Иудейка - Алекс Чин

– А вы как оказались рядом? – спросила Барбара. – На улице никого не было, и я подумала, что… – она замолчала, будучи не в силах высказать того ужаса, которого избежала чудом.

– Я только сегодня вернулся с фронта, – сказал поручик. – И вам действительно повезло, что, следуя домой, я случайно свернул на эту улицу…

Вечер наступил незаметно и принес долгожданную тишину. Лицо Барбары застыло в маске мрачного размышления. Пальцы её теребили носовой платок. Эвелина лежала на топчане лицом к стене и время от времени нервно вздрагивала. Барбара не раз пыталась заговорить с ней, подбодрить добрым словом, но она угрюмо молчала.

Неожиданно кто-то постучал в дверь.

– Не отвечай! – испуганно прошептала Хая. – Сидим тихо, ни звука!

– А вдруг это кто-то из наших? – предположил Мордехай и осторожно приблизился к двери.

– Умоляю, не открывай! – прошептала взволнованно Хая. – Придут бандиты и ограбят нас. – Она содрогнулась и съёжилась, представив на мгновение, как бы это выглядело.

Не послушав её, Мордехай осторожно отодвинул засов и приоткрыл дверь.

– Эй, паны? – обратился человек в военной форме. – Я офицер войска польского. Эвакуироваться из Варшавы не желаете?

Волна облегчения прокатилась по обитателям подвала. Хая зажгла лампу, и все увидели, что незнакомец настроен дружественно.

– Сколько у вас здесь человек?

– Пятеро, – ответил Мордехай.

– На соседней улице несколько машин, – сказал военный. – Мы эвакуируем из города людей в сельскую местность. Никого не принуждаем, только предлагаем воспользоваться такой возможностью.

– А что можно взять с собой? – забеспокоилась Хая.

– Ничего, только документы, – ответил военный.

– А наш дом? Наша лавка? – заволновался Мордехай. – На кого мы всё это оставим?

– Это ваша забота, – взглянув на часы, сказал военный. – Если собираетесь покинуть Варшаву, то у вас мало времени. Когда в город войдут немцы, то вы потеряете не только своё добро, но и жизни. Так что… У вас на раздумье минут десять, не больше, пошевеливайтесь.

Он развернулся, собираясь уходить, но его остановил полный отчаяния возглас Мордехая:

– Но мы не можем бросить всё и уехать! Как мы там будем жить? Кто нас там ждёт?

Военный посмотрел на него с сожалением.

– Наша оборона трещит по швам, – сказал он. – Немцы давят так, что вот-вот сомнут ее в лепёшку. Если они войдут в город… Чего всем нам ждать от них, представляете?

Он развернулся и поспешил на улицу.

– Говорила мне в детстве мама: Мордехай, цени жизнь, сынок, – вздохнул Сфард. – Потеряешь жизнь, зачем тебе деньги? Я выслушал сейчас молодого человека и понял, как права была моя бедная мама.

– А моя мама говорила, что если нет у тебя денег, дочка, то зачем тебе такая жизнь? – вздохнула Хая. – Вывезут нас из города, высадят где-нибудь в лесу или в чистом поле, и… Немцы, если сюда придут, то и до деревень доберутся. И что делать тогда? Может, в небо вознестись?..

– Надо всё бросать и немедленно уходить, – вскочил с места Давид. – Я не хочу, чтобы немцы убили меня!

Его слова прозвучали тихо и серьёзно, но для родителей они громыхнули как раскат грома в ясную погоду.

– Сынок, садись-ка лучше обратно и не вякай! – потребовал Мордехай.

– Сынок, сделай так, как отец велит, – поддержала мужа Хая.

– Нет, это вы делайте, что хотите, – огрызнулся Давид. – Я ухожу, а вы немцев ждите. Я читал в газетах, как они поступают с евреями у себя в Германии, а нас… – он вздохнул и продолжил: – А за нас они в первую очередь возьмутся, как только Польшу заберут.

– Сынок, ты умом тронулся, – беспомощно сказала Хая и опустилась на табурет.

– Нет, это вы тронулись, родители! – возразил вышедший из-под контроля сын. – Я вижу, что вы не спешите спасать свои жизни, а я очень хочу свою спасти. Не могу же я вытаскивать вас из подвала насильно?

– Ох, Боже ж ты мой! – вскричал Мордехай, гневаясь. – Послушай, почему бы тебе не заткнуться? Немцы ещё не вошли в город, и у нас есть время подумать, как дальше быть!

Давид несколько минут стоял неподвижно и смотрел на Барбару, ожидая поддержки. Не желая быть участницей семейной ссоры, она отвела в сторону взгляд. Тогда он подошёл к топчану, сорвал с подушки наволочку, и…

– Что ты собираешься делать, сынок? – простонала Хая, но Давид не ответил и стал складывать в наволочку продукты.

