Амаира Первого дома - Ина Деш

девушки. Она еще позволяла себе рассуждать про то, что детские травмы от жесткого обращения матери с будущим королем, так сказались на его отношении к старшей дочери. А сама… Проще сбежать и закрыться, чем дать кому-то повод вновь оттолкнуть. Как в детстве. Только она уже не ребенок.

— Сними щит, Лин, — наконец, тихо попросил амаир. — Я позволю тебе своими глазами увидеть, что там было на самом деле.

— Я не могу, — растерянно выдохнула принцесса. — Я не знаю как. Он получился неосознанно. Было бол… неприятно, и мне захотелось спрятать эти эмоции максимально глубоко.

Принцесса вздрогнула, когда его горячие ладони накрыли ее холодные пальцы. Теплая волна побежала вверх по рукам, постепенно согревая все тело. Последнее время от холода — внутреннего и внешнего, помогало лишь теплое одеяло. А она, оказывается, привыкла к тому, что амаиры согревали всего лишь своим присутствием. Или Лин грелась собственными эмоциями, которые позволяла себе испытывать раньше? А без них внутри было холодно и пусто.

Его большие пальцы поглаживали тыльную сторону ладоней Шарлинты. А глаза не отпускали, словно удерживали ее взгляд. В серо-синей глубине вновь яркими всполохами загорелась какая-то внутренняя, не имеющая никакого отношения к человеческой ипостаси амаинта, подавляющая сила. Она росла, словно огненная спираль, как будто искрилась и почти обжигала. Хотелось укрыться от нее, спрятаться, отвести глаза, но в то же время смотреть, любоваться, гореть вместе.

— Отпусти свои чувства, Лин, — тихо и ровно произнес Равенель.

Что-то внутри принцессы буквально требовало подчиниться этому спокойному голосу, этой силе в глубине его глаз, этому жару, нарастающему в ее собственном теле. Но иррациональный страх, ледяными иглами сжимающий желудок, не позволял. От этого внутреннего противоречия что-то ломалось в душе. С вполне ощутимым грохотом, болезненными толчками крови, отдающим в уши. С выворачивающей тело болью, то ли образовавшейся в процессе, то ли застарелой, нашедшей, наконец, выход наружу.

Равенель что-то говорил. Шарлинта видела, как двигаются его губы, но не слышала ни звука. Она по-прежнему не могла отвести взгляд. А глаза Нела постепенно менялись, наполнялись живым человеческим волнением и тревогой. Видимо, за нее. Что-то было не так, не по его плану. Что-то, с чем у него не получалось справиться.

Боль мешала принцессе понять, что с ней происходит. Заглушала разум, не давая тому возможность, что-то придумать, что-то сделать, к чему-то подтолкнуть девушку. Казалось, что внутри ломается все разом, одновременно. Боль была в каждой клеточке тела, мешала говорить, слушать, дышать.

Какая-то сила сдернула Равенеля с места, и, потеряв его взгляд, Шарлинта смогла закрыть глаза. В этот же момент в ватную тишину ворвались первые звуки — удара и чьего-то падения.

— Что ты творишь, Нел?

Крепкие горячие руки подхватили Шарлинту с кресла, прижимая к чьему-то телу так жёстко, что принцессу буквально окутала теплая аура посторонней, но почему-то очень родной нежности. Чужое дыхание коснулось макушки девушки, полностью забирая выворачивающую боль.

— Все, маленькая, все.

Голос Трейвента, почему-то хрипловатый, окончательно привел принцессу в себя. Удивительно, но Лин даже не помнила, когда феникс усадил ее к себе на колени. Но так хорошо, что можно перевести дыхание, уткнувшись ему в рубашку, пряча ото всех лицо. Странно, как она раньше не поняла, насколько не хватало ей вот этих его нежных и бережных прикосновений. Шарлинта все ждала чего-то — слов, разговоров, поступков. А оказывается, что все это можно заменить просто объятием. Правильным объятием. С правильным человеком или не совсем человеком.

— О чем ты только думал, Нел? Неужели не приходило в голову, что оракул не просто так указал именно на нее? Не просто так упомянул ее кровь? Что она может оказаться сильнее твоей?

Даже странно, что именно Икрей отчитывал старшего брата этим жестким, властным, холодным тоном. Разве могла Шарлинта представить себе подобное в первые дни их знакомства? От голоса Икрея не поднимались дыбом волоски на коже, но морозец все равно пробегал по спине вдоль позвоночника. Братья. Еще бы понять, что именно он имел в виду.

— Но как? Откуда?

У Равенеля сорван голос. Неужели, он не говорил ей что-то, а кричал на грани возможностей голосовых связок? Как же плохо не понимать, что происходит вокруг, и в самой себе.

— Мы же не изучали родословную Лин, — легкая насмешка пробилась в голосе младшенького, как будто разряжая обстановку. — Мало ли, что там намешано.

— Но за последние пятьсот лет ни одна из дочерей не была отдана людям.

Разговор братьев окончательно потерял смысл для Шарлинты. Удивительно, но вновь проснулось прежнее любопытство, когда хочется задавать вопросы и получать ответы. Последние дни оно словно спало.

— А если раньше? А если там всего полкапли нашей крови?

Повисшая в комнате тишина заставила Шарлинту поднять голову. Сначала девушка согрелась о теплый, полный нежности и беспокойства взгляд феникса. У Трея был усталый вид, напряженная, чуть перекошенная улыбка с горькой складкой в уголке рта. Все еще злой, какой-то весь взъерошенный Икрей удерживал несопротивляющегося Равенеля у стены, напротив которой стояло то кресло, где до это сидела девушка. Заглянуть ему в глаза было очень трудно, страшно, но почему-то жизненно необходимо. Предгрозовое небо со всполохами, но не той пугающей сущности, а чувства вины.

— Что случилось?

Было даже интересно, кто ей ответит. Обычно в таких ситуациях буфером между принцессой и братьями выступал Трейвент.

— Ты не помнишь? — спросил Икрей.

Не угадала. Шарлинта слабо улыбнулась.

— Помню, но не понимаю. Был …, - она потянула паузу, подбирая правильное слово, — приказ Нела, а потом боль… А потом вы.

Принцесса не сдержалась, вздрогнула, когда старший амаир резко пересек комнату и вновь опустился перед ней на колени. Это был даже не сознательный страх, а что-то внутреннее, инстинктивное. Руки Трейвента сжались чуть сильнее, напоминая о поддержке и защите.

— Прости, Лин. Если бы я только мог представить заранее.

Меньше всего девушка ждала в этот момент извинений. Она вообще не могла припомнить, когда до этого Равенель признавал свою вину. Это было странно.

— Я дал приказ тебе, убрать щит и отпустить чувства.

Равенель уткнулся лицом в колени девушки. Его голос, и без того, сиплый, зазвучал совсем глухо.