Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

снаружи, крики и грохот. (Альрауна умирала.) Аламбик бросился к одному из силуэтов, схватил за плечо и развернул: крыса в одежде стражника молча уставилась на него, держа факел в почти человеческой руке и медленно дыша. Ее усы дрогнули всего один раз, и Аламбик проснулся.

Выругавшись, проклиная ночной кошмар, провел рукой по волосам, мокрым от холодного пота. Было темно, однако на противоположной стене плясали отблески света. Аламбик сел на койке и попытался заглянуть в окошко наверху. Снаружи, с улиц Альрауны доносились крики. Небо мерцало, и Аламбик понял, что город горит. Он вскочил и кинулся к двери, но поскользнулся в липкой жидкости и упал. Понюхал ладони, попробовал: кровь… Ощупал себя: не его. Возле койки крошечные отблески огня, бушевавшего снаружи, танцевали на широкой кровавой полосе. Аламбик последовал за ней и увидел, что она ведет в тот самый угол, где находилась старая дверь, из-под которой дул сладковатый теплый сквозняк. Он шел по следу на четвереньках и почувствовал, как ветерок крепчает. Приблизившись к двери, философ увидел в проеме предмет: что-то не давало ей закрыться. Он его ощупал и содрогнулся, когда понял, что гладит короткую, жесткую шерсть на только что отсеченной голове коня. Поднял ее. Она была тяжелой. Толкнул дверь плечом и всмотрелся во тьму за порогом.

Случилось это в одиннадцатый день месяца кузнеца пятьсот семьдесят четвертого года эпохи Третьего града.

(Страница переворачивается, а с ней и Великая Лярва.)

Рубедо

Давным-давно здесь сожгли девушку, а ее отец сломался, подумал Бруно Крабаль, которого еще называли Мальцом, глядя на высокий зал Анелиды, а потом опять сосредоточился на торге.

– Ну? – спросил он.

– Ты совсем сбрендил, ученик, – сказала женщина и собралась было повесить шарф обратно на гвоздик.

А потом пробурчала себе под нос:

– Правду говорят о вас, юнцах в серых одеждах, безумцах, явившихся неведомо откуда. Те, кто служат Полчеловеку, нас просто обкрадывают, у них есть цель, а вы? Ну, ступай прочь!

И другие торговки закивали, дескать, верные слова сказала баба.

– Сколько он стоит? – спросил Малец, указывая на красный шарф.

– Я же тебе сказала, дурень, пятьдесят «клыков». Но у тебя нет денег; будто я не знаю – вы все так делаете, ходите кругами, просите меня показать шелка, мотаете их по воздуху, похваляетесь ими, словно заплатили хоть грошик за растяжку и покраску, а потом – до свидания, и шарфик идет обратно на свой гвоздь! Ах, как мне не хватает кого-то из Бурта-Вачий, я бы хоть знала, что надо глядеть в оба и беречь свой товар! – с этими словами баба рассмеялась, и окрестные торговцы с торговками последовали ее примеру.

Время от времени то один, то другой покупатель или зевака отрывался от толпы и устремлял взгляд на коротышку, – его лоб едва виднелся над прилавком, – который указывал на красный шарф, а женщина его дразнила и сыпала издевками, и случайный зритель застывал, наблюдая за спектаклем с участием пепельного ученика; так их называла вся Альрауна, в прошлом Мандрагора, в прошлом Рэдэчини, но никто не знал, кто они такие, на что тратили остаток дня и где располагались на ночлег. Их видели раз в десять дней снующими по Прими: они что-нибудь покупали, помогали нуждающимся, строгали в плотницкой мастерской, потрошили рыбу на рынке в Медии, крутили лебедки, поднимая камни на строящиеся стены, вытирали стекла в высоких окнах зала Анелиды – зала, названного в честь сгоревшей девушки, про которую уже никто ничего не помнил – от пыли и грязных потеков после дождя, повиснув на веревках над площадью, словно марионетки в кукольном театре. Вот и все: пепельные ученики ходили бритоголовые, вечно одетые в одни и те же ветхие серые тряпки, служили городу, будто чьи-то верные сыны. Получив то «клык», то «коготь», они здоровались по утрам, а вечером уходили туда, откуда пришли, и что еще нужно было о них знать?

– Я дам тридцать, – сказал Бруно, и женщина нахмурилась.

– У тебя нет денег, мальчик, – проговорила она, немного смягчившись, – так что позволь мне заняться делом, а то дома ждут трое таких, как ты, со своими вечными капризами и причудами.

Бруно достал кошель из-под длинной полотняной рубахи и показал женщине. Сообразив, что торг не лишен смысла, – может, и пятьдесят «клыков» удастся получить, ну или даже тридцать, почему бы и нет? – она заявила:

– Я сказала пятьдесят – значит, пятьдесят.

Но Бруно, хоть и низенький, вовсе не был скорбен умом, нет-нет, он не был дурачком, он не вчера попал в город и не бродил по рынку без цели и смысла; пепельный ученик спрятал свой кошель под рубаху и сделал вид, что уходит.

– Сорок девять, – тут же сказала торговка, и Бруно, не оборачиваясь, ответил:

– Тридцать один.

– Чокнутый! – выпалила она. – Тридцать один – за отличный саральский шелк, ишь ты!

Женщины вокруг закивали.

– Ты хоть знаешь, пацан, как попасть в Саралу? А, умник?

Бруно обернулся.

– Не знаешь, да? В Саралу никого не пускают, пепельный ты недомерок, потому что тамошние жители слишком боятся, что кто-нибудь украдет их секрет изготовления шелка. Они торгуют за много километров от ворот Саралы, никто из мэтрэгунцев не видел их богатства, а ты хочешь, чтобы я отдала тебе шарф за два «клыка»…

– Тридцать два, – сказал парнишка.

– Ладно, сорок восемь.

– Тридцать три.

– Сорок семь, и ты все-таки чокнутый.

– Тридцать четыре.

– Сорок шесть.

Так продолжалось, «клык» за «клыком», пока они не сошлись на сорока, встретившись посередине, как честные люди, толстая торговка и коротышка-ученик; женщина протянула ладонь, Бруно высыпал деньги; Малец подставил правое запястье, женщина затянула ткань узлом. Увидев шарф на своей руке, парнишка устыдился, вспомнил Отче, потом – отца, и тотчас же загрустил. Он убежал прочь с Пяца-Маре, бросился в тень какого-то балкона и там остался, скрючившись, