Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников

типа нейромедиаторов – тормозные и возбуждающие. Тормозные нейромедиаторы подавляют деятельность центральной нервной системы, а возбуждающие – стимулируют. Когда мы глотнули алкоголя, он начинает взаимодействовать с рецепторным участком тормозного нейромедиатора, называемого гамма-аминомасляной кислотой, или ГАМК, имитируя его действие. В результате возникает седативный эффект, ослабляется активность мозга. Кроме того, алкоголь блокирует рецепторный участок возбуждающего нейромедиатора: N-метил-D-аспартата, или NMDA (подгруппы глутаминовой кислоты, самого распространенного возбуждающего нейромедиатора), предотвращая его действие. Это также уменьшает возбуждение, хотя и иным путем.

Этот-то седативный эффект и позволяет алкоголю так мастерски снижать наше напряжение и тревожность. И позитивное, и негативное подкрепление управляют алкоголизмом, но по мере развития зависимости негативное подкрепление играет все бо́льшую роль.

Обратите внимание на последние слова о возрастании роли негативного подкрепления в ходе прогрессирования алкоголизма. Употребление спиртного связано уже не со стремлением получить удовольствие, а продиктовано желанием преодолеть негативное психофизическое состояние, возникающее именно после употребления самого алкоголя. Таким образом, возникает эффект замкнутого круга. Если позитивное подкрепление можно аннигилировать с помощью волевого импульса, то негативное подкрепление плохо поддается регулированию. Собственно, об этом и рассказывала жена писателя Рубину. Безусловно, родным писателя приходилось тяжело. Если супруга Довлатова могла что-то «пережить внутри», то экспансивная Нора Сергеевна не стеснялась в выражении чувств. Помимо ликования, ей были свойственны и другие выражения эмоций. Виктория Беломлинская с плохо скрываемым удовольствием вспоминает следующий эпизод:

Одним прекрасным днем встретили мы Серёжу в Манхеттене и взялись довезти его до дома. По дороге он рассказал, что не был дома уже много дней, вышел, наконец, из запоя, чувствует себя отвратительно, а когда подъехали, стал умолять нас подняться с ним, ну хоть на минуточку, только войти с ним, хоть пять минут побыть в доме, не дать сразу начаться скандалу. «Я боюсь, я сам себя боюсь. Я впадаю в ярость. Я знаю, что страшен. Но, знаете, как меня проклинает моя мать: „Чтоб ты сдох, и твой сизый хуй, наконец, сгнил в земле!“ Вы можете представить, чтобы родная мать так проклинала сына?»

Описание негативного подкрепления мы также найдем в «Заповеднике». Жена героя с дочерью эмигрируют. Он остался один в пустой квартире. Единственные, кто интересуется бывшим экскурсоводом, – милиционеры, приносящие повестки:

Милиция затем приходила еще раза четыре. И я всегда узнавал об этом заранее. Меня предупреждал алкоголик Смирнов.

Гена Смирнов был опустившимся журналистом. Он жил напротив моего дома. Целыми днями пил у окна шартрез. И с любопытством поглядывал на улицу.

А я жил в глубине двора на пятом этаже без лифта. От ворот до нашего подъезда было метров сто. Если во двор заходил наряд милиции, Смирнов отодвигал бутылку. Он звонил мне по телефону и четко выговаривал единственную фразу:

– Бляди идут!

После чего я лишний раз осматривал засовы и уходил на кухню. Подальше от входных дверей.

Когда милиция удалялась, я выглядывал из-за портьеры. В далеком окне напротив маячил Смирнов. Он салютовал мне бутылкой…

На одиннадцатые сутки у меня появились галлюцинации. Это были не черти, а примитивные кошки. Белые и серые, несколько штук.

Затем на меня пролился дождь из червячков. На животе образовались розовые пятна. Кожа на ладонях стала шелушиться.

Выпивка кончилась. Деньги кончились. Передвигаться и действовать не было сил.

Что мне оставалось делать? Лечь в постель, укрыться с головой и ждать. Рано или поздно все это должно было кончиться. Сердце у меня здоровое. Ведь протащило же оно меня через сотню запоев.

Мотор хороший. Жаль, что нету тормозов. Останавливаюсь я только в кювете…

Я укрылся с головой и затих. В ногах у меня копошились таинственные, липкие гады. Во мраке звенели непонятные бубенчики.

Как видим, в роли кювета выступает или невозможность приобрести спиртное, или полное физическое истощение. Срываясь в запой, писатель стремительно пролетает стадию удовольствия, обрекая себя на сильнейшие страдания. Его отношение к алкоголю лишено романтики, которую можно найти в книгах кумиров его молодости: Ремарка, Хемингуэя. Писатель отчетливо понимал, что алкоголь его враг, забирающий время у главного занятия жизни – литературы. Спиртное подтачивало веру в себя – ресурс, которого всегда катастрофически не хватало. Двойная тяжесть выматывала Довлатова. Из письма к Игорю Ефимову от 27 июля 1984 года:

Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются, именно депрессии, то есть беспричинной тоски, бессилия и отвращения к жизни. Лечиться не буду и в психиатрию я не верю. Просто я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас все произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Главная моя ошибка – в надежде, что, легализовавшись как писатель, я стану веселым и счастливым. Этого не случилось. Состояние бывает такое, что я даже пробовал разговаривать со священником, но он, к моему удивлению, оказался как раз счастливым, веселым, но абсолютно неверующим человеком.

Позволю себе странное утверждение: алкоголь не играл большой роли в жизни Довлатова. Он регулярно забирал ее некоторую часть, но не определял. Об этом, кстати, говорит жена писателя в интервью «Российской газете» в сентябре 2011 года:

РГ. Но ведь известно: Довлатов много пил, у него случались загулы, эмоциональные срывы.

Довлатова. Скажите, пожалуйста, смог бы беспробудный пьяница выпускать газету, регулярно выступать в радиоэфире, написав две тысячи текстов для этого, вести громадную переписку, писать книги и прочее? Раз в год у него бывали «периоды», как я это называла, длившиеся две недели, затем неделю он приходил в себя, а потом целый год не брал в рот ни капли.

Второе событие оказалось ожидаемым, но не менее от этого радостным. Елена Довлатова, к счастью, не только не ушла от мужа, чего писатель, как мы помним, опасался, но 21 декабря 1981 года родила сына, которого назвали Колей. Этот факт вызвал умиление даже у врагов семьи. Из уже цитированного письма Виктору Некрасову от 27 декабря 1981 года:

21 декабря (в день рождения товарища Сталина) моя жена родила ребенка мужского пола по имени Николай. Седых прислал смешную открытку, заканчивающуюся словами: «Надеюсь, он не вырастет журналистом – со следующим поколением Довлатовых воевать я уже не в состоянии».

Писатель оценил широту натуры Якова Моисеевича. После смерти фокстерьера Глаши – читатели хорошо знают этого персонажа писателя, семья Довлатовых завела новую собаку. Теперь это была такса мужского пола. Назвали нового питомца Яковом. Полное торжественное имя – Яков Моисеевич. Оба Якова Моисеевича