Под мраморным небом - Джон Шорс

спросила я; это не давало мне покоя уже много лет.

Как я и ожидала, Низам ответил не сразу. Сняв сандалии, он сел подле меня на ковер. Я знала, что этот маленький предмет роскоши он взял с собой только ради меня. Сам бы он спал на голой земле.

– Такому человеку, как я, нелегко любить, моя госпожа.

Мне он казался воплощением мужественности, поэтому поначалу я неверно истолковала его ответ. Потом опечалилась, догадавшись, что он говорит о своем увечье. При этой мысли я прикусила губу. Что он должен чувствовать, зная, что никогда не сможет быть с женщиной, никогда не сможет стать отцом?

– Я не стану тебя убеждать, будто понимаю, как тебе тяжело, – сказала я. – И все же, может, какая-то женщина завоевала твое сердце?

– Да, такая женщина есть.

Я резко села, взволнованная его откровенным ответом:

– Кто она? Могу я тебе как-то помочь?

Моя реакция вызвала у Низама улыбку.

– Не скажу. Сама догадайся.

– Ну же, Низам, не дразни меня! Просто шепни ее...

Он отодвинулся от меня и вытянулся на хлопчатобумажном одеяле:

– Отдыхай, моя госпожа. Ночь будет длинная.

Взволнованная, я легла на ковер. У меня голова шла кругом. Я была рада за Низама и надеялась, что мне как-нибудь удастся свести моего друга с его возлюбленной. Отец помог мне соединиться с Исой, а я помогу Низаму и его...

Так и не сообразив, к кому он мог питать нежные чувства, я попыталась заснуть. Мне снилась Арджуманд, и, когда я пробудилась, Низам уже варил рис, а солнце садилось за горизонт. Вскоре мы поели рис с сушеной рыбой, потом свернули свой лагерь и вновь сели на коней.

В темноте я не видела дороги и потому немного отстала от Низама, позволив своему коню следовать за его жеребцом. Ночь была не холодная, но и не жаркая. Теперь мне стало ясно, почему Низам предпочел ехать в ночное время суток: темнота умиротворяла и скрывала нас. И дорога, как ни странно, действовала на меня успокаивающе – во всяком случае, сейчас я чувствовала себя более непринужденно, чем в лодке, когда мы плыли по реке. Возможно, потому что мы, как я надеялась, приближались к Исе и Арджуманд. Я их не чувствовала, но во мне крепла уверенность в том, что они живы. Низам считал, что они живы, и минувшим днем неоднократно мне это говорил. Каждый раз, когда я спрашивала его о них, он повторял, что скоро я их увижу.

Над нами висел полумесяц, мы ехали под его взглядом. В какой-то момент мы увидели, что с южной стороны к нам приближаются огни факелов. Низам быстро увел коней с дороги, уложил их на землю, и мы издалека наблюдали, как мимо проехали двадцать человек на боевых конях. Низам не мог определить, были то люди Аурангзеба или деканцы. Но ни с теми, ни с другими встреча для нас не была желательна.

Когда огни факелов исчезли в ночи, мы опять вернулись на дорогу. Кони шли размеренной рысью, и за ночь мы остановились только два раза – чтобы поменять коней. Я думала, мы ляжем спать, когда взойдет солнце, но Низам, не сказав ни слова, продолжал ехать вперед. Я натерла о седла внутреннюю сторону бедер, ягодицы тоже горели. И все же я не просила о передышке, хотя отчаянно нуждалась в отдыхе, так как каждый шаг моего коня отзывался во всем моем теле жгучей болью. Я попыталась поменять положение в седле, но это лишь усугубило мое состояние.

Палящее солнце почти поднялось в зенит, когда Низам наконец-то съехал с дороги, направляясь к трем засохшим пальмам в восточной стороне. Когда мы добрались до деревьев, он спешился, а я почти сползла со своего коня. Все тело болело, и я, еле передвигая ноги, дошла до деревьев, где Низам уже натянул навес. Кусок шелка он привязал к стволам низко над землей – наверно, для того, чтобы нас труднее было заметить со стороны дороги. Мне было все равно, что он делает и зачем. Я валилась с ног от усталости, думать на жаре не могла и только тупо смотрела, как он моим кинжалом обрезает кусты и ветки укладывает между нашим лагерем и дорогой. Стреножив лошадей, он рухнул подле меня. Я быстро помолилась за Ису, Арджуманд и отца и провалилась в сон.

Так мы путешествовали еще десять дней – отдыхали с полудня до заката, ехали всю ночь и все утро. Говорили мы мало. Низам считал, что, двигаясь по дороге, мы подвергаем себя опасности, и хотел как можно скорее добраться до южных гор. Он не зря беспокоился: еще пять раз по дороге проезжали военные отряды. И хотя эти отряды, в отличие от того, который мы повстречали в первую ночь, ехали без факелов, Низам всегда слышал их приближение, и мы заблаговременно уходили с дороги.

Мы также объезжали стороной деревни, состоящие из домов из глины и ветхих постоялых дворов; это были селения, где находили временный приют торговцы, кочевники, лазутчики и бандиты. Обычно вокруг этих открытых всех ветрам селений стояли на привязи верблюды, над которыми вились стаи пустынных птиц, выклевывавших насекомых из клочковатой шерсти животных. Сразу же за деревнями начинались пыльные поля, на которых работали селяне, погонявшие тощих волов и собиравшие урожай. Пока мужчины возделывали землю, женщины стряпали, ткали или собирали верблюжий навоз. Навозу требовалось много. В каждой деревне стояла каменная башня, где ночью жгли навоз, чтобы привлечь заблудившихся путников и людей, совершающих дальние путешествия.

Однажды утром мы обнаружили место недавнего сражения. На залитой кровью равнине лежали сотни разлагающихся мертвых тел. День выдался безветренный, и тяжелый запах гниющих трупов едва не выбил меня из седла. Я невольно зажала рукой нос.

Большинство погибших воинов были деканцы, хотя среди мертвецов мы увидели и трупы наших людей. Для битвы было выбрано странное место, так как поблизости не было крепости. Низам предположил, что два отряда просто случайно натолкнулись друг на друга ночью. Почти все погибшие были зарублены мечами, и это тоже говорило о том, что оба отряда встретились неожиданно.

При виде последствий недавнего побоища я испытала тошноту, как и тогда, когда армия Аурангзеба захватила нас в кольцо. Хищные птицы клевали лица солдат, горстка деканцев, молодых и старых, снимала с трупов все более или менее ценное. На нас они почти не обратили внимания – слишком были заняты грабежом. Все они выглядели изможденными, большинство были без обуви