Молодость - Савелий Леонов

— А ты?

— Посижу еще. Вернешься из штаба, жди меня возле коней.

Николка отполз от копны в низину и побежал к черневшей неподалеку роще. Отвязав чалого меринка, паренек вывел его из зарослей ольхача, прыгнул в седло и поскакал. Он радостно подставлял ветру возбужденное лицо. После трудной ночи, когда сердце замирало от звука чужих шагов и речи станичников, наступавшее утро казалось особенно свежим и легким. Все опасения и страхи остались позади, о них ведь никто не узнает.

Штаб заградительного отряда стоял за рощей, в поселке. Издали Николка увидал группу всадников у крыльца. Один — в черной бурке и кубанской папахе с красным верхом — передал ординарцу серого в яблоках коня и скрылся за дверью,

«Безбородко!» — узнал Николка.

Он слышал о прибытии на фронт московских курсантов под командой Безбородко и теперь догадывался, что конники готовят совместно с пехотой удар по врагу. Это было ново, мальчишке не приходилось видеть боев с участием красных кавалеристов.

Николка вбежал в штаб и, стараясь подражать взрослым солдатам, отдал честь.

— …Донесение начальника конной разведки, — начал он припасенную в дороге фразу.

— Давай скорей, — перебил Терехов, строго, точно опасаясь какой-нибудь шалости паренька, и взял из его рук записку Бачурина.

Безбородко склонился над столом, рассматривая топографическую карту. Он не заметил смущения Николки, который вышел с обидой на Терехова за его бесцеремонную поспешность. Длинные усы кубанца почти касались условных обозначений на бумаге.

— Ну, яки новости? — спросил Безбородко, не поднимая головы и, тем не менее, следя за Тереховым, читавшим донесение.

— Казаки генерала Мамонтова самовольно уходят домой…

— Добре!

— Но это хоть и важно, а не главное. Все равно колотить придется тех, что остались перед нами, — усмехнулся Терехов. — Здесь у Мамонтова штаб и основные силы. Кавалерия стоит вдоль деревни, рядом с глубокой балкой, где она может укрыться от артиллерийского огня и сосредоточиться для атаки. Большинство пулеметов — на тачанках, два установлены над ручьем в открытых окопах, замаскированных корягами.

Безбородко поднялся и оправил на себе оружие, словно примериваясь к позиции врага.

— Трошки мешают нам те пулеметы, друже! Не миновать шкоды… Но ты ховайся в гаю и жди мене с поля. Чуешь? Зараз атакуем! Я поведу конников низочком аж до той балки и покажусь куркулям тилько на кинжальной дистанции. Дывись… — и он стал показывать на карте, как ударом с двух сторон сковать белых.

А тем временем Бачурин, наблюдая из ржаных снопов за казачьими сотнями, тоже думал о предстоящем наступлении. Он вспомнил походы и сражения мировой войны, и ему хотелось сделать такое, отчего сложность и трудность операции получили бы неожиданный исход.

Небо все выше поднимало светлеющую синеву, все прозрачней и торжественней становился восток, одевая в искристый пурпур рождающееся солнце. Бодрым гомоном пробуждался мир пернатых в дозревающей пшенице, что желтела за скошенным клином ржи.

Вдруг зашуршали торопливые шаги по жнивью… Бачурин поднес к глазам бинокль: в линзах мелькнул проворный человек и растаял в туманах балки. Второй раз незнакомец показался в колосистой волне пшеницы. Он быстро уходил к роще.

«Чего доброго, переодетый мамонтовец в наши тылы собрался», — заподозрил Бачурин и, пригнувшись, побежал наперерез.

Буйная пшеница обдавала росой колени, грудь, разгоряченное лицо. Стайки перепелиных выводков, громко треща крыльями, выпархивали из-под ног. Бачурину казалось, что он вот-вот настигнет беглеца — впереди был свежий след, и потревоженные колосья, выпрямлялись на золотистых былинках.

«Я догоню его на лугу, перед рощей», — рассчитал Бачурин, пускаясь во весь дух.

Но, очутившись в низине, не увидел никого. Беглец успел скрыться за деревьями.

В это время за ольхачом, где разведчики прятали коней, послышался крик Николки. Грянуло два выстрела, донесся шорох кустов. Бачурин перескочил зыбкое болото и помчался на голос добровольца.

— Ты чего? — окликнул он мальчугана, углублявшегося в рощу.

— Ефимка Бритяк… — Николка размахивал карабином, был без фуражки, с расцарапанным лицом,

— Из вашей, что ли, деревни? — Клепиковский бандит!

Николка, вернувшись из штаба, привязывал коня, когда выскочил из кустов человек в кожаной куртке. Паренек сомлел от неожиданности. Он узнал предателя и схватился за карабин:

— Стой! Стрелять буду!

