Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс

XVI тем временем было не до поднимаемых проблем: Луи Жозеф, его семилетний сын, заболел туберкулезом и был при смерти. В ночь с 3 на 4 июня дофин умер. Его брат, четырехлетний Луи Шарль, был назван новым наследником престола. Но даже глубочайший траур не позволял королю рассчитывать на сочувствие со стороны общественности, особенно когда стало известно, что похороны принца обошлись в 600 тысяч фунтов стерлингов. Когда делегаты третьего сословия снова стали настаивать на разговоре с Людовиком XVI, король ответил: «Но разве среди них нет отцов?»

Напряжение в Генеральных штатах нарастало, а тон дебатов третьего сословия ужесточался. Аристократию они называли une absurdité insoutenable[342], дворян – des monstres aristocrates[343]. Более того: мнение короля уже не притягивало внимание, дебаты свелись к прямому противостоянию между первыми двумя сословиями и третьим. 10 июня, через месяц после торжественного открытия Генеральных штатов, у Сьейеса лопнуло терпение. В зажигательной речи он призвал остальных отделиться от Генеральных штатов и взять дело в свои руки. Последовала неделя ожесточенных споров, и вот 16 июня момент настал: третье сословие заявило, что отныне будет называться Национальным собранием, единственным подлинно народным собранием, «состоящим из назначенных напрямую представителей не менее 96 % нации». Не прошло и дня, как 20 священников перешли на сторону третьего сословия. В самом деле священники и духовенство из небольших деревень и городов жили не лучше, чем обедневшая буржуазия, а призыв к справедливости со стороны третьего сословия звучал слишком заманчиво. Во время публичных дебатов трибуны были заполнены людьми. Что-то должно произойти!

Они еще не знали, но именно это решение вело к тому, что менее чем через месяц будущее Франции было окончательно переустроено.

Противодействие дворянства реформам Калонна стало причиной созыва Генеральных штатов 1789 года: дворяне надеялись таким путем склонить короля к уступкам в свою пользу. Но третье сословие могло быть украдено у знати – и было украдено. Письмо маркиза де Сада из Венсенской тюрьмы, написанное семью годами ранее, хорошо иллюстрирует отношение дворян, причем не только к королю: «Я полагаюсь только на короля, я не знаю другого господина, кроме короля, я готов тысячу раз отдать за него свою жизнь и свою кровь, если он того пожелает, но я не признаю никакой зависимости от тех, кто ниже его, ибо кроме него, его принцев и себя я вижу только низших существ, а тем, кто ниже меня, я ничего не должен».

Теперь та же аристократия ощущала, как ускользает от них политический импульс. Все так или иначе ждали, какие действия предпримет Людовик XVI: «Если бы права, которые мы защищаем, были исключительно личными, если бы они представляли интерес только для знати, мы бы отстаивали их с меньшим пылом, и наша непоколебимость не имела бы такой силы. Но мы защищаем не только наши интересы, Ваше Величество, но и ваши, интересы государства и в конечном счете интересы французского народа».

Дворянство однозначно связывало свое будущее с будущим короля. Делегаты-дворяне считали своей задачей проследить, чтобы Людовик XVI заключил политическое соглашение с третьим сословием, выдвинув таким образом дворянство на новый план.

Что же сделал Людовик XVI? Он обратился к герцогу де Монморанси-Люксембург, председателю дворянской фракции: «Вы хотели их, вы просили эти Генеральные штаты. Et bien, les voila!»[344] Историк Алексис де Токвиль в книге «L’ancien régime et la révolution»[345], написанной спустя 60 лет после этих событий, вновь надавил на эту загноившуюся рану:

Все, что связано с насилием и что спустя время преуменьшают, как будто лучше раскрывает его отпечаток и обостряет переживания: настоящий вред может быть меньше, но ощущения будут острее. Феодализм на всей своей протяженности и во всей своей красе вызывал у французов меньше ненависти, чем он же в момент, когда вот-вот должен был исчезнуть. Малейший произвол со стороны Людовика XVI казался тяжелее и жестче, чем весь деспотизм Людовика XIV.

Хранитель королевских печатей Шарль де Барентен отмечал, что Людовик XVI «впервые осознал глубину ущелья, перед которым его поставили». Он рисковал потерять все: его старший сын умер, его страна стояла на грани банкротства, а Генеральные штаты превратились в политическое поле битвы, где сословия пытались задавить друг друга. Король рисковал утратить абсолютную власть. Вскоре после революции он заявит графу фон Ферсену: «Я знаю, что люди называют меня слабым и нерешительным, но никто и никогда не бывал на моем месте».

Слабость французского короля не осталась незамеченной и за границей. В конце июня Иосиф II писал младшему брату Леопольду: «Дела во Франции идут из рук вон плохо: нехватка денег, идолопоклонство депутатов, взгляды каждого из сословий. Либо это вызовет жестокий кризис, который приведет к созданию более сильной и прочной конституции, что в свою очередь повлечет за собой политическое возрождение и сделает Францию самым важным государством в Европе… либо приведет к тотальному взрыву недовольства и беспорядкам, с которыми больше ничего нельзя будет сделать, которые сделают страну беззащитной перед ее врагами, неинтересной для друзей, и сама Франция еще долгие годы не сможет играть сколько-нибудь серьезную роль в собственном управлении».

19 июня Людовик XVI созвал заседание кабинета министров, на котором решил обратиться к трем сословиям в зале отеля Menus-Plaisirs. Зал закрыли для обустройства сцены, на которой король обратится к членам Генеральных штатов. Но Жан Сильвен Байи, председатель от третьего сословия, узнал об этом слишком поздно, и утром 20 июня делегаты под проливным дождем оказались у запертых дверей. Решение предложил доктор Жозеф Игнас Гильотен: в нескольких минутах ходьбы была выстроена закрытая площадка для игры в жё-де-пом[346]. 450 представителей третьего сословия устремились к этому зданию, и там делегаты Национального собрания торжественно поклялись, что ничто и никто не помешает осуществлению их планов, дали слово «не расходиться и собираться везде, где этого потребуют обстоятельства, пока не будет готова конституция, построенная на прочном фундаменте». «Клятва в зале для игры в мяч» стала еще одним поворотным моментом, еще одной точкой невозврата.

23 июня Людовик XVI провел очередную королевскую сессию. Неккер на нем не присутствовал, возможно, потому, что не был согласен с содержанием речи короля. Как и прежде, монарх хотел не преподнести, а навязать свои реформы. Людовик XVI был готов пойти на некоторые уступки, но требовал возвращения всей политической власти в собственные руки: «Если вы и не поддержите меня, я буду