Меч Кайгена - М. Л. Вонг

слишком высоко и беспомощно. — Робин, я вышла за Мацуду Такеру. Это теперь мой дом. Я не могу уйти.

— Конечно, можешь, — глаза Робина решительно пылали, это всегда влекло Мисаки в нем. — Ты — не пленница. Ты — Сираву, Тень. Ты можешь ходить всюду.

Он потянулся к ее руке, но она отпрянула.

— Не трогай меня. Ты не можешь… то есть… Робин, я замужем.

— Знаю. Я пытался связаться с тобой, как только услышал. Мисаки… почему? — его голос оборвался, и она отвела взгляд, не могла смотреть в его глаза. — Как это произошло?

— Это… не важно, — сказала она своим ногам. — Это произошло. Теперь это сделано.

— Нет, — Робин качал головой. — Я это не принимаю. Ты не можешь просто сдаться.

— Кто сказал, что я сдалась? Я приняла решение.

— Почему ты не сказала мне? — впервые обида проникла в голос Робина. — Ты просто пропала. Почему?

Надежда и отрицание покалывали в Мисаки, бились, пока она искала слова. Но их не было. Она не могла объяснить…

— Тебе нужно уйти, — сухо сказала она.

— Нет. Мисаки, я не уйду. Я не могу.

— Я тут в порядке, Робин, — соврала она. — Тебе нужно уйти сейчас. Обещаю, все хорошо.

— Ты так говорила в последний раз, — он звучал обиженно. — Я не должен был тебя оставлять, и я не сделаю это снова.

Конечно, простого «ты должен уйти» не хватило для Робина. Если она хотела, чтобы он ушел, ей нужно было ранить его, сделать себя врагом. Тогда он отвернется от нее и будет жить дальше. Робин всегда преодолевал врага, он плохо справлялся с совестью. Она всегда была беспощаднее, чем ее друг. Годами она использовала это, чтобы поддержать его, заполнить бреши, которые его темперамент оставлял в его работе. Теперь она этим ранит его.

— Я сказала, что поговорю с родителями. Я не обещала решить или сказать тебе, когда решение было принято.

— Это глупо. Ты…

— Я развлекала тебя, Тундиил, — сказала она, — из уважения к опыту, который мы разделили в Карите, но ты должен был знать, что это не могло произойти. Ты думал, что я могу выйти за сироту-дисанку? Мальчика, выросшего на улице?

Робин дрогнул.

— Нет, — очень тихо сказал он. — Не делай этого.

— Что? — рявкнула Мисаки. — Не говорить правду?

— Не пытайся защитить меня.

— Защитить тебя? — Мисаки фыркнула, пытаясь скрыть, как его мягкие слова потрясли ее. — Я пытаюсь заставить тебя уйти…

— Ты пытаешься ранить меня, — сказал он. — Чтобы я ушел отсюда без угрызений совести.

Она стиснула зубы.

— Я знаю твои уловки, Мисаки. Они не сработают на мне, — его голос стал нежным, невыносимо понимающим…

— А я знаю твои, — резко сказала она. — Не говори со мной таким голосом. Я не безумная с мачете у чьей-то шеи, — но могла быть такой. Напряжение и бессильная ярость между ними соперничали с любой стычкой с преступником. — Ты прибыл сюда, чтобы ворваться туда, куда тебя не звали. Если кого и нужно отговорить, то это тебя.

— Ты не отвечала на мои послания.

Мисаки помедлила в смятении. Она не получала послания. Почему? Ее муж и свёкор перехватывали письма? Они…? Нет, это было не важно. Она не ответила бы.

— Ты не думал, — сказала она, — что я не хотела с тобой говорить?

Она думала, что не могла никого расстроить. Если бы она слушалась отца и больше не общалась с Робином, ее старый друг забыл бы о ней, жил дальше, и ей не пришлось бы столкнуться с ним. Робин все это испортил. Проклятье!

— Мне просто нужно понять, — сказал он. — Мне нужно, чтобы ты была честной со мной. Ты этого хочешь?

Мисаки выпрямилась, применяя позу, какой научилась из-за высоких теонитов.

— Да, — сказала она ледяным голосом. Она не ощущала себя высокой.

— Я тебе не верю, — его нежный голос вызвал в Мисаки гнев.

Он сжала кулаки.

— Как ты смеешь?

— Что?

— Как ты смеешь говорить, что уважаешь мой выбор, а потом перечить с этим, потому что ты не согласен? Как ты смеешь говорить, что уважаешь мою автономию, а потом отрицать ее, потому что так ты не удержишь меня.

— Я… это не то, что я…

— Что, Тундиил? Ты уважаешь мои решения или нет?

— Да, — заявил Робин, повысив голос. — Ты это знаешь, Мисаки! Потому я переживал за тебя. Это… — он махнул вокруг себя, от сковывающего кимоно Мисаки до тихой деревушки и холодной горы вокруг нее. — Это не то, что ты выбрала бы по своей воле.

— Я это выбрала, — упрямо сказала Мисаки. Проклятье, почему слезы сдавили ее горло? Почему Робин прибыл сюда? Зачем делал это с ней? — Может, ты меня не так хорошо знаешь.

— Но…

— Ты думаешь, что понимаешь меня, потому что мы ходили в школу вместе несколько лет? — она подавляла слезы. — Кем ты себя возомнил?

— Твой друг, — сказал Робин, и Мисаки никогда не видела столько боли в его пронзительных черных глазах. — Мы не просто учлись вместе, мы сражались вместе, спасали друг друга…

— Я — дочь дома Цусано, — голос Мисаки стал выше, было сложно управлять им. — Думаешь, твои грубые мелкие драки в переулках были для меня чем-то больше хобби? Ты ожидал, что я останусь там, в том грязном городе с адинами?

Это попало в цель, вызвало первую искру гнева на лице Робина.

— Не говори так.

— Прости, — сказала она, давя на преимущество, хоть что-то в ней кричало. — Я думала, ты хотел честности, но ты не понимаешь…

— Так объясни мне, — сказал Робин, слова были умоляющими и напряженными. — Честно. Потому что это выглядит как навязанный брак.

Но Мисаки не могла объяснить честно. Для этого пришлось бы признать, что она все еще любила его. Она не могла сказать ему об этом. Она не могла никому рассказать.

— Сюро, Мисаки. Я знал, что ты любила свою семью, но не думал, что ты — трусиха.

— О, вот, кто я? Я приняла решение, которое тебе не нравится, и я — трусиха?

— Дело не во мне! — вспылил Робин. — Ты не обязана выходить за меня, если не хочешь, не нужно возвращаться в Кариту или видеть меня снова, если не хочешь, но прошу… не оставайся тут. Как твой друг, я не могу тебя бросить.

Мисаки не отпрянула, когда Робин взял ее за руку и потянул. Но она вздрогнула, когда волна ньямы пронеслась по крыльцу через миг. Такеру.

— Мисаки, — сказал ее муж, появившись у ее плеча стеной холода. — Что тут происходит? Кто это?

— О! — Мисаки вырвала руку, переводя взгляд с Такеру на Робина