Рыжеусое лицо Ефима скривилось. Продолжая бежать, он как будто хотел улыбнуться недавнему батрачонку и пальнул из маузера.

Пулей сбило фуражку с головы Николки. Доброволец дослал трясущимися руками патрон и, не целясь, разрядил карабин. Все это заняло несколько секунд. А затем они потеряли друг друга из виду.

— Ладно, попадется еще твой Ефимка, — сказал Бачурин, — нынче у нас других дел достаточно. Веди коней!

За рощей гулко ударило орудие. Эхо выстрела прокатилось по лесной чаще, замирая вдали. К первому орудию присоединилось второе, третье… И скоро загремели целые батареи. Снаряды пели над разведчиками и рвались в деревне, занятой белогвардейцами.

— Глянь-ка! — восхищенно указал Николка, остановившись против Бачурина и держа лошадей в поводу.

Из-за выступа деревьев, на изумрудной луговине, показалась колонна всадников. Она двигалась шагом, по три в ряд, используя скрытые подступы к врагу. Мягко ступали конские копыта, чуть поскрипывали новые седла. Впереди гарцевал на серебристом жеребце статный темноусый Безбородко.

У Бачурина заиграл озорной огонек в глазах. Должно быть, при виде кавалерии он нашел решение задачи… Он легко вскочил на своего пегого Урагана и опустил ремешок фуражки на подбородок.

— Пойдем с москвичами, доброволец?

— Пойдем!

Колонна стала забирать на жнивье. Безбородко отдал команду и пустил серого крупной рысью. Всадники понеслись вправо и влево от него, принимая боевой порядок. В воздухе блеснули клинки, заиграв первыми лучами солнца. Лава без криков и пальбы летела все быстрей, переходя на галоп.

Бачурин с Николкой держались на фланге москвичей. Они видели, как за ивовыми кустами вдоль ручья сосредоточивалась пехота Терехова для атаки, а из балки навстречу красной коннице нестройно выплескивались казачьи сотни. Разгоралась винтовочная и пулеметная трескотня.

Вот уже в центре боевого поля, где скакал Безбородко, шумно столкнулись первые ряды москвичей и казаков. Звякнула сталь, дико заржали кони. Началась жестокая сеча.

— Гей, хлопцы, не робей! Наши руки та сабли ще не ослабли! — зычным окриком подбадривал свою молодежь Безбородко, вертясь среди красных околышей и лампасов. — Шинкуй донскую капусту!

Левофланговая сотня белых, попав под огонь тереховского отряда, не выдержала и повернула к балке. Лишь один бородатый казак, плотный и сутулый, будто высеченный из камня, продолжал скакать прямо на Бачурина. Он сдвинул брови, перекосил изрытое оспой лицо и, занеся шашку назад, оскалил зубы. По всему было видно, что это — не просто рубака, но хитрец, который опускает клинок не там, где его ждешь.

И тут Бачурин заколебался. Натянул повод, осаживая Урагана. Ведь короткая минута, разделявшая всадников, станет для кого-то из них последней… Что же делать?

Бачурин поравнялся с Николкой и вдруг огрел Чалого плетью.

— Держись! — крикнул он парнишке и снова вытянул по крупу мерина, который понесся бешеным карьером.

У Николки от неожиданности и страха захватило дух. Он ничего не понимал. Куда девался смельчак Бачурин? Зачем посылает вместо себя на верную гибель? Мальчуган припал к гриве коня чуть живой. Все ближе видел он казака. Тот ухмылялся теперь, предвкушая забаву на «лозе».

Но в самый последний момент, когда станичник уже заносил шашку, откуда-то сбоку вывернулся Бачурин и сильным ударом срубил врага.

— За мной! Аллюр четыре креста!

Николка помчался за товарищем к деревне. Только сейчас он понял, как ловко Бачурин провел донца, сумев отвлечь его внимание на другого человека.

Два казачьих пулемета, установленные над ручьем, били по атакующей пехоте. К ним-то и направлялся Бачурин. Проскочив за избами, он вырос позади ближайшего «максима» и перекрестил наводчика клинком. Второй номер кинулся бежать, но его догнала пуля из нагана опытного разведчика.

— А ну, доброволец, не зевай! Покажи, каким местом пулемет стреляет, — скомандовал Бачурин, не спуская глаз с другого пулеметного расчета.

Николка кубарем скатился на землю. Он дал очередь по соседнему «гочкису», развернулся и начал косить сотни, заходившие московским курсантам во фланг. Казаки смешались в кучи, раздался панический крик:

— Обошли!..

И все задрожало, понеслось назад с колючего жнивья — на тыловые мажары и скотные гурты. А советская кавалерия и пехота занимали деревню.