Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

своими крупными поместьями или нанимали для этой цели управляющих.

Редкие случаи крупного землевладения в гидравлическом обществе объясняются в основном тем, что высокие урожаи достигались интенсификацией труда, которая частично требовалась и частично стимулировалась ирригационным сельским хозяйством. Эти методы предоставляли огромные преимущества для мелкомасштабного крестьянского хозяйства, в котором работала вся семья. Эти преимущества были так велики, что в доминирующей гидравлической «экономической теории» крупномасштабные хозяйственные методы отвергались, хотя и могли успешно применяться.

Значение подобного отношения в гидравлическом обществе в эпоху перемен очевидно. Укрепление лендлордизма в постфеодальной Европе побудило многих владельцев крупных ферм обрабатывать земли в своих крупных хозяйствах на научной основе. Рост лендлордизма во многих гидравлических странах усилил аппетиты отсутствующих на местах владельцев земли, не увеличив рациональность фермерских хозяйств.

Отсутствующее владение землей (традиционная Россия)

Интересный вариант отсутствующего владения землей существовал в царской России. Помещики Московского государства и более поздней России обязаны были служить царю в армии или на гражданской службе и не могли уделять много внимания своим землям, как это делали помещики Англии или Германии. В результате этого крупномасштабного, развивавшегося на научной основе сельского хозяйства до 1762 года[86] в России почти не было, и, несмотря на некоторое его распространение после этого года, оно еще долго представляло собой исключение, а не правило.

Барон Хахтхаузен, который в сороковых годах XIX века провел свое знаменитое исследование сельской России, был поражен разницей между землевладельцами России и остальной Европы. Хотя он ничего не знал об особенностях восточного деспотизма, он сразу же увидел, что русские землевладельцы-аристократы не имели феодальной традиции: «Русское, великорусское дворянство не является земельным дворянством в наши дни, да и в прошлом, вероятно, никогда им не было. Оно не имело замков, оно не прошло через период рыцарства и феодальных войн. Оно всегда было служилым сословием, всегда жило при дворах великих и мелких князей и в городах, служа в армии, при дворе или в гражданских учреждениях. Те же, что жили в сельской местности, мирно занимались сельским хозяйством, но число их было весьма незначительным. Большая часть великорусских дворян не имеет сельских резиденций или манориальных экономий, какие мы встречаем в остальной Европе. Вся земля, принадлежащая дворянину, – обрабатываемые поля, луга, леса – отдана сельской общине, которая на ней работает и платит за это своему господину. Даже в тех случаях, когда помещик владеет домом в деревне и живет в нем, он не имеет своего хозяйства и живет как рантье. У большинства дворян есть дома в деревне, но они живут в городе и посещают свои сельские поместья лишь на несколько недель или месяцев в году. Таков старый обычай у русской аристократии».

Отстраненность русских дворян от земли, которой они владели, вместе с законом о разделе имущества умершего отца между его наследниками, не позволяла им превратиться в «реальную земельную аристократию», которая существовала в Центральной и Западной Европе. «Я полагаю, что ни в одной крупной стране Европы нет менее стабильной земли, чем в Великороссии», – писал Хахтхаузен.

Именно на этом фоне мы должны рассматривать две великие аграрные перемены, которые произошли в России во второй половине XIX и в начале XX века: освобождение крестьян в 1861 году и Столыпинскую реформу (1908 года). В обоих случаях сопротивление было велико; однако новые законы были введены членами того же правящего класса, в состав которого входили русские землевладельцы.

Пограничные случаи регулируемого и частного землевладения

Отсутствие в деревне хозяев земли бросается в глаза сразу, быстрее, чем качество конкретного участка земли. Сколько земельных «грантов» в Египте фараонов и буддистской Индии было выдано тем, кто хотел их получить? А сколько – тем, кто хотел сделать их своими владениями? Источники нам об этом не сообщают. Но даже если эти источники упоминают о праве на владение, трудно сказать, насколько обеспеченным было это право. Сегре, сравнив развитие собственности в странах восточного абсолютизма и в классической Греции, сделал вывод, что «частная собственность, приближающаяся, в определенном смысле, к классическому владению, не может существовать, пока у царя остается возможность ликвидации прав на землю или на свободы, а также права на их изменение, когда ему этого захочется» (Сегре А. Эссе о природе реальной собственности в классическом мире).

Собственность браминов, как верили люди, не могла подвергаться конфискации. Но это не помешало правителям Хинду захватить собственность браминов в ответ на их «измену», которую без труда «разглядели» царские юристы, когда ему это потребовалось. В Египте фараонов частная собственность, хотя и более обширная, чем в индуистской Индии, была не менее уязвимой. «Это было не чем иным, как эксклюзивной передачей царских прерогатив, которая в принципе могла быть отменена в любое время и которая, с приходом новой династии, нередко отменялась. В таких случаях очень трудно провести границу между временным владением и собственностью».

Другую проблему порождает тот факт, что в определенных гидравлических обществах право на отчуждение частной собственности было распространено не равномерно. Благородные владельцы могли свободно покупать землю у других ее владельцев, в то время как крестьяне, жившие в регулируемой сельской общине, были лишены этого права. В гидравлическом обществе такие смешанные образцы создавали большую проблему для классификации только в том случае, если, как в поздней Византии и в России после 1762 года, земля, находившаяся во владении помещиков, составляла большую часть (и даже более половины) всех обрабатываемых земель. В этом случае можно говорить о зарождающемся образце сложной гидравлической собственности и общества.

Размер частных землевладений в различных подтипах гидравлического общества

Категории правительственных и частных земель, рассмотренных нами в предыдущих разделах, позволяют нам выйти за пределы первоначальных пробных выводов и исследовать с большей точностью и дополнительными данными процесс развития движимой и недвижимой частной собственности в различных гидравлических цивилизациях. Семена частного землевладения присутствовали даже в тех гидравлических обществах, где промышленность и торговля, основанные на частной собственности, не имели большого развития, но они не достигли больших размеров. Это подтверждает правоту нашей концепции «простых» образцов гидравлической собственности и общества. В гидравлических цивилизациях с крупным сектором мобильной собственности и предприятий частное землевладение нередко оставалось вторичной чертой, а временами совсем несущественной. Это подтверждает нашу концепцию полукомплексных образцов гидравлической собственности и общества. Более того, это подтверждает нашу идею о сравнительной редкости комплексной конфигурации, в которой недвижимая частная собственность имеет такое же значение в сельском хозяйстве, как, весьма необычно и со своими особыми ограничениями, движимая собственность является выдающейся в промышленности и торговле.

На основе этих выводов мы можем кратко рассмотреть размер частного землевладения в некоторых