Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников

Эдичка» требовалось выложить 12.50. Воспоминания Бориса Бажанова – «секретаря Сталина» – оценивались в 15 долларов. На классику цены еще выше. Двухтомник прозы Цветаевой с предисловием Бродского стоил 35 долларов. Столь солидный ценник объясняется просто – малые тиражи напрямую влияли на стоимость книги. Для эмигрантов из Союза, где стоимость книги редко превышала три рубля, подобные цены представлялись дикими. Парадоксально, но цены на книги в Америке соотносились со стоимостью книг на черном рынке в СССР. Отдавать подобные деньги в условиях личной нестабильности «новых американцев» означало проявлять необоснованный оптимизм. Разговор об издательском деле впереди, а пока вернемся к «Зоне».

Увы, до печати еще далеко. Довлатов никак не может решить вопрос с прошивкой текста. В который раз обращается к письму от 21 января 1981 года. Напомню: Довлатов готовит себя к уходу из «Нового американца»:

Теперь насчет «Зоны». Я знаю, насколько важно превратить это в единое целое. Важно не столько для русского издания (хотя и для русского издания целое – лучше), что же касается американских издательств, то они просто говорят – сборник рассказов можно издать только после трех романов. Даже их любимый Чивер начинал с романов.

Ваша затея насчет суда очень правильная и таит некоторые драматические возможности.

«Некоторые возможности» – форма вежливого отказа от идеи использовать локацию суда для склейки текста. Довлатов понимает искусственность и ложную театральность приема. Кстати, независимо от рекомендаций Ефимова идею суда практически в то же время использовал хорошо нам знакомый Юз Алешковский в повести «Книга последних слов», вышедшей в 1984 году. Судят некоего Гужанова за избиение в туалете библиотеки имени Ленина гражданина Канады:

Граждане судьи, от защитника я решительно отказался потому, что если человек дошел до того, что уже и сам себя защитить не может, то знаете кто он?.. Предмет внимания канализации, образно говоря. Вот кто…

Я же (перелистайте характеристики) с детства честен. Слесарь-лекальщик высшего пилотажа. Передо мной академики на коленки становятся с просьбой проявить вдохновение и тонкость чутья. Детей имею по фигурному катанию. Вот уже десять лет охраняю общественный порядок и окружающую среду, причем бесплатно. Являюсь председателем клуба книголюбов при ЖЭКе № 17. Орденами обладаю трудовыми и медалями. В Канаде был с профсоюзной делегацией и ничего оскорбительного там не совершил по отношению к обычаям и культуре страны, хотя листал развратные журналы, чтобы иметь представление о порнографии… О премиях я уж не говорю, а с доски почета, извините за выражение, не слезаю.

Единственной яркой особенностью этого произведения Алешковского можно назвать отсутствие мата. Следует предположить, что автор пытался тем самым расширить аудиторию, продемонстрировав невероятную широту своего писательского дарования. Но и отсутствие табуированной лексики – не повод к чтению повести. Эмиграция показала, что Алешковский – писатель одного немудреного приема. Попытка выйти за его пределы, ограбив Зощенко, не вызывает осуждения, хотя и ставит под вопрос само писательство Алешковского. Он публикует все написанное им до эмиграции, пытается писать что-то новое. Получалось старое. С ним пытался работать и Ефимов, переманив из «Ардиса», который Алешковского тогда издавал. Практичный автор «Николая Николаевича» отказывается от типового десятипроцентного договора, рассчитывая на нечто большое. В отличие от Довлатова, Алешковский не сомневался в неизбежности своего литературного успеха. Главное – не продешевить. Из воспоминаний Ефимова:

В «Ардисе» у Алешковского уже вышли две книги, третья буксовала. Я предлагал ему, в случае отказа, издать «Синий платочек» у нас. Но его не устраивала плата: 10 % с каждого проданного экземпляра.

– Нет, – говорил он, – мы этот ваш десятипроцентный заговор похерим.

Заговоры мерещились ему всюду. «Знаю, в Германии мои книги Копелев, гад, тормозит. А вот кто во Франции – еще не узнал». Впоследствии, когда выяснилось, что и десять процентов с продажи русских книг мало кто мог платить, семье Алешковских долгие годы пришлось жить на зарплату жены Ирины, получившей преподавательскую работу в колледже.

Довлатов долго ищет варианты и останавливается на первоначальной идее с письмами к издателю. С окончательным вариантом он знакомит Ефимова 10 июня 1982 года:

Дорогой Игорь!

У Вас должны быть стр. 1–52 включительно. Посылаю 53– 145. Всяческие поправки и сокращения облегчаются тем, что здесь 13 кусков + 14 писем. Содержание писем и содержание отрывков связано между собой лишь в нескольких случаях. Общего развития темы либо нет вообще, либо оно едва ощутимо. Короче, можно любой отрывок, любое письмо выкинуть, а также соединить любой отрывок с любым или почти любым письмом, в общем тасовать и переставлять, как секционную мебель. При всем при этом некоторое содержание, я думаю, имеется. Идея такова, что лагерь – один из курьезов в общей системе курьезной и абсурдной жизни. Что-то в этом роде.

У Ефимова неожиданно, на короткое время, проявился литературный вкус. Письмо от 18 июня 1982 года:

Сознаюсь, рукопись открывал с некоторой тревогой. Все же очень уж необычный критерий стиля: чтобы слова начинались с разных букв. Но вскоре с радостью убедился – сработало! Фраза стала жестче, энергичнее, куда-то пропали фальцетные нотки, которые я помнил по-прежнему – пятнадцатилетней давности – прочтению. Пока весь материал существовал в форме рассказов, на каждой истории лежал тяжкий груз – чтобы и сюжет был, и глубинный смысл, и подтекст-шмоттекст. И многие не выдерживали под этим грузом, начинали трещать, тонуть. Теперь же все приняло гораздо более естественную форму. И все истории вплетаются в единую картину, в естественное воссоздание поразившего Вас мира – мира Зоны.

По-моему, книга получается замечательная, и я очень рад, что мы ее издаем.

Думаю, и резонанс будет немалый. Может быть, даже сподобитесь проклятий, может быть, даже и Максимов включит Вас в список «носорогов». Правку предвижу самую минимальную. (Например, очень буду просить убрать ругань в адрес Меттера и – замаскированного – Проффера. Не дворянское это дело вводить «личности» в литературу. Хоть многие в этом смысле сейчас распоясались, влепляют личным врагам справа и слева.)

Все же это поразительно: чтобы издать «Зону» пятнадцать лет спустя после написания, понадобилось нам запустить собственное издательство.

Замечательно смотрится местоимение «нам». Тут варианты: Довлатов с Ефимовым организовали «Эрмитаж». Ефимов с Довлатовым совместно написали «Зону». Не буду придираться, скорее всего, причина в косноязычии Ефимова, к которому почему-то трудно привыкнуть. Довлатов искренно обрадовался похвале Ефимова. Из его письма от 22 июня 1982 года:

Страшно рад, что Вам понравилась «Зона», ибо чувствовал себя весьма неуверенно. Рассказы эти писались давно (1965–1967 гг.), и