Дайте место гневу Божию (Грань) - Далия Трускиновская

– Послушай, – проникновенно сказала я. – Все ведь умрем! Вот явишься ты на суд к Господу Богу, он тебя спросит: Вован, что ты хорошего в жизни сделал? А ты ответишь: Господи, я десять сантиметров на бицепсе нарастил, было сорок шесть, стало пятьдесят шесть! Тебе стыдно не будет?

Вован уставился на меня разинув рот. Потом махнул рукой и ушел в полном убеждении, что дуры-бабы никогда ни черта не поймут в культуризме.

Вот ведь, оказывается, когда я начала для себя конструировать суд Божий…

А Ольга? Задумывалась ли она над этим? Что гнало ее во все авантюры? Что заставило надеть такую нелепую маску? А главное – было ли что-либо под маской?

– Отойди-ка в сторонку…

– Зачем?

– Я хочу ее раздеть. Совсем. И вот что… Надергай-ка травы! И посмотри – вода тут поблизости есть? Надо ее привести в порядок. А то действительно – предстать, как шут гороховый…

Но я не смерть странной женщины имела в виду. Я уже видела то, чего Нартов увидеть никак не мог.

Как у Гоголя Левко разглядел в стайке призрачно-белых утопленниц одну с черной сердцевиной, так я сейчас разглядела, что Ольга словно бы покрыта радужной, пузырящейся, липкой пленкой. Вся, целиком, и волосы – тоже. А внутри – что-то совсем иное…

Нартов принес несколько пучков травы, которую, конечно, выдрал прямо с корнем. Но земля была чиста и свята – по крайней мере, если сравнивать с пленкой. Я тем временем стянула с Ольги брюки примерно до колен. Свернув пучок вдвое, я провела по лицу – и за травой потянулись вязкие нити.

– Еще тащи!

Нартов только успевал бегать к яблоням за травой. Я отбрасывала использованные пучки – на четырех повисли клочьями мертвые патлы, еще на двух – лиловые и желтые тряпочки с лица.

– Еще, еще… – шептала я, растирая неживое тело. Но Нартов как встал рядом, так и не мог сдвинуться с места. Он смотрел на голову Ольги, так смотрел, что и я тоже взглянула.

Короткие, белые, пушистые волоски прямо на глазах чуть закурчавились, легли отчетливыми крошечными завитками. Лицо сорокалетней женщины, лишившись красок, обрело вечную молодость мрамора. Мраморными сделались шея и грудь. Безупречная белизна сияла нам, безупречная – но живая.

Ольга глубоко вздохнула.

– Погоди, – попросила я. – Еще совсем чуточку!.. А ты – катись отсюда…

Я раздела ее окончательно, я стерла последние остатки прежней Ольги, и легчайшее сияние над белым телом сгустилось, пошло волнами, легло складками. Она лежала в длинном белом платье без всяких причуд – в таком, какого никогда бы в жизни не надела. Но жизнь осталась где-то…

Дыхание стало, как у спящего ребенка. Я замерла, наклонившись над ней и ожидая пробуждения. Но она не спешила, и я ощутила страх. Очевидно, я что-то сделала не так.

Но почему же никто не подсказал мне, как действовать, чтобы вышло «так»?

– Даниил! – позвала я. – Иди сюда. Она не хочет просыпаться, я не могу разбудить ее.

– А ты пробовала? – спросил Даниил.

– А как?

– Скажи ей: Ольга, встань!

– Это уже святотатство какое-то будет, – возразила я. – Только Христос мог говорить мертвым «встань», а мне не полагается. Я еще манией величия не страдаю.

– Иди сюда, Нартов, – позвал Даниил. – Вот нас тут сейчас трое, а что сказано? От Матфея, глава восемнадцатая, стих девятнадцатый?

– Понятия не имею, – честно ответил Нартов.

– Постарайся запомнить – пригодится. Сказано: «Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного. Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».

– И все равно ты неправ. Нужно Его попросить, чтобы Он сказал: встань, – сказала я.

– Или приказать Именем Иисусовым, – тут же возразил Даниил.

Пока мы препирались о форме приказания, Ольга, не открывая глаз, бесшумно села.

– Меня больше нет? – спросила она.

Я шарахнулась и села на пятки. Голос был жалобный и очень нерешительный.

– Открой глаза, милая, – посоветовал Даниил неожиданно мягко и ласково. – Открой глаза – и ты все поймешь.

– В меня стреляли.

– Да. Но ты все-таки открой глаза. Это не страшно.

Она послушалась. Она обвела взглядом прозрачно-серых глаз меня, Нартова, Даниила.

– Кто вы? Ангелы?

В голосе проснулось любопытство. Ну вот, сейчас начнет требовать съемочную группу, подумала я, ведь она уже сочиняет сногсшибательный сюжет об ангелах! Все-таки в иных людях профессия неистребима.

– Скорее уж ты – ангел, – ответил Даниил. – Встань.

И протянул к ней руки, потому что сама она не решалась.

С ее плеч свисали назад две белесые полосы то ли тумана, то ли ткани.

– Нет, я не могу быть ангелом, нет, куда мне? Я ведь даже ничего в жизни сделать не успела… – шептала Ольга. – Глупостями всякими занималась… Время зря тратила… Я ведь даже милостыню никогда не подавала!..

– Не нам судить, – сказал Нартов. – Даниил, это по твоему ведомству.

– Да я сам ничего не понимаю, – Даниил даже развел руками. – Наверно где-то когда-то она случайно сделала что-то такое, что ей теперь зачлось! Знаешь что, милая? Вот тропинка, иди по ней. Кого-нибудь да встретишь. И тебе объяснят, что все это значит.

– Я боюсь! – воскликнула Ольга.

– Теперь-то чего уж бояться?

Вторая отдельная загробная бригада как-то незаметно оказалась рядом и все слышала.

– Иди, ступай, – произнес Валевский. – Может, за нас словечко замолвишь.

– Что мы, козлы, не уберегли тебя… – добавил Марчук, опустив голову.

Мы не гнали ее, мы сами не знали, что ей теперь следует делать. Но она вдруг повернула голову.

То, что она услышала, нам тоже померещилось. Даниил говорил потом, что это было вроде далекого церковного благовеста. Гошка же настаивал, что прозвучала длинная и протяжная неведомая нота – под неземным смычком, со струн неземной скрипки.

Ни слова не говоря, она пошла на зов.

И мы еще долго молчали, глядя ей вслед, хотя она уже давно скрылась между яблонями.

– Но если я забрал ее тело… Не померещилось же мне! Я его поднял, и там больше ничего не осталось! – вдруг воскликнул Нартов. – Что это было, в белом платье? Тело или душа?

– А ты свое застреленное тело видел? – спросила я. – Что-то, видно, меняется в мире. Даниил, ты не помнишь – была такая примета, что живьем на небо берут?

Он пожал плечами – он и сам ничего не понимал.

– Пошли отсюда, – сказал Марчук. – Провалили мы задание, слышишь, вторая отдельная загробная? Что я Рагуилу скажу?

Нартов, как всегда, первым пошел вперед, я – за ним, такая уж мне выпала судьба, дальше – Валевский и Гошка, а замыкали наше маленькое шествие Даниил и Марчук, которого он пытался успокоить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});