Меч Кайгена - М. Л. Вонг

в широкую улыбку и сердце, открытое всем. Голос тех, кого заткнули, убежище беззащитных, кулаки бессильных.

Мисаки не соображала, она встала на носочки и поймала рот Робина в ещё одном поцелуе. Фонарь выскользнул из ее пальцев и плюхнулся на землю, забытый, ее волосы запутались в волосах Робина. Они были жёстче волос Кайгена, прямее кудрей Яммы — аномалия, как все в нем. Ее боец, который ценил жизнь. Ее теонит, который целовался как адин. Ее джиджака, пьющий холод так, словно он мог его питать.

Они разделились, когда автобус загремел на дороге, фары сияли в дожде. С румяными щеками они встали на приличном расстоянии, фары задели их пар, автобус остановился. Водитель вышел, щурясь, чтобы разглядеть подростков в дожде.

— Два? — спросил он на диалекте Широджимы с акцентом Ишихамы.

— Нет, — Мисаки покачала головой и указала на Робина. — Только один. Он не говорит на кайгенгуа или диалекте, так что проследите, чтобы он не пропустил остановку. Главная станция Широджимы.

— Конечно, Оджо-сама, — с уважением сказал водитель, заметив герб Цусано на юкате Мисаки. — О нем позаботятся. Есть большие сумки? — он указал на багажное отделение под сидениями пассажиров.

— Нет, — сказала Мисаки, Робин взял свою водонепроницаемую сумку и повесил на плечо. Близнецы Тундиил недавно разбогатели, но привычки Робина еще не изменились. Он все еще собирался как мальчик, выросший в приюте.

— Что ж, — Робин поправил мокрый плащ. — Прощай, Оджо-сама, — он поклонился низко и прижал костяшки к губам в очаровательно странном сочетании прощания Яммы и Кайгена, которое он только выучил.

— Ах, стой! — Мисаки схватила фонарь с лужи, куда выронила его. — Постой, Робин! — она высушила фонарь, вытянув джийей воду, и подняла его. — Пока ты не уехал…

— О, — Робин улыбнулся. — Конечно, — он прижал ладонь к фонарю, разжег огонь пальцем. Пар зашипел, когда загорелся фитилек внутри.

Фонарь озарял Робина, садящегося в автобус. Он улыбнулся ей еще раз. Дверцы закрылись, и автобус поехал прочь, гравий хрустел под шинами.

В Арашики путь был долгим, но фонарь Мисаки горел всю дорогу, хотя дождь не прекращался. Поцелуи все еще покалывали на губах Мисаки, как и ее обещание «Я буду за тобой». Она вышла из-за деревьев у утёса, спустилась по мокрой лестнице в склоне, фонари подмигивали, озаряя окна могучего Арашики. Почти весь регион использовал электричество в домах для освещения, но бури, бьющие по Арашики, делали электричество ненадежным. Они все еще использовали переносные фонари-кайири для света.

Лестница в Арашики была с грубыми перлами, чтобы Цусано и гости не рухнули в океан внизу. Мисаки не боялась упасть, как в детстве. Она уже не создавала тонкий слой льда под таби, чтобы каждый шаг был закреплен на камне в ветреную погоду. Камни и высота уже не пугали ее. За последние четыре года ее страхи стали крупнее и менее физическими.

— Ах, Мисаки, — Тоу-сама подарил ей широкую улыбку, когда она вошла. — Твой друг сел в автобус?

— Да, — волосы и юката Мисаки промокли, но быстрый взмах руками превратил воду в пар.

— Надеюсь, вы попали туда до дождя.

— Нет, но он будет жить. В Карите порой идет дождь. Он просто не привык к такому, как тут.

Робин провел неделю в Арашики. Некоторые говорили, что было глупо пересекать мир, чтобы остаться ненадолго, но Робин не мог долго быть вдали от своего города, все развалилось бы. За несколько дней в доме Цусано он смог подружиться со всеми, несмотря на языковой барьер. Это делал Робин. Он все сделал, чтобы это сработало. Теперь Мисаки нужно было постараться.

Она нервно вдохнула.

— Что-то не так, Мисаки?

— Он уехал, и мне… нужно поговорить с тобой, Тоу-сама.

Она хотела выждать до завтра. Было уже поздно, и ее отец скоро пойдет спать, но она не могла ждать. Она не сможет отдыхать, если вопрос останется в ее разуме.

— Буря только начинается, — сказал он. — Дальше нужно говорить внутри.

Мисаки прошла за отцом во внутреннюю гостиную Арашики, так глубоко, что она была, по сути, пещерой в склоне утеса. Даже тут дождь все еще громко бил по стенам Арашики, смешиваясь с шумом волн, бьющих по камням внизу. Мисаки села на колени напротив отца, опустила фонарь между ними.

— Ну, Мисаки, — мягко сказал Тоу-сама, — что такое, дитя?

— Тоу-сама… я не хочу тебя оскорбить…

— И не оскорбляешь, Мисаки, — его тон был легким, веселым. — А собираешься?

— Просто… Я знаю, что тебе тяжело далась моя помолвка с Мацудой Такеру. Я не хочу, чтобы ты думал, что я не ценю это. Я ценю. Правда. Но… П-просто… — Наги, почему она так запиналась? Она вдохнула, чтобы собрать слова. — Я знаю, что Робин сказал тебе… я просила его сказать тебе… что он тут был для проекта.

— Ты не поэтому привезла его сюда, — Тоу-сама точно увидел насквозь ее ложь, он мог читать людей так же хорошо, как и погоду.

— Прости, что врала, Тоу-сама, — она склонила голову. — Мне нужно было, чтобы ты встретил его, чтобы ты понял, что я… о чем я хочу тебя попросить.

— Цветочек, мне теперь интересно. Говори.

— Я, кхм… я не хочу выходить за Мацуду Такеру, — выпалила она, закрыв глаза. — Я хочу уехать с Робином в Кариту.

Она открыла глаза, выражение лица Тоу-самы было нечитаемым в мерцающем свете фонаря.

— Он согласился жениться на мне, — быстро добавила она, голова кружилась, словно в груди не хватало воздуха для всех слов, которые нужно было донести до отца. — Я знаю, что Каа-сан хочет, чтобы я вышла замуж юной, и ты хочешь, чтобы мое будущее было надежным. Ты видел, какой он хороший боец, и он унаследовал достаточно денег, чтобы содержать семью, и я буду в браке, подобающем моему статусу — технически, выше, ведь Тундиилы — благородные манга коро на их родине. Конечно, ты — мой отец. Я бы не стала без твоего разрешения…

Она посмотрела на Тоу-саму с тревогой. Она так крепко сжимала кулаки, ногти вонзили полумесяцы в ее ладони.

— О, Мисаки… он хороший, — голос Тоу-самы звучал искренне, так почему он был так печален?

— И, — она уже не могла слушать тишину. — Твой ответ?

— Нет.

Мисаки подавляла гнев — и горе — поднявшийся в груди. Она ожидала такой ответ. Она знала, что шанс был маленьким. Она не могла злиться на отца. Она могла злиться только на себя, что надеялась, что дала Робину надеяться. Когда близнецы Тундиил узнали о своем наследии, Мисаки увидела шанс. Робин хорошо сражался, был сыном хорошей семьи, с наследием. Вдруг он совпал со