13 диалогов о психологии - Соколова Е.Е.

С: Ну, он сидел однажды в ресторане, играл вилками, и они у него случайно легли параллельно. И он сказал себе: “Ага! Вот по такому принципу и будут построены мои свечи!” А.: Эта случайность, ты меня прости, была подготовлена всем предшествующим ходом размышления Яблочкова. “Подсказки” случайностей бывают только тогда подсказками, когда человек уже долго размышляет над нерешенной проблемой… Но ты верно сказал, что у человека такие “оптические” решения бывают иногда. Исследования мышления в школе Выготского, о которой мы будем еще говорить, показали, однако, что в целом у человека совершенно иной тип “разумного поведения”, что человек не является уже “рабом зрительного поля”, как шимпанзе. Предметы для него имеют значение, выходящее за пределы оптических структур; на первый план выдвигаются законы “смыслового поля” (См. [16, с. 264]), то есть каким образом человек осмысливает ситуацию и свое отношение к ней. Не ситуация определяет поведение человека, а, наоборот, он овладевает ситуацией, его поведение становится произвольным и в известной степени независимым от ситуации. И важнейшую роль в этом процессе играет речь, которая отсутствует у животных. Но об этом мы поговорим позднее, когда будем

Диалог 8. Равно ли целое сумме своих частей?

рассматривать концепцию Выготского. А пока вернемся к Лейпцигской школе. Рассмотрим, какие “целостнообразующие факторы” изучаемой реальности она выделяла. 3. Проблемы целостнообразующих факторов и развития психики как целого С:А об этих факторах в гештальтпсихологии?

А.: О них мы уже, собственно, все сказали. Это законы расчленения (структурирования) феноменального поля, за которыми стояли, фактически, законы “целостной работы мозга”, то есть сугубо физиологические законы.

В Лейпцигской школе к проблеме целостнообразующих факторов пытались подойти с нередукционистской точки зрения, стремясь найти собственно психологические законы функционирования психики и соответствующие “психологические” целостнообразующие факторы. В феноменальном плане роль такой “целостнообразующей” составляющей играли, как я уже говорил, чувства, или эмоции, особенно на низших стадиях развития, где они определяли закономерности практически всех остальных процессов. Я не буду останавливаться на всех деталях, приведу только один пример. Было показано, что различение и обобщение у детей происходят по иным, чем у взрослых, законам: предметы зачисляются в один класс не по общим “объективным” признакам, а по сходству производимых на детей впечатлений, иногда мало понятных для взрослых. Вот пример: ребенку нужно было выбрать из четырех фигур ту, которая, по его мнению, была “похожа” на предъявленный образец. Образцом было изображение восьмилучевой “снежинки”. Среди упомянутых четырех фигур были изображения трех “снежинок” с меньшим количеством лучей и веточки типа еловой. Именно веточку и выбрал ребенок как фигуру, с его точки зрения, “наиболее похожую” на образец: ведь она была “такая же мохнатая”, как и снежинка (См. [15, с. 49]).

Подобных экспериментов было очень много, и все они приводили в конечном счете к одному: на ранних этапах развития “целостнообразующим фактором”, то есть фактором, определяющим собой все остальные процессы, являются, прежде всего, эмоции, которые, однако, выступают в

единстве с тактильно-моторным опытом ребенка, как мы говорили ранее. Г. Фолькельт: Все эти выводы настойчиво говорят в пользу многостороннего развития в процессе преподавания и воспитания как деятельности рук, так и деятельности всего тела в целом. Отсюда только и вытекает или должно вытекать более глубокое обоснование известных требований трудовой школы и педагогики физическихупражнений с точки зрения психологии развития [15, с. 92].

А.: Интересно, что на основе тактильно-моторного опыта организуется обучение ребенка пониманию числа. Перед ребенком лежит большая деревянная доска, из которой чуть выступают пять маленьких квадратных дощечек (“платформ”). В каждой из маленьких дощечек имеется от1до9 углублений (“дырок”). Эти углубления на каждой из дощечек образуют различные сочетания (См. [15, с. 105]). Ребенку дается в руки цепочка из металлических “пробок” (вставок). Ему предлагается найти среди маленьких дощечек те, в отверстия которых та или иная цепочка входит “без остатка”. Игра такого рода весьма занимает ребенка, и он особенно радостно отмечает удачные попытки, когда нужная дощечка находится и все “пробки” сидят в своих “дырках”. Если же что-то не удается, оживленная мимика, речь, двигательные реакции свидетельствуют об активных поисках ребенком способа решения задачи, который является по своему существу “тактильно-моторным”. Что достигается таким способом обучения? Ребенок не просто наглядно, но “вещественно”, “тактильно-моторно”, “двигательно” познает число, на опыте убеждаясь, что данная цепочка “подходит” к совершенно различным по расположению конфигурациям “дырок”. Тем самым у него формируется (или начинает формироваться) понятие числа, отличное от образа числа… С:Ав чем разница?

