Меч Кайгена - М. Л. Вонг

при этом».

Мисаки не успела поднять Хиори, она ощутила вокруг них джийю Такеру. Снег под ней стал гладким льдом, как поверхность замерзшего озера. Многие джиджаки не могли создать крепкий лед, чтобы поднять несколько человек, но Такеру не был таким. Он поднял ладонь, и гладкий лед наклонился, послав всех на нем в поездку к входу в убежище.

Дождь пуль разбил лед, где была миг назад Хиори, но формация устояла. Через миг Мисаки, Хиори, Ацуши и Сецуко без сознания рухнули на пол бункера из стекла джонджо. Другие жители деревни тут же схватили их и втянули до конца.

— Каа-чан! — сказал радостный голос, Нагаса повис на руке Мисаки.

— Ацуши, — сказал Чоль-хи, помогая потрёпанному кузнецу встать. — Ты в порядке? Где твоя семья?

Ацуши покачал головой. Его всхлип стал одним из многих в маленьком бункере. Мисаки встала, Такеру проехал в убежище на своем льду, град пуль преследовал его почти до порога. Он смог смягчить приземление, хотя выстрелы подняли осколки льда вокруг него.

— Назад! — приказал он остальным, вытянул руки и остановил осколки льда, не пустив их в бункер.

— А ваш сын, Мацуда-доно? — Чоль-хи посмотрел на Такеру, потом на Мисаки. — Где Мамору?

— Он не тут? — Мисаки посмотрела на людей в темноте убежища, не увидела его. Тут было не больше тридцати пяти человек, почти все — женщины и дети. Выживших должно быть больше! Но, когда она повернулась к деревне, никто не шел по горе.

— Мацуды Мамору нет, — сказал отец Чоль-хи, Кван Тэ-мин. — И его дяди, Юкино Дая и почти всех мужчин.

— Что? — вяло сказала Хиори.

Такаши схватил тяжёлую дверь убежища, готовый задвинуть ее.

— Стойте! — Хиори сжала рукав Такеру. — Мацуда-доно, мой муж еще там!

Такаши игнорировал ее, начал закрывать дверь.

— Стой, — настояла Мисаки с нажимом. — Хиори права. А наши бойцы? — где Мамору?

Такеру не смотрел на нее.

— Никто больше не придет, — сухо сказал он.

Весь мир стал серым для Мисаки. Безумная энергия, гнавшая ее, замерла.

— Что?

— Когда я покинул линию, бились только мой брат и сын. К ним шли больше сотни ранганийцев. Никто не придет.

Сила покинула тело Мисаки.

— Нет… нет… — голос Хиори начал низкий методичный стон, который поднялся до визга. — Так не может быть! Этого не может быть!

— Ты должна гордиться, Юкино-сан, — Такеру посмотрел на измученную женщину. — Он умер с мечом в руке.

Хиори завизжала.

* * *

Та ночь в бункере была близка к Аду в Дюне. Тьма вняла кровью и рвотой. Хиори визжала по сыну и мужу. Жена Амено Самусы настаивала, что ее дочь была в сознании, когда она принесла ее в бункер, хотя все вокруг нее пытались сказать ей, что череп девочки был разбит. Одна из старейшин Икено умерла во тьме, пока ее родственники пытались залатать ее раны жалкими припасами в убежище. В шуме Мисаки смутно осознавала, что Изумо рыдал на ее коленях, но не могла даже поднять рук.

Только теперь, очнувшись от безумия боя, она поняла, что заставляло ее двигаться, хотя раны должны были сбить ее. Не только адреналин. Это была надежда, хоть и глупая, что все они выживут. Та надежда начала умирать в доме Юкино, когда она увидела тело маленького Рёты. Звон двери, как меч, убил надежду полностью. Бункер был запечатан, и Мамору тут не было. Мамору не пришел.

Она сдерживалась так долго, что усталость с силой обрушилась на нее, ослабив до паралича. Она признала, что Такеру был прав насчет сотрясения. Голова пульсировала. Четкие линии были размытыми в тусклом свете.

Даже ее чувства джиджаки, которые никогда не подводили ее, стали ускользать. Биения сердец людей обычно были четкими во тьме, но смешались с болью в ее голове и груди. Слезы, слюна, кровь, пот и рвота стали неразличимыми, текли среди тел людей.

— Каа-чан? — испуганный голос Нагасы у ее плеча был единственным, что удерживало ее в реальности — тонкая нить, мешающая ей рухнуть в бесформенный хаос. — Каа-чан, что происходит? — малыш тянул ее за рукав, пытаясь вернуть к себе маму. — Что происходит?

Она не могла заставить себя ответить ему. Она даже не могла поднять ладонь и утешить его. Кожа пропала, и Мисаки не могла понять, какая жидкость двигалась в телах вокруг, а что выливалось.

— Каа-чан, малыш плачет! — голосок Нагасы оборвался. — Малыш плачет!

Он не смог добиться ответа матери и заплакал.

Всхлипы и крики, стоны боли превратились в вязкое море звука, менялось только, когда бомбы гудели, падая близко к убежищу, вызывая затишье. Море поглотило Мисаки. Огонь и кислота проникли в ее легкие, пробудили уколы в груди. Боль обездвижила ее, как копье в теле, прибило ее спину к стене бункера.

Ей нужно было, чтобы кто-то говорил с ней, чтобы спокойный голос удерживал е в реальности, пока все не стало супом из крови и звука, но Сецуко все еще была без сознания. Хиори обмякла на полу, погрузилась глубоко в агонию и не замечала ничего вокруг нее. А Такеру… Такеру, конечно, даже не взглянул на свою жену. Он стоял спиной к другим жителям, лицом к двери бункера, неподвижная каменная фигура во тьме.

Мисаки казалось, что он был ключом. Если бы она схватила его, он мог стабилизировать ее. Его твердая форма была единственным, что не двигалось в извивающемся море человеческой плоти. Но он был далеким, и Мисаки знала по годам опыта, что зов ничего не изменит.

Он был неприкасаемым.

Она была одна, тонула в криках.

ГЛАВА 19: ФОНАРЬ

Огонь в руке Робина угасал, гром принёс дождь. Он издал недовольный звук.

— Скоро придется переключиться на эту штуку, — он кивнул на фонарь-кайири, висящий в руке Мисаки. — Если дождь усилится, я не смогу создать хороший свет.

— Ты был хорошим светом, Робин. Мы уже там, — Мисаки указала на огонек впереди — фонарь единственной автобусной остановки Ишихамы.

— Твой отец предсказал это, — Робин смотрел на вечернее небо, почти черное от туч. — До громкости грома и размера капель.

— Он так умеет.

— Как?

— Если бы я знала, пошла бы работать в прогноз погоды, а не лечение.

— Я должен попросить его научить меня, — отметил Робин, они добрались до остановки, отмеченной деревянной табличкой на фонаре.

— Я не знаю, как это прошло бы.

— Потому что я — таджака?

— Нет. Думаю, дело в опыте. Он родился в Арашики. Чем больше бури испытываешь, тем больше знаков замечаешь.

Дождь полился сильнее, и огонь Робина угас, оставив только свет единственного фонаря на автобусной остановке.