Дайте место гневу Божию (Грань) - Далия Трускиновская

– На работу вы завтра не пойдете, – сказал он, – продовольствие мы принесем. А если что-нибудь такое придумаете…

Что тут можно было придумать?! Римма демонстративно встала и ушла в ванную, совмещенную с туалетом. Там она села на унитазную крышку и поняла, что хочет умереть – сейчас же, немедленно, чтобы больше ничего не было – никакой Черноруцкой, никаких незваных гостей. Умереть – но как-нибудь так – усилием воли и без всяких мучений…

Вдруг осенила мудрая мысль – нужно рассказать этой компании о провалившемся покушении на Черноруцкую! О стрельбе на кладбище, о взводе ментов, охранявших, как выяснилось, журналистку и наблюдавших за ней из примогильных кустов! Дети по крайней мере призадумаются… изобретут что-нибудь другое, не связанное непосредственно с Риммой…

И вторая мудрая мысль перебила первую: эти гаденыши уже подозревают ее в предательстве, рассказать, как провалилось покушение, в котором она участвовала, – самолично затянуть петлю на собственной шее!..

Умереть бы, подумала Римма, умереть – но только ненадолго, а потом проснуться и выйти из туалета, когда все будет кончено, или Черноруцкую застрелят, или гаденышей повяжут… нет, еще позже, когда всего этого больше не будет, каким-то образом все исчезнет, забудется, сделается недействительным…

Серый, Ира и Андрей остались на кухне одни.

– Жалко тетку, – сказал Андрей. – Впервые такое дурацкое ДЕЛО – все с колес! Неужели в этом долбанном Протасове нет пары нормальных свидетелей?

– Мне все больше кажется, что и свидетели были, и свой местный исполнитель был, но только все почему-то гикнулось. Вот нами и заткнули дырку, – высказала разумное предположение Ира. – Поэтому все не по-человечески. Но бороться надо до последнего. Нельзя, чтобы Управа отступала.

– Надо будет запросить Управу – сколько баллов за форс-мажорные обстоятельства, – решил Серый. – Ты сейчас останешься тут, присмотришь за теткой, а мы с Андреем спустимся, погуляем по двору, найдем подходящее место. Не днем же, в самом деле…

* * *

Телефон трезвонил как бешеный. Я схватила трубку.

– Это Фесенко, – не здороваясь, сказал старый провокатор, которого я уже давно простила. – Есть там кто-то из ваших?

– А что?

– Нужно срочно найти Ольгу. Она же без царя в голове! Я позвонил ей на работу и опоздал. Она уже ухлестала!

– Куда?

– То-то и оно! Коллегам сообщила, что та старая дура, которая предлагала старинные снимки, раскопала еще какие-то письма, и все это можно увязать с Борисом Акуниным? Знаешь, по которому кино снимают? Она не хотела ехать, но старая дура ее уговорила. И вот она опять понеслась на ночь глядя к этой дуре!

– Ну и что?

– А там ее на днях чуть не пристрелили. Там не двор, а мечта киллера. Она просто не знает, что рискует! Мне уже и тогда эта история с фотографиями не понравилась. Послушай, я далеко, я не успею! Нужно ее перехватить! Квартира тридцать шестая, вход со двора! Записывай…

Он продиктовал адрес полностью. Тут как раз вошел Марчук.

– Бригада, на выход! – скомандовала я, искренне наслаждаясь своей минутной властью. – Это «стихийное бедствие» опять лезет поперед батьки в пекло!

Он забрал у меня трубку, но услышал там лишь гудки.

– Ну что же, время суток позволяет, – сказал он, осмотрев в окно. – Алексей! Георгий! Куда вы там запропали? А ты сиди на телефоне – вдруг Фесенко еще раз позвонит.

Заглянул Нартов.

– Ты, Вить, чего орешь?

– Управа опять Черноруцкую гоняет. Пошли разбираться!

Стоило второй отдельной загробной бригаде уйти (а уходили они так, что я даже не могла понять принципа – в тень им, что ли, нужно было отступить, чтобы раствориться и выйти из мрака в нужном месте?), как телефон опять зазвонил.

– Ушли? – спросил Фесенко. – Слушай, я тут машину поймал! Сам тоже поеду! Даже если Ольга туда еще не добралась – пойду к старой дуре и душу из нее вытрясу!

– Давно пора, – одобрила я.

Выходит, уже незачем было охранять телефон.

Вооруженный дурак у входа пропустил меня наружу без вопросов – решил, видно, что я припозднилась в чьем-то кабинете. Бизнес-ковчег стоял очень выгодно – улица неведомого армянского революционера Аствацатуряна была торгово-транспортной, там и трамвай ходил, и жизнь кипела, сейчас, правда, из магазинов работали только круглосуточные, но поблизости от бизнес-ковчега был какой-то трехэтажный притон разврата с невероятной сияющей рекламой, и возле него всегда можно было поймать такси.

К моему приезду у ворот дома, где жила старая дура, столпился немногочисленный народ. Я, уже догадываясь, что дело неладно, выскочила из машины, сунув втрое больше положенного без сдачи, и перебежала улицу. Тут раздался выстрел, за ним – два почти одновременно.

– Давно не стреляли! – неодобрительно молвила бабуля в халате, вопреки суеверию, вздумавшая выносить мусорное ведро на ночь глядя. – Давно оттуда покойников не выносили!

– Дурной двор, – согласился пожилой мужчина с таксой. – Встаньте, Анна Ильинична, сбоку, не дай Бог, вас зацепит.

– Как же я теперь домой попаду? – причитала молоденькая, но уже сильно хозяйственная жена с двумя пакетами продовольствия. – Меня Колька убьет – скажет, опять у Наташки засиделась!..

– Да слышит же Николай, что стреляют, – перебил ее мужчина с таксой. – Я вот тоже попасть не могу. Фредди все дела сделал, побегал, я так рассчитал, чтобы новости не проворонить, и на тебе! Стреляют!

Я проскочила между мужчиной и бабулей и побежала в глубину опасного двора, как раз на звук четвертого (а может, и десятого) выстрела.

Я должна была все видеть! Когда я все вижу, все замечаю и все запоминаю, я – око Божье, и ни одна пуля меня не тронет!

И я увидела у самой двери, ведущей на черную лестницу, тело. Живые так не лежат, подумала я, тем более – живые женщины так не лежат. Все задралось, дорогие тряпки – в грязной луже…

И все же надежда погнала меня перевернуть тело вверх лицом, прижаться щекой к груди, схватить правую руку в поисках пульса. Пульса и сердечного стука не было, но я все еще надеялась и потому стала расстегивать невероятный Ольгин жакет, лилово-розовый, отороченный бледно-лиловым фальшивым мехом.

– Бесполезно, – сказал, остановившись рядом со мной, Даниил. – Не уберегли. Но она искупила свои грехи. А теперь будет что-то иное.

– Нельзя ее тут оставлять, – ответила я. – Сейчас понаедут, начнется суета. Когда поймут, что убили не кого-нибудь, а Черноруцкую, весь дом на уши поставят. Старую дуру хватит инфаркт! А она нам нужна.

Но меньше всего меня беспокоила судьба женщины, которая подставила Ольгу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});