как я «выхожу из себя», – возразила я.

– Меня интересует только од… – он прервался на полуслове, уставившись куда-то мне за спину.

– Нет уж, пожалуйста, закончи свое предложение, – процедила я, заранее сжав кулаки. Будет очень жаль, если его чистенькое кимоно окажется залитым кровью.

Он покачал головой и сощурился, глядя поверх моего плеча.

– Позади тебя стоит кто-то со светлыми волосами.

Не говоря ни слова, я схватила его за рукав и потащила под ближайшее дерево, натягивая на нас тени.

– Не произноси моего имени, – наказала я. – Ничего не говори по-английски. У них очень тонкий слух.

Цукуёми механически кивнул, широко раскрыв глаза. Я запоздало поняла, что прижала его к стволу дерева. Отпустив его руки, я отступила, мое лицо внезапно потеплело. Я выглянула из-за дерева, успев мельком увидеть светлые волосы прежде, чем незнакомец свернул за угол, на другую улицу.

– Идем, – сказала я и ворвалась в толпу, не удосужившись проверить, последовал ли Цукуёми за мной. Мы пробирались между людьми, ныряли в дверные проемы и под навесы, выслеживая двух жнецов, углублявшихся все дальше в город. Даже без светлых волос их легко было узнать по небрежно завязанным поясам и английским ботинкам.

Чем дольше мы за ними шли, тем нерешительнее становились их шаги. Должно быть, они чувствовали