Трактир «Ямайка» - Дафна Дюморье

– С чего это у тебя физия так вытянулась, только меня увидела? Ты что, мне не рада? Соскучилась, небось?

Мэри попыталась улыбнуться и спросила, была ли его поездка приятной.

– Кой черт – приятной? – отозвался тот. – Поездка была денежная, а на остальное плевать. Я ведь не у короля во дворце гостил, ты не думай! – Джосс громко расхохотался собственной шутке.

За спиной у него показалась жена, подобострастно подхихикивая. Как только хохот Джосса затих, улыбка сошла с лица тети Пейшенс и вернулось напряженное, загнанное выражение, тот застывший, почти бессмысленный взгляд, что всегда появлялся у нее в присутствии мужа.

Мэри сразу поняла, что мимолетная беззаботность, которой тетя наслаждалась всю эту неделю, исчезла без следа и бедняжка снова превратилась в нервное, надломленное существо.

Мэри повернулась к лестнице, собираясь уйти наверх, но Джосс окликнул ее:

– Эй, не вздумай забиться к себе. Давай в бар, будешь помогать дядюшке. Ты что, не знаешь, который сегодня день?

Мэри задумалась. Она уже потеряла счет времени. Кажется, она приехала в понедельник? Значит, сегодня суббота. Вечер субботы! Теперь Мэри поняла, на что намекал Джосс Мерлин. Сегодня в трактире «Ямайка» ожидается много народу…

Они приходили поодиночке, эти жители вересковых пустошей, и быстро прошмыгивали через двор, как будто не хотели, чтобы кто-нибудь их увидел. В мутном свете они казались бесплотными тенями, пробираясь вдоль стены и ныряя под навес крыльца, чтобы постучать в дверь бара. Некоторые шли с фонарем, причем словно сами опасались его неяркого света и прикрывали фонарь полой куртки. Один или два въехали во двор верхом на лошадях, чьи копыта звонко цокали по камням; звон подков странно раздавался в ночной тишине, а вслед за ним слышался скрип двери в конюшню и тихие голоса мужчин, заводивших коней в стойло. Другие, совсем уже осторожные, приходили без света и проскальзывали через двор, низко надвинув шляпу и застегнувшись до самого подбородка. Эта таинственность как раз и выдавала их стремление остаться незамеченными. Было непонятно, почему они так скрытничают, ведь любой путник мог увидеть с дороги, что в «Ямайке» сегодня принимают гостей. Свет лился из окон, в обычное время закрытых ставнями, и чем позже становилось, тем громче звучали голоса в доме. Слышались то песня, то крики и оглушительный смех. Видно, посетители, приходившие так стыдливо и робко, оказавшись в доме, быстро избавлялись от страха и, втиснувшись в толпу, наполняющую бар, раскуривали трубки и наливали стаканы, отбросив всякую осторожность.

Странное, разношерстное общество собралось вокруг Джосса Мерлина. Стоя за стойкой бара под прикрытием батареи бутылок и стаканов, Мэри могла разглядывать всю компанию, сама оставаясь незамеченной. Посетители сидели верхом на стульях, или, развалившись на скамьях, подпирали стены, или дремали, повалившись на стол, а один или два, у кого голова или желудок оказались слабее, чем у остальных, уже растянулись во весь рост на полу. По большей части они были грязные, оборванные, обтрепанные, с всклокоченными волосами и обломанными ногтями: бродяги, браконьеры, воры, конокрады и цыгане. Был среди них фермер, который лишился своей фермы, потому что плохо управлял ею и к тому же мошенничал; пастух, который поджег хозяйский овин; лошадиный барышник, которого с позором выгнали из Девона. Еще один тип был башмачником в Лонстоне и под прикрытием своего ремесла помогал сбывать краденое. Человек, лежавший в пьяной отключке на полу, когда-то служил помощником капитана на шхуне из Падстоу, он посадил судно на камни у берега. Маленький человечек, который сидел в углу и грыз ногти, был рыбаком из Порт-Айзака, о нем говорили, будто он прячет в печной трубе полный чулок золотых монет, но откуда это золото, никто не мог сказать. Были там люди, жившие поблизости, в тени торов, и никогда не знавшие ничего, кроме вересковых пустошей, болот и гранитных скал. Один пришел пешком, без фонаря, от самого болота Крауди-Марш, что за Раф-Тором, одолев по дороге перевал через Браун-Уилли. Другой явился из Дизеринга и теперь сидел, уткнув нос в кружку, задрав ноги на стол, рядом с несчастным слабоумным дурачком, который приплелся из Дозмари. У этого убогого пол-лица закрывало фиолетовое родимое пятно, и он все время щипал его, оттягивая себе щеку; Мэри, стоявшей прямо напротив него, хоть их и разделяли бутылки, становилось дурно при одном взгляде в ту сторону. Если прибавить сюда застоявшийся запах алкоголя и табачного дыма да еще тяжелый дух множества немытых тел, неудивительно, что в ней поднималось физическое чувство омерзения, и Мэри знала, что не сможет долго с ним справляться. К счастью, ее не заставляли подходить к этим людям. Обязанностью Мэри было стоять за стойкой бара, по возможности не попадаясь никому на глаза, при необходимости мыть стаканы и заново наполнять их из бутылки или из крана, а Джосс Мерлин сам передавал стаканы посетителям, а то поднимал крышку стойки и выходил к гостям – посмеется с одним, перекинется грубым словцом с другим, кого-то похлопает по плечу, другому кивнет. В первый момент компания в баре встретила Мэри радостным ржанием и с любопытством таращила на нее глаза, потом кто-то хмыкнул, кто-то пожал плечами, и вскоре на нее уже никто не обращал внимания. Все усвоили, что она – племянница хозяина, нечто вроде служанки при жене Мерлина, и, хотя кое-кто из молодежи был бы не прочь потрепаться с ней, они опасались рассердить хозяина, думая, что он, возможно, держит ее здесь для собственного пользования. Поэтому Мэри оставили в покое, к ее большой радости, хотя, если бы она знала причину такой сдержанности, в ту же ночь убежала бы из трактира, сгорая от стыда и отвращения.

