Ученик архитектора - Элиф Шафак

В то январское утро, увидев в саду старуху, закутанную в меховой плащ, Джахан решил, что она принесла очередное письмо. Но на этот раз письма не было.

– Она хочет тебя видеть, – сообщила Хесна-хатун.

Дворцовые ворота широко распахнулись перед ними, стражники отвернулись, делая вид, что не замечают Джахана. Старая нянька позаботилась о том, чтобы они не чинили ему никаких препятствий. Войдя в спальню Михримах, Джахан отчаянным усилием растянул губы в улыбке. Лицо умирающей пылало, тело опухло. Руки, ноги, шея и даже пальцы Михримах раздулись так, словно ее искусали осы, которых она так боялась в детстве.

– Джахан, любимый мой… – прошептала она.

Джахан, не в силах более сохранять самообладание, прижался лбом к краю ее постели. Это было очень символично: ведь именно так, на краешке ее судьбы, он провел долгие годы. Увидев, что он плачет, Михримах слегка приподняла руку и выдохнула:

– Не надо. – Джахан принялся было извиняться, но она прервала его, вновь повторив: – Не надо.

Воздух в комнате был тяжелым и спертым из-за плотно закрытых окон и толстых занавесей. Джахану захотелось немедленно распахнуть окна настежь, но он не двинулся с места.

Умирающая попросила его придвинуться ближе, и он выполнил ее просьбу под испепеляющим взором Хесны-хатун. Михримах опустила ладонь на его голову. Ему и прежде случалось ощущать ее прикосновения, неизменно робкие и мимолетные, но лишь сейчас он почувствовал, что все преграды между ними исчезли. Джахан поцеловал любимую в губы и ощутил вкус земли.

– Ты и твой белый слон… вы приносили в мою жизнь радость, – выдохнула Михримах.

Джахан пытался найти какие-то слова утешения, но понимал, что все они бессмысленны. Через некоторое время служанка принесла своей госпоже чашку с заварным кремом, политым фруктовым соусом. Однако соблазнительный запах, прежде возбуждавший у нее аппетит, ныне вызвал у больной рвоту. Джахан подал Михримах воды, которую она с жадностью выпила.

– Наверное, обо мне будут ходить слухи, которые тебе будет тягостно слышать, – произнесла она.

– Вряд ли на свете отыщется человек, способный распускать о вас дурные слухи, моя бесценная повелительница, – ответил Джахан.

Михримах устало улыбнулась:

– Что бы ни случилось после моего ухода, прошу: вспоминай обо мне с любовью. Обещаешь не внимать клевете и сплетням?

– Я всегда презирал сплетни, моя бесценная повелительница.

Михримах вздохнула с облегчением, но тут же лицо ее омрачила новая мысль.

– Но что, если ты вдруг усомнишься во мне?

– Клянусь, я никогда не…

Она не дала ему договорить.

– Если сомнение вдруг закрадется в твою душу, помни: у всего, что происходит в этом мире, имеется тайная причина.

Джахан хотел было спросить, что она имеет в виду, но тут до него донесся шум шагов. В спальню вошли трое детей Михримах. Джахан с удивлением отметил, как сильно выросла Айше с тех пор, как он видел ее в последний раз. Дети по очереди подходили к матери и целовали ей руку. Напряженная тишина висела в воздухе. Младший сын Михримах из последних сил сдерживал слезы, но дрожащая нижняя губа выдавала его горе.

Когда дети ушли, Джахан бросил умоляющий взгляд на Хесну-хатун. Старая нянька беспокойно переминалась с ноги на ногу, и он чувствовал: ей хочется, чтобы он скорее ушел. Но у него вовсе не было желания уходить. К облегчению Джахана, Михримах, почувствовав его растерянность, прошептала:

– Останься.

В сумерках дыхание умирающей сделалось тяжелым и частым. Джахан и Хесна-хатун не отходили от ее постели. Старая нянька молилась, а ученик архитектора предавался воспоминаниям. Час проходил за часом. Перевалило за полночь. Глаза у Джахана слипались, но он отчаянно боролся со сном, охваченный странным убеждением: пока он смотрит на свою возлюбленную, она будет жить.

* * *

Призыв к утренней молитве, долетевший с ближайшего минарета, разбудил Джахана. В комнате стояла мертвая тишина. Охваченный тяжким предчувствием, Джахан вскочил на ноги. Старая женщина устремила на него пристальный взгляд бессонных глаз.

– Уходи, – проронила она. – Моя газель покинула этот мир.

