Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

так и недозволенных. Затем он проследовал на свое место в скриптории, сел за пюпитр и начал расставлять краски, точить перья, стряхивать пыль со страниц.

– Слышал? – спросил Харамб, ткнув его локтем. – В лачуге какая-то большая суета.

Бруно потер место удара, посмотрел на брата и ничего не сказал.

– Тебе что, все равно?

– Вовсе нет, мне не все равно, – ответил Бруно и опять умолк.

– Знаешь, – проговорил Харамб, – хорошо бы тебе хоть время от времени спускаться с небес, чтобы побыть с братьями рядом, духом и телом.

– Ну я же здесь, что ты прицепился? – огрызнулся Малец.

– Нету тебя, в том-то и проблема! И об этом, знаешь ли, говорят. И если дойдет до ушей Карма, сам знаешь, что случится.

– Но ведь не дойдет, верно? – спросил Бруно, устремив на брата пристальный взгляд.

Тот опустил глаза и вздохнул.

– Забудь о ней, Бруно, пока она не свела тебя с ума.

Бруно сделал вид, что не услышал последних слов, и начал рисовать первую букву последней главы (Р) в левом верхнем углу чистой страницы, но вскоре отложил перо и повернулся к другу, который все продолжал волноваться, вздыхать и цокать языком.

– Говори! – сказал Малец, и Харамб заговорил.

Оказалось, он прослышал, что Карм – один из Ясных – все чаще ходил к Отче и проводил у него все больше времени, дескать, открылся проход в не'Мир, но никто не знал, где, как и почему; дескать, горожане все чаще видели громадных крыс, одетых как люди, и сон жителей Прими тревожили видения, о которых никто не осмеливался говорить вслух; дескать…

– А ну цыц! – раздался голос ученика, ответственного за порядок в скриптории, и Харамб замолчал, проглотив последние слова.

Оба замолчали, и крутили свои мысли туда-сюда, будто полоскали грязное белье, в тишине скриптория и молчании окружающих братьев, которое все очищало и возвращало к началу. К ним подошел ученик, взглянул на страницы Бруно и кивнул, потом – на страницы Харамба, и тоже кивнул. Он улыбнулся, и братья ответили тем же, хотя их улыбки были слабыми и боязливыми, потому что мысли до конца не очистились и кое-какие их обрывки трепетали в уголках губ.

Они провели в тишине еще четыре часа, лишь их руки двигались среди чернильниц и страниц, лишь легкие вдыхали и выдыхали, но о том, что притаилось за дыханием, в глубине души, знали только они сами, и об этом не говорили вслух.

– Пора, – раздалось из угла, и все ученики оставили перья на пюпитрах, один за другим вошли в комнатку с тазом, чтобы омыть руки и ступни, бритые головы, уши. Особенно уши. Позже, в узком коридоре между скрипторием и ораторием, наконец получилось поговорить.

– Сколько еще? – спросил Харамб.

– Около недели, – ответил Бруно.

Со свежими листами под мышкой – чернила едва высохли, – братья вошли в ораторий, небольшой зал с высоким потолком, где скамьи располагались вертикально, как многоэтажные кровати, и ноги одного ученика оказывались рядом с головой другого, ярус за ярусом, а посередине высился деревянный трон, покрытый тщательной, кропотливой резьбой со сценами из известных и неизвестных скырб святого Тауша. Вот Унге Цифэр сбрасывает человечий облик; вот распаленные призраки в трактире; вот сухая и пустынная Лысая долина; и многое другое, опоясанное деревянным шнуром, который выходил из пупка святого и обвивал колоссальную длань; сиденье представляло собой простертую ладонь, готовую принять в себя весь Мир; под троном располагался не'Мир.

Ученики положили перед собой листы и были застигнуты врасплох, когда открылась дверь и вошли двое (ибо нечасто бывало так, что Отче показывался им): старик ступал осторожно, опираясь на своего дражайшего ученика-голоса, прозрачного Карма. Слепоглухонемой Отче, через которого просвечивали расположенные позади предметы, сиял. Вошедшие выглядели двумя призраками в мире живых. Карм помог Отче сесть на трон, потом преклонил колени у ног, где лежала подушка, украшенная вышитыми золотом устами, ибо он, Карм, был единственным в храме учеником, через коего Отче говорил.

Отче положил ладонь на свежевыбритую макушку Карма, ученик закрыл глаза и открыл рот. Он провозгласил:

– Дорогие мои ученики, слуги Мира, труженики слова. Не'Мир открылся вновь.

Братья заволновались. Отче устами Карма попросил тишины, затем продолжил:

– Я знаю, что это не первый раз, и также знаю, что он не станет последним, потому что не'Мир хочет поглотить Мир, и Великая Лярва не успокоится. Еще я знаю, что не'Мир боится Мира, как и Мир боится не'Мира. Слово – вот что вскрыло фрагменты не'Мира и позволило ему опять пролиться в Мир, и только слово поможет зашить прорехи. С того момента, когда все началось – давным-давно, возле Гайстерштата, в лесу за пределами Мира – и поныне не'Люди копошились у людей под ногами, а мы пребывали над людьми и стерегли слово. То же самое будем делать и сейчас, в эти часы, когда наше зло и их добро рвут на части святейшее, чем мы владеем. Сон невинных потревожен; не'Люди вернулись и проникли в тайную обитель души, куда попасть труднее всего, воспользовавшись жаром чресел, ибо эти врата вскрыть проще всего. Мы еще не знаем, где лопнул пузырь Мира, но нам ведомо, что не'Мир не только проникает куда не следует, но и – впервые после Данко Феруса – зовет к себе, зовет девиц в гнилое нутро пространства за пределами Мира, возможно, прямиком в тень Великой Лярвы. Слово глашатая не'Мира являет грозную мощь, человек с головой коня овладел невиданными прежде силами, ибо так уж сложилось, что не'Мир впервые проник не только в тело, но и в душу. Ему, дорогие мои ученики, удалось то, что мы своим ремеслом творили сотни лет, только шиворот-навыворот, и вот он нюхает зад Мира и ковыряется в заду не'Мира. Таким образом, не'Мир вознамерился опростаться и опорожнить свое зловонное брюхо. Пришло время сразиться с ним телом и духом сразу. Но теперь зло не бежит от нас, и хотя мы не знаем, где лопнул пузырь, сгустки гноя очевидны: лежат в своих постелях в Прими. Сегодня, этой же ночью, первой невинной деве предстоит открыть провал, проторить для прочих юниц путь в не'Мир. Вернувшись, они станут другими. Сделаются не'Людьми. Итак, давайте отыщем слово, давайте выследим того, кто – быть может, не подозревая о собственном даре – сделал так, что не'Мир обрел голос в Мире.

Стало тихо. Впервые за долгое время пепельные ученики испугались; младшие, возможно, ощутили неведомый прежде страх.

– Читайте! – раздался голос Карма, и ученики увидели, что Отче убрал ладонь с его макушки и скорчился на своем троне.

Ученики