Тетя не появлялась на людях. Мэри время от времени замечала за дверью ее тень и слышала шаги в коридоре, а один раз увидела, как та испуганно заглядывает в щелку. Вечер тянулся бесконечно, Мэри никак не могла дождаться, когда же ей дадут отдохнуть. Табачный дым и пар от дыхания так густо висели в воздухе, что в комнате почти ничего нельзя было разглядеть, и усталым глазам Мэри лица мужчин представлялись размытыми, бесформенными пят нами, в которых выделялись лишь волосы да зубы в слишком больших ртах. Те, кто уже набрался под завязку и ничего больше не мог в себя влить, валялись трупами на скамейке или на полу, закрыв лицо руками.

Те, кто еще мог стоять, столпились вокруг грязного мелкого жулика из Редрута – он, видимо, считался здесь душой общества. Раньше он работал на шахте, но теперь она была заброшена, и он стал бродячим торговцем и лудильщиком, в связи с чем накопил огромный запас гнусных песенок и этими сокровищами теперь угощал компанию, собравшуюся в «Ямайке».

Его перлы встречали дружным хохотом, от которого дрожала крыша, а громче всех, конечно, смеялся сам хозяин трактира. Мэри было страшно слышать этот безобразный хохот, переходящий в визг, в котором, как ни странно, не было ни капли веселья; он разносился по темным каменным коридорам и пустым комнатам, как будто вопль страдания. Коробейник принялся измываться над несчастным идиотом из Дозмари. Тот совсем обезумел от вина и, уже не в состоянии подняться на ноги, так и си дел на полу, словно животное. Его посадили на стол, и коробейник заставлял бедного дурачка повторять слова песенок, сопровождая их соответствующими жестами, что вызывало истерический смех у всей толпы. Несчастный недоумок, возбудившись от аплодисментов, подпрыгивал на столе, повизгивая от восторга, хватаясь пальцами с обломанными ногтями за фиолетовое пятно на лице. Мэри не мог ла больше терпеть. Она тронула дядю Джосса за плечо. Тот повернул к ней мокрое от пота лицо.

– Я больше не могу, – тихо сказала Мэри. – Прислуживайте сами своим друзьям. Я пойду к себе.

Он вытер пот со лба рукавом рубашки, глядя на девушку сверху вниз, и Мэри с изумлением увидела, что, хотя дядя Джосс непрерывно пил целый вечер, сам он не пьянел. Он был заводилой в этой буйной компании, но при этом прекрасно сознавал, что делает.

– Ага, тебе уже надоело? – спросил он. – Думаешь, ты слишком хороша для таких, как мы? Послушай-ка, Мэри, ты тут, за стойкой, горя не знаешь и должна бы на коленях благодарить меня за это. Тебя не трогают, потому что ты – моя племянница, а не то, клянусь богом, от тебя бы остались рожки да ножки! – Джосс Мерлин захохотал и больно ущипнул ее за щеку. – Ну, давай выкатывайся, – разрешил он. – Все равно уже скоро полночь, ты мне больше не нужна. Запрись у себя в спальне, Мэри, и закрой как следует занавески. Тетка твоя уже целый час как забилась в постель и спрятала голову под одеяло.

Он понизил голос, наклонившись к уху Мэри, и завернул ей руку за спину так, что девушка вскрикнула от боли.

– Вот так, это чтоб ты представляла себе, какого наказания можешь ждать в случае чего. Держи рот на замке, тогда я с тобой буду смирным, как ягненочек. В «Ямайке» любопытничать не разрешается, запомни это хорошенько.