* * *

Десять месяцев спустя мастер Синан и его ученики завершали строительство мечети, посвященной великому визирю Соколлу. Круглый купол, шесть арок, шесть столпов и двухэтажный внутренний двор. Крытый портик купался в солнечных лучах, льющихся из многочисленных окон. Минбар[31] из белоснежного мрамора был отделан бирюзовыми плитками. По стенам внутреннего двора тянулась изящная галерея. Не будучи столь грандиозной, как мечеть, посвященная султану, эта постройка отличалась силой характера, присущей великому визирю.

В тот день сам Соколлу изволил посетить строительство в сопровождении своих советников, стражников, слуг и льстецов-прихлебателей. Он внимательно осмотрел здание, призванное прославить его имя в веках, задал бесчисленное множество вопросов и поторопил рабочих. Великий визирь, пользовавшийся репутацией самого прозорливого человека в империи, держался с неизменным достоинством. Он успел послужить уже трем султанам: Сулейману, Селиму и Мураду. Все вокруг недоумевали, как это Соколлу удается держаться у кормила власти так долго, в то время как другие царедворцы лишаются головы за малейшую оплошность. Ходила молва, что ему якобы покровительствует некая колдунья, страстно в него влюбленная. Имя этой таинственной помощницы было неведомо никому из живущих на земле. Всякий раз, когда над Соколлу нависала опасность, могущественная возлюбленная помогала ему выйти сухим из воды.

Джахан издалека наблюдал за суматохой, поднявшейся с приездом высокого гостя. Он помнил, как давным-давно в далеком Сигетваре по приказу великого визиря усадил в хаудах тело усопшего султана Сулеймана, дабы скрыть его смерть от воинов. С тех пор время, подобно искусному резчику, обточило черты Соколлу, сделав их более жесткими. Как раз в тот момент, когда Джахан размышлял о том, что старость никого не красит, великий визирь вдруг остановился и резко повернулся. Во взгляде его пронзительных глаз вспыхнул огонек узнавания.

– Погонщик слона! – воскликнул Соколлу, пренебрежительно щелкнув пальцами. – Да ты стал совсем седой! Время не пощадило тебя!

Джахан почтительно поклонился, но не произнес ни единого слова. С тех пор как умерла Михримах, груз прожитых лет давил на его плечи с особенной тяжестью.

– Джахан – один из лучших моих учеников, о милостивый господин, – сообщил подошедший Синан.

Соколлу спросил у Джахана, чем он занимается на строительстве и как поживает слон, но ответы явно пропустил мимо ушей. Вскоре великий визирь удалился в сопровождении своей свиты. Джахан провожал его глазами до тех пор, пока облако пыли, поднятое копытами лошадей, не растаяло в воздухе. Ночью в городе разразилась страшная гроза, поломавшая десятки деревьев, сорвавшая крыши с нескольких домов, переполнившая сточные канавы и причинившая множество других разрушений.

На следующее утро строительная площадка превратилась в грязное месиво, мутные ручьи и потоки текли со всех сторон. Джахан увидел, как десяток рабочих пытаются вытащить повозку, завязнувшую в грязи. Другие рабочие, хором выкрикивая: «Аллах, Аллах!» – поднимали с помощью металлических шкивов массивную деревянную балку. Мускулы их вздувались, а лица были напряжены, словно они сражались с могущественным врагом. Несколько человек, вскарабкавшись на крышу, исправляли причиненные бурей повреждения. Куда ни бросишь взгляд, повсюду кипела работа. Один лишь Чота предавался праздности, с наслаждением поливая себя водой из грязной лужи.

Неподалеку от мечети, напротив нартекса, был разбит шатер, в который мастер Синан удалялся, чувствуя потребность в отдыхе. В тот день, страдая от боли в спине, он провел там несколько часов, лежа на плоском тюфяке, закутанный нагретыми полотенцами. Лекарь-иудей, призванный Синаном, осмотрев больного, выпустил ему две чаши крови, дабы разогнать дурные соки, и прописал горячие припарки на поясницу.

После вечерней молитвы Синан вышел из шатра, бледный, но бодрый. Он помахал Джахану, и тот уже вскинул было руку для ответного приветствия, когда произошло нечто неожиданное. Один из рабочих тащил по крыше лист свинца, обвязанный веревкой, которая внезапно лопнула. Тяжеленный лист сорвался вниз, угрожая рухнуть прямо на голову Синану.

Пронзительный крик разрезал воздух. Несомненно, то был голос женщины.

– Учитель, берегитесь! – Слова эти сами собой сорвались с губ Санчи.

Свинец с грохотом рухнул на землю. Синан, чудом успевший отскочить, остался невредим. Прояви он чуть меньше проворства, и оловянный лист рассек бы его надвое подобно Дамоклову мечу.

– Все хорошо, я жив и здоров, – повторял он окружившим его рабочим.

В следующее мгновение все взоры обратились к Санче. Она стояла, прикусив губу и залившись румянцем до ушей.