Иудейка - Алекс Чин

Невзирая на загруженность, врачи больницы уделяли попавшему в беду коллеге каждую свободную минуту.

– Он так долго не протянет, – делились они друг с другом своими сомнениями. – Он едва дышит, да и дыхание тяжёлое.

– Давайте поговорим с ним все вместе, – предложил кто-то. – Надо устроить Хагаю встряску, и… Может быть, это поможет ему взять себя в руки?

Гордон лежал на кровати, уставившись в потолок отсутствующим, ничего не видящим взглядом. Врачи обступили кровать. Один стал проверять пульс, другой слушал сердце.

– Коллега, очнись, – подёргал Хагая за рукав заведующий хирургическим отделением. – Радуйся, что жив остался, а жить в «новых условиях» приспособишься.

Гордон никак не отреагировал на его прикосновение и слова.

– Жаль его, – высказался ещё кто-то. – Способный был хирург. И вот – глупая, нелепая случайность…

Заведующий пропустил мимо ушей неуместные слова. Всё его внимание было сосредоточено на неподвижном лице Хагая.

– Его родственникам кто-нибудь удосужился сообщить? – поинтересовался он, не оборачиваясь.

– Некому, – послышался ответ. – Его семья погибла при бомбёжке.

– Семья понятно… Но наверняка есть другие родственники или друзья?

Ответа не последовало. Врачи лишь переминались с ноги на ногу, переглядывались и пожимали плечами.

– Понятно, – кивнул заведующий. – Придётся этим заняться самому. Не сегодня так завтра к нам могут немцы заявиться. Во многих городских больницах они уже побывали. Доктору Гордону может непоздоровиться. Он еврей, да ещё с их «точки зрения», неполноценный. А с такими они поступают, гм-м-м… Да что тут… – он отрешённо махнул рукой. – Калек и инвалидов они просто пристреливают!

Заведующий вышел. Спустя несколько минут доктора тоже покинули палату и переместились в ординаторскую.

– Конечно, Хагаю не позавидуешь, – сказал один из них, располагаясь на диване. – Немцы уже в городе, а они ох как евреев не любят. Много слухов ходит, что они в Германии своих евреев по концлагерям рассовали и издеваются над ними, как над животными.

– И не только евреев, – задумчиво проговорил другой. – Они весь род людской ненавидят, а себя считают исключительной нацией, истинными арийцами, чёрт бы их всех побрал. Не известно, что ещё нас, поляков, ожидает.

– А у нас в больнице много врачей еврейской национальности, – вступил в разговор их коллега. – Кстати, со дня объявления капитуляции я ни одного из них не видел.

– Тех, кто поумней, уже нет в городе, – усмехнулся доктор, который завязал разговор. – Это не немцы, а евреи исключительная нация. Они беду заранее чуют. Вот потому они неистребимы! Жизнь научила их правилам выживания, и они…

– Не спорю, не спорю, – его оппонент поднял руки. – Спорить с вами, коллеги, значит проиграть.

– Почему? Я тоже могу ошибаться, как и все прочие.

– Возможно, что так. Но вывод отсюда один: если немцы пришли к нам с войной, то не только евреям, но и всем нам несладко придётся!

* * *

Ночью спящих в палате больных разбудил душераздирающий протяжный стон.

– Не-е-ет!

Это закричал Гордон, очнувшись. Он был вне себя.

– Не-е-ет! – истошно вопил Хагай, приводя в трепет наблюдавших за ним мужчин. – Я… я хотел умереть, подохнуть, а лишился ног! За что-о-о! – кричал он с пеной у рта. – Я не хочу жить калекой! Помогите мне, убейте меня!

Он замолчал и задёргался, сотрясаемый бурей рыданий. В горле застрял горячий ком, а из глаз потоком вытекали слёзы.

– Паны, он спятил! – проговорил кто-то из больных. – Врача звать надо, чтобы вколол ему чего-нибудь.

– А может помочь ему, раз просит? – предложил другой с угрюмой ухмылкой. – Придушим, и дело с концом. Облегчим жиду страдания, и нам за это ничего не будет.

Хагай метался по кровати, закусив подушку. Он рычал, пытался разорвать простынь, и когда силы оставили его, он, сжавшись в комок, застыл. В такой позе он оставался до утра, больше не донимая соседей по палате ни стонами, ни воплями. Утром заведующий хирургическим отделением коснулся рукой плеча Гордона.

– Как провёл ночь, коллега?

– Сам не спал и нам не давал, – усмехнулся сосед. – Он явно спятил и орал как помешанный, прося нас убить его.

– Вижу, вы не последовали его просьбе, – вздохнул заведующий. – А он… Коллега Гордон, видимо, впал в глубочайшую депрессию.

Он повернул голову в сторону двери и крикнул:

– Эй, санитары, войдите?

Двое мужчин с носилками подошли к кровати и выжидательно уставились на заведующего.

