Тревожное лето - Виктор Дудко

Изот неделю бражничал у свата, опух от медовухи и уже собрался возвращаться к Мамонтову, пожелав перед трудным переходом выпарить из себя всю сырость, чтоб в дороге через сопки не потеть. В этот раз он притащил Христоне две штуки китайского шелка с дивными росписями, и потому Христоня предупреждал все желания свата.

Через минуту Воротников, забросив под лавку рюкзак, в кальсонах и нижней рубахе, стоял, прижавшись лопатками к горячей печи, ощущая, как через нагретые камни в него входит тепло; блаженно зажмурив глаза, шептал:

— Господи, благодать-то какая... Благодать-то... Думал, не доберусь. — И тихо, счастливо засмеялся.

Изот молча изучал гостя, а Христоня суетился, собирая угощение.

— Было не признал вас, вашбродь. Гляжу, извиняюсь, рожа как у лешака. Только и признал по голосу. Сколь воды утекло, — тараторил Христоня, присвистывая еще в молодости выбитым зубом... — Велика Расея, ан дорожек-стежек, видать, мало у нас, что люди-то и встречаются. И когда карусель энта кончится, чтоб все как у людей? Чтоб добрых гостей не встречать ружьем. — Христоня чуть не застрелил Воротникова, приняв его через зелень за медведя. — Мы вот со сватом тут маракуем, за что русскому мужику такая планида получилась?

— И за что же? — с интересом спросил Воротников.

Христоня нес к столу жбан медовухи, остановился.

— Дак с нашим умом рази разобраться? На что Дитерихс голова, и тот отступился. Тут мозги из золота нужны, чтоб весь мир поделить так, чтоб каждому не в обиде остаться.

— Оно так, — степенно кивал Изот, не вмешиваясь в болтовню Христони, который еще по молодости в деревне всех удивлял своей ученостью. Приобрел ее Христоня в первом классе церковноприходской школы, из которой «убег» с вислым ухом (поп накрутил за вертлявость), потому и прозвали в деревне Христоню Собачьим Ухом.

— Никогда не будет этого, чтоб всех довольством наделить. А если б случилось такое, то процесс развития человечества замер бы. Пока потребность будет опережать возможность, общество будет двигаться вперед. Таков закон природы. И в этом правда жизни, и за все надо драться.

— Дитерихс тожеть так думал, как ты?

— Дитерихс, конечно, думал. Только не тем местом.

Христоня молчаливо не согласился, так как Дитерихс для него оставался пределом человеческого ума. Весною двадцать первого Христоня оказался во Владивостоке и видел коронацию генерала. Сверкая парчой, в доспехах, «принадлежащих Ермаку», Дитерихс клялся на верность России и, ползая на четвереньках, целовал неровно разбросанную вокруг цирка землю, якобы еще не топтанную интервентами и привезенную откуда-то из-под Никольска-Уссурийского. С того времени генерал покорил воображение Христони.

Отправляясь в баньку, Воротников захватил с собой и рюкзак, а вернувшись, снова задвинул его под лавку.

 

Уже стемнело, когда Изот и Воротников ушли в сторону границы. Изот шел легко, привычно. Воротников еле поспевал и через час так вымотался, что запросил отдыха. Изот неохотно согласился на привал, умело, без дыма, развел маленький костерок — подсушить онучи. Воротников разулся, протянул к огню мокрые ноги.

— Много еще топать?

Изот косился на рюкзак, который Воротников не выпускал из рук. По опыту он знал, что из России просто так не бегут, а прихватывают на черный день золотишка.

— Не терпится?

— Устал я здесь, — с чувством произнес Воротников. — Волю хочется почувствовать. Чтоб не вздрагивать от тележного скрипа. — Его нет-нет да грызла совесть, что удрал, не предупредив об опасности Полубесова. Но тут же успокаивал себя, мол, побежал бы к Полубесову, а там цап за холку — и в конверт. Раз ГПУ напало на след, тут уж спасайся кто как может. По-настоящему ему надо было уходить еще раньше, после той истории с рыжим немцем и фальшивыми банкнотами. А ведь чуть не влип. Если бы не задержался у проходной с Васьковским, то уже не тут сушил бы портянки. Повезло.

Затоптав костер, Нюхов протянул руку к рюкзаку}

— Давай помогу, задохнешься ишшо.

— Нет-нет. Я сам, — не дал Воротников. — А если напоремся на погранохрану?

— Много будешь трепаться — напоремся. — Изот вскинул на плечо берданку. — Ну, ходи. Отлежался, теперя ноги в руки — и айда.

Воротников потерял счет времени и пройденным верстам. Ему казалось, что крутятся они на одном месте. Перевалили две сопки, спустились в долину, миновали болото. Нюхов каким-то чутьем находил одному ему известную тропинку. Воротников то отставал от него, то, напрягаясь, догонял, обливаясь соленым потом и тяжело дыша. Изот не оборачивался, ступал мягко, как лесная кошка, и Воротников завидовал его выносливости. Время от времени Изот останавливался, как слепой ощупывал кору дерева, смотрел в черное, без единой звездочки небо и опять уверенно шагал. Один раз он с усмешкой бросил:

— Не издох ишшо?

Воротников промолчал. У него просто не хватало дыхания ответить. Под ногами снова зачавкало. Они шли значительно медленнее, уже с трудом вытягивая из трясины ноги. Воротников измотал остатки сил и готов был тут же упасть, лишь бы не двигаться, лишь бы хоть на минуту замереть. И когда Воротников, стиснув зубы, потерял чувство реальности, выдернул ногу из сапога, оставшегося в болоте, ушедший далеко вперед Нюхов ступил на твердую землю и выдохнул:

— Шабаш. Перекур.

От усталости ломило тело, комары слепили глаза. Нюхов сопел, вытирая шею сухим полотенцем.

— Сушиться надо, — кряхтел он, — болотная хворь привяжется. Тут зверье дохнет, не то что людишки.

Воротникову не хотелось ни костра, ни вообще ничего, хотелось вытянуть уставшее тело и замереть хотя бы на четверть часа.

Удивительная тишина стояла вокруг, ни шороха, ни ветерка, только сопение Нюхова. Можно было подумать, что действительно эта болотистая местность убила все живое в округе. Воротников снял рюкзак, положил под голову и мгновенно как в колодец провалился. Нюхов развел маленький костер, высушил портянки и долго сидел, поглядывая на спящего. Потом решительно и мягко встал на колени, потянул за лямки рюкзак. Воротников с трудом поднял тяжелую, как булыжник, голову, увидел в отсверках костра недобрый взгляд проводника и скорее почувствовал, нежели понял, какую опасность представляет для него Изот.

— Ты что... Чего ты так... — А сам, упираясь руками, отодвигался от него и не мог оторвать глаз от перекошенного в бессмысленной улыбке лица Изота.

Воротников опередил взмах берданой и двумя ногами, как когда-то его учили в военной школе, нанес упреждающий удар в низ живота.

...Теперь по-настоящему он чувствовал в себе что-то звериное, и поступь его стала мягче и осторожнее. Он не знал, куда идти, где, в какой стороне заимка Мамонтова, и потому шел на запад, надеясь выйти к людям.