Лоция ночи - Елена Шварц

23. Из муравьиной кучи

На праздники мы выпили винца.Ах, на Святой позволено немного!И в сумрачные синие лесаМы побрели, шатаясь, славить Бога.Так высоко и льдисто — Серафима,Так горячо и низко — Суламифь,Как будто улететь могли из мираЧрез голоса — но мы держали их.Когда мы к горке муравьиной подошлиВдали жилья, вдали дорог —Вдруг Серафима навзничь повалилась,Почти зарылась в темный их песок.И — de profundis — так она молилась,И так она из кучи той кричала —«Господь наш Бог! Он жив! Он жив один!»Оцепенели мы. Мурашки рьяноСреди ее разметанных сединРассыпались — по свитку ее кожи,Как вязь старозаветная письмен.И будто бы они кричали тоже,Я слышала стеклянный ровный звон.

24

Я шла к заутрене. И звездыХрустели тонко под ногой.Раскачивал рассветный воздухКолокол Луны тугой.Во тьме моей всходило Солнце —Горячий внутренний таран,Как шар златой вкачусь я в церковьИ напугаю прихожан.

К заутрене я шла. Светало.А я всех раньше рассвела.И никого не напугала.«Ты пожелтела? Ты больна?»

25. Соблазнитель

Как ляжешь на ночь не молясь, — то вдругПриляжет рядом бес — как бы супруг,На теплых, мягких, сонных нападает,Проснешься — а рука его за шею обнимает.И тело все дрожит, томлением светясь,И в полусне с инкубом вступишь в связь.Он шепчет на ухо так ласково слова:Что плотская любовь по-своему права,И даже я — холодный древний змей —Блаженство ангельское обретаю в ней.Тут просыпаешься и крестишься — в окнеМелькнуло что-то темное к луне.И ты останешься лежать в оцепененье,Как рыба снулая — в тоске и униженье.

26. Перед праздником

Кручу молитвенную мельницуВесенним утром на заборе.Как сестры весело и радостноТолпятся у разрытых клумб,Одаривая землю жирнуюТюльпанов наготой подвальною.А те — буренушек священныихНа пастбище ведут, украшенныхИ лентами и колокольцами.Те — моют будд водою чистою,Водой пещерной, ледниковою,Те — чистят кельи, пол метут.Захлопоталась перед праздникомВся наша сторона буддийская!И только я одна — бездельнаяИ больше ни на что не годная —Верчу молитвенную мельницу,В цветные глядя облака.

27

Мне было восемь лет всего,Как я впервые полюбила, —И бабушке я говорила(И тем ее развеселила):«Так не любил никто! Никто!»

Перед иконою склонясь,Теперь я повторяю то же:«Никто Тебя так не любил!Никто! Никто! Ты веришь, Боже?»

28

Вижу — святой отшельникВисит над круглым пригорком,А склоны — клевером заросли,Клевер — смешок земли, —Клевер — ее «хи-хи»,Белая кашка — «ха-ха»,Отшельник парит над ними,Забывши и званье греха.Он висит, скрестив тощие ногиНад веселым пригорком, молча.Скажи мне, отшельник, — где Будда?Быть может, это колокольчик?Капустница? Иль шмель тяжелый?Иль облако? Иль деревце?Быть может, Будда — ты?Быть может — я?Быть может — я в его ладониЩепотка разварного риса?

29

Вы ловитесь на то же, что и все:Вино, амур, ням-ням, немного славы.Не надо вам изысканней отравы,Вы душу отдаете как во сне —Так старый бес мне говорил, зеваяИ сплевывая грешных шелуху,И за ногу меня в мешок швыряя.

30. Моя молельня

I

Чуть Сатана во мне заплачетИль беса тянется рука —В кулек невидимый я прячусь,Молюсь я Богу из кулька.Быть может, это — пирамида(В ней царь простерся древний, длинный),Которую ношу с собой,Из жаркой выдернув пустыни.И вот, когда я в ней спасаюсь(Так, чтобы было незаметно),Ее ломается верхушка,И чье-то око многосветноЛучами льется в рук завершье —С одра привставши, фараонКричит: «Молись, мы оба грешны!» —И снова в тяжкий полусон.

II

Свою палатку для молитвыЯ разбиваю где угодно —В метро, в постели или в бане —Где это Господу угодно.Из легких ангельских ладонейНевидимый воздвигся домик,И пусть тогда меня кто тронет —И упадет тот, кто догонит.

III

Могу себя я сделать крошечной —Не больше стрекозы, цикады,И вот лечу в алтарь кулешечныйДля утешенья и отрады.К примеру, где-нибудь в трамвае —Она колени подогнет,Влетит в кулак мне и поет,Его дыханьем согревая.Шепчу, как будто руки гревши:«Молись за нас, мы оба грешны».

31. Перемена хранителя

Мне было грустно так вчера,От слез рукав промок,Ночь напролет просила я:«Приди, мой Ангел-Волк.Слети, о серый мой, приди,О сжалься, сделай милость,Такая боль в моей груди,Такая глубь открылась».Легла я пред восходом Солнца,Его дождаться не сумев,Вдруг из стены, что у оконца,Сияя, вышел Ангел-Лев.«А где же Волк?» А он в ответ:«Он умер, умер для тебя,Душа твоя сменила цвет,Сменилась вместе и судьба.Теперь я — Лев — защитник твой!»Прошелся вдоль стены устало,Сверкая шкурой золотойИ угольками глазок алоКося. И я ему сказала: «Ох,Брат Волк! Ведь я тебя узнала!» —«Да, — Волколев ответил мне, —Сестра, мы изменились оба,Друг друга поднимая вверх,Ты — как опара, я — как сдобаИ vice versa. От двух опарДо твоего, сестрица, гробаВо что, во что не превратимся».Захохотав, открыл он пасти шарБагровый (от усов озолотился).«Расти меня. Зови! Почаще».И скрылся в блеске восходящем.

32. Катанье на Льве

«Что вчера я ночью видела!Может, я с ума сошла? —Серафима говорит. —Я в окошко посмотрела —По двору огонь бежит,Молния летит кругами,В искрах страшный, золотой,Как двойное пламя.Я крестилась, и молилась,И глаза я протирала,А оно кругом носилось,Басом хохотало». —Зря ты, зря ты испугалась,То не страшные огни.Это я на Льве каталасьВдоль ограды, вдоль стены.

33. За руном

В руке зажата змейка ночи,И сжаты челюсти мои,Слезы дымятся паром.Седло накину на хребет дракона,И мы несемся с нимЗа солнечной травкой — туда,Где Солнца бушует корона.

В своей постели голубой,Земля, ты головокружишься,Вид серый, жалкий и больной —Но исцелишься.

Мой перелет тебе помог,Дай пятку из-под одеяла,Из бороды у Солнца клокЯ травки огненной нарвала.

34. Весенняя церковь

Печальное постное пеньеПроникло легко под ребраИ сердца лампадуПротерлоЛадонью.Как будто я стала самаМягкою белою церквью.И толпы детей и старушекВходили, крестясь и мигая,Мне в чрево и кланялись сердцу,А сердце дымящим кадиломКачалось, так мерно качалось.Когда же они уходили —В буреющий снег полейХрам под дождем опускалсяИ в сумерки растворялсяЗамерзшим забытым ягненком,Разорванной смятою грудой.Печальное постное пеньеС врачебным презреньем вонзалосьМне в сердце — и там оказалосьТо же, что и у всех, —Тьмы потоки, безмерности малость,Бог, завернутый в черный мех.

35