– Прости меня, коллега, – вздохнул тот. – Но тебе здесь оставаться нельзя. Если в больницу придут немцы, то тебя… Да и нас с тобой… – он кивнул санитарам: – Грузите и выносите.

Даже не взглянув на недоумённо переглядывавшихся больных, он вышел следом за санитарами.

– Вот тебе и свои, – заметил кто-то, как только за заведующим закрылась дверь. – Слышали, что сказал этот коновал?

– Слышали, – ответил за всех ещё кто-то. – Скотская человеческая сущность этого козла в белом халате проявилась налицо. Куда унесли этого жида безногого, я не знаю, но то, что лечить его больше никто не собирается, очевидно.

Санитары вынесли Хагая Гордона из корпуса на больничный двор и, не зная, что делать, в нерешительности остановились. Заведующий покрутил головой и, увидев стоявшего в стороне человека с тележкой, махнул ему рукой.

– Ты Йоханан Лейбович?

– Да, это я, – закивал старый еврей с угодливой улыбкой.

– Кем ты приходишься доктору Гордону?

– Да так, никем, – пожимая плечами, ответил Лейбович. – Просто я его давно знаю, и… Я давно знаю его семью.

– Ты приютишь его у себя, как мы договаривались?

– Уж не брошу, не сомневайтесь, – закивал Лейбович. – У нас так не принято. У нас…

– Грузите! – больше не глядя на него, обернулся заведующий. – Осторожно уложите в тележку, чтобы доктор Гордон не испытывал по пути следования никаких неудобств.

Санитары молча исполнили его приказ.

– Вот, возьми, – заведующий протянул сумку. – Здесь бинты и мази. Будешь делать доктору Гордону перевязки. Когда всё закончится, то… – он осёкся и замолчал, увидев, что Хагай открыл глаза.

Когда их взгляды встретились, заведующий побледнел, руки его задрожали, и… Хриплым, срывающимся от волнения голосом он сказал:

– Прости, коллега, я вынужден так поступить. Я…

Он замолчал, подыскивая подходящие для оправдания своего поступка слова и не находя их.

– Я тебя понимаю, ты так поступаешь не со зла, – прошептал Гордон и, как ни старался крепиться, не смог удержать слёз. – Так ты спасаешь мою жизнь, я тебя понимаю.

– Если бы немцы застали тебя в палате, то… – заведующий запнулся и с усилием продолжил: – Они убили бы не только тебя, но и…

– Йоханан, вези меня отсюда, – прошептал Хагай. – Я представляю серьёзную опасность для больницы, в которой проработал много лет и считался неплохим хирургом.

– Я сейчас… Это я мигом, – сказал Йоханан, разворачивая тележку и толкая её перед собой. – Я отвезу тебя к себе, уважаемый доктор. Я человек простой, ты же знаешь, и не боюсь, что придут ко мне немцы, увидят тебя, и… Мне уже восемьдесят лет, и как говорил мой любимый дедушка, умирая: я просто счастлив, дети мои, что не увижу больше никогда свою чёртову швейную машинку.

Что-то бормоча под нос, он спешно перекатил тележку с Гордоном через наводненную немецкими солдатами улицу, свернул в, казалось бы, тихий переулок, и вдруг…

– Хальт! – остановил его властный окрик, и Йоханан замер, увидев перед собой патруль. Три солдата и полицай в штатском смотрели на него. Запылённые сапоги, длинные шинели, каски на головах…

– Аусвайс?

– Ч-чего? – не поняв вопроса, переспросил Йоханан, бледнея.

– Господин офицер требует предъявить документ, жид трухлявый, – объяснил полицай.

– Аусвайс! – снова потребовал фельдфебель, протягивая руку.

– Нет у него документов, господин офицер, – обратился к нему на плохом немецком полицай. – Еврей он, а евреям аусвайсы пока ещё не выдавали.

Тогда фельдфебель перевёл тяжёлый взгляд на тележку, в которой лежал со стиснутыми зубами Хагай. Увидев перевязанные кровавыми бинтами культи, он брезгливо поморщился:

– А это что?

– Сейчас узнаем, – ответил полицай с готовностью и, посмотрев на оцепеневшего Лейбовича, прикрикнул:

– Эй, жид, а что за кусок мяса в твоей тележке валяется?

– Э-это доктор Хагай Гордон, – едва владея от страха языком, ответил Йоханан. – О-он п-попал под б-бомбёжку, и… И е-ему а-ампутировали н-ноги.

– А куда ты его чалишь, христопродавец? – повысил голос полицай.

– Д-домой, – прошептал Йоханан. – Его д-дом разбомбили, с-семья п-погибла, и я…

Полицай перевёл его слова фельдфебелю.

– Застрели их и догоняй нас, – распорядился тот. – Только шнель, шнель… Мы ждать тебя не будем.

Патруль продолжил движение, а полицай снял с плеча винтовку и взвёл курок.