А.: Лейпцигские психологи показали, что, если ребенок “правильно” называет числа при предъявлении ему, например, косточек домино или кубика с точками, это еще не значит, что у него есть именно понятие числа. Он может просто зрительно запомнить то или иное расположение точек и называть его соответствующим словом: “три”, “пять” и так далее. Понятие же числа существует тогда, когда ребенок узнает то или иное количество независимо от расположения точек. С: А как это проверить?

376 Диалог 8. Равно ли целое сумме своих частей?

С: Фолькельт предложил весьма остроумный эксперимент. Перед ребенком находилась чуть выступающая над поверхностью стола “платформа” (квадратная или треугольная), на которой экспериментатор заранее раскладывал некоторое количество темных кружков (3, 4, 5 и так далее) на манер фигур на косточках домино. Сразу же “под” платформой, то есть ближе к испытуемому, находилась так же выступающая над поверхностью стола узкая планка, на которой испытуемому предлагалось расположить “столько же кружков, сколько в этом квадрате (треугольнике)”. Если у ребенка лишь образ числа, а не его понятие, он может делать следующие ошибки: например, воспроизводить форму фигуры без учета количества входящих в нее кружков. Ребенок же, способный выполнить операцию “трансфигурации”, то есть превратить одну форму в другую, ориентируясь на число предметов, а не на их расположение, стоит на более высокой ступени развития, то есть близок к понятию числа (См. [15, с. 100-104]).

Это выделение значения тактильно-моторного опыта роднит данные идеи лейпцигских психологов с некоторыми разработками в русле деятельностного подхода, который, впрочем, весьма далек по своей сути от концепции Лейпциг-ской школы.

С: Я, правда, не знаю еще как следует о деятельностном подходе, но догадываюсь, что разница, наверное, в понимании источника развития. Для деятельностного подхода это, очевидно, деятельность, а для лейпцигских психологов — врожденные структуры души… А.: Совершенно верно. Как точно ты определил разницу! Да, действительно, если при деятельностном подходе психическое развитие рассматривается в контексте изменения и развития предметной деятельности человека, то в Лейпциг-ской школе основным фактором психического развития называлось развертывание различного рода врожденных душевных и духовных структур по имеющемуся в них плану. Этот план определяет, в частности, последовательность развития от “комплекс-качеств” к гештальтам. Обучение может только “наполнить” индивидуальным опытом ту или иную стадию психического развития. Так мы с тобой подошли к рассмотрению в рамках целостного подхода в обеих школах проблемы развития. Общее представление о развитии в Лейпцигс-кой школе ты уже имеешь, а про гештальтпсихологию скажу, что ее называли агенетическои школой за то, что в “сумерках

Исследование творческого мышления в работах М. Вертгеймера 377

гештальтов” не просматривается качественно иных закономерностей развития на разных его ступенях. Причем ее критиковала как раз Лейпцигская школа за “плоскостность”, за отсутствие “процессуального аспекта” в исследованиях образования гештальтов… Но как раз последнее вскоре появляется в гештальтпсихологии. С: Когда же? Исследование творческого мышления в работах М. Вертгеймера А.: Это происходит начиная с конца 20-х годов в работах “младшего поколения” гештальтпсихологов, в частности Карла Дункера, и в исследованиях основателя школы Макса Вертгеймера, выполненных, по-видимому, в 30-е годы, но опубликованных посмертно в 1945 году в книге “Продуктивное мышление”. В ней, по оценкам специалистов, Вертгеймер “выходит за границы гештальттеории” [18,с. 11], пытаясь понять механизмы творческого мышления школьника и ученого. Выход этот, очевидно, заключается в переходе от “глобального” подхода к решению интеллектуальных задач как “инсайта”, “видения хорошей структуры” к четкому выделению основных фаз процесса решения проблемы… С: Например?