– Нет, я не отпускаю тебя! – воскликнул Мордехай возмущённо. – Ты никуда не пойдёшь, осёл вислоухий!

Давид завязал наволочку узлом.

– Вы всё ещё считаете меня глупым и несмышлёным, так? – сказал он. – А я умнее вас обоих!

– Ты никуда не пойдёшь! – выкрикнул Мордехай возмущённо.

– Хорошо, – сказал Давид. – Быстро собирайтесь и уходим вместе, или… Или я ухожу один и вам не удержать меня.

Мордехай и Хая переглянулись. Для них бросить всё и уйти было сравнимо с подвигом на передовой.

– Сынок, а ты уверен, что поступаешь разумно? – вытирая слёзы, спросила Хая.

– Я уверен, – Давид шагнул к двери, обойдя отца. – Прощайте, родители, мне нужно спешить. Если я не успею уехать, придётся вернуться, а это означает муки и смерть.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, он резко выдохнул и вышел в приоткрытую дверь.

– И нам пора домой, доченька, – вдруг оживилась Эвелина. – Что если папа вернулся, а нас нет?

– Да, мама, идём, – поддержала её Барбара. – Вернётся папа с фронта или задержится, но мне очень хочется посмотреть, в каком состоянии наш дом, если от него вообще что-то осталось.

5.

– Кто вы? – он изумлённо посмотрел на стоявшую рядом с его лежанкой женщину.

– Меня зовут Ангелина, – сказала она.

– А я… – он вздрогнул, провёл ладонями по забинтованной голове и с ужасом констатировал факт, что ничего не помнит. Всё казалось смутным и расплывчатым. Короткие скомканные воспоминания мелькали в мозгу, и ни за одно из них он не мог зацепиться, чтобы восстановить свою память.

– Голова трещит…

– Ничего, так бывает, – улыбнулась Ангелина. – Мы тебя вытащили из-под завала. Тебе очень повезло, что остался цел, а могло и раздавить в лепёшку.

– Постой, ничего не пойму… Из-под какого завала меня вытащили?

– От попадания бомбы обвалилось здание, мимо которого ты шёл. На тебя рухнула часть стены.

Так ничего и не вспомнив, он закрыл глаза. Голова гудела, и его тошнило. Он пытался вспомнить свои имя и фамилию, но не мог. Головная боль становилась невыносимой.

– Я слышу гул самолётов, – сказала вдруг женщина.

– Сейчас снова бомбить начнут, – прозвучал голос из глубины подвала.

Он почувствовал, как сжалось сердце, и с трудом отогнал неприятное чувство.

– Эй, как ты? – склонился над ним мужчина и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А я, когда тебя из-под обломков извлекали, думал, всё, не жилец. А ты молодцом, неплохо выглядишь.

Его брови сдвинулись к переносице, он отвернулся и закрыл глаза. «Ничего не могу вспомнить, – подумал он. – Голова гудит, и…»

– Не мучай себя. Меня зовут Стефан. Кстати, ты не голоден?

– Твой рюкзак набит продуктами, – сказала Ангелина. – Здесь много тушёнки и рыбных консервов.

– Нет, я не голоден, – поморщился он при упоминании о еде. И вдруг…

Яркой вспышкой возникли в голове воспоминания. Они выстраивались в голове ровной цепочкой, звено к звену. Бой, окопы, танки… Кругом взрывы, бледные, как у оживших мертвецов, лица. Ухмыляющаяся маска мёртвого бойца, из живота которого, распоротого осколком, вывалились внутренности. А вот один старается приставить к кровоточащей культе оторванную руку. Он кричит, из глаз льются слёзы и стекают по грязным щекам. Он почувствовал, как всё замирает внутри, и холодную испарину на лице.

– Кажется, я возвращался с фронта домой. Я убежал во время атаки танками наших окопов. Никого не осталось в живых… Только молодой поручик пытался выстрелить по танкам из развороченной снарядами пушки. Я сам не знаю, как уцелел в этой бойне. Я…

Лицо его вдруг сморщилось. То, что происходило на передовой, где он был, выглядело слишком ужасно, чтобы вспоминать. Мужчина коснулся кончиками пальцев его плеча.

– Всё уже позади, ты живой, и это главное.

Он грустно посмотрел на своего спасителя, по его щекам катились слёзы.

– Там, откуда я прибыл, самый настоящий ад.

Мужчина сочувственно кивнул. Он впервые в жизни видел полные горя глаза, как у этого несчастного человека.

– Немецкие танки двигались на нас стеной, за ними пехота. Они были уверены в победе, а у нас… У наших солдат такой уверенности не было. Они были растеряны, подавлены, деморализованы и не знали, что делать. Офицеры не могли руководить боем, и оборона была слишком неорганизованна, – он уныло замолчал. – Там был ад, – прошептал он несколько секунд спустя. – Всё горело и плавилось. Сам не пойму, как жив остался.

– Значит тебе и тогда Бог помог, – сказал, вздыхая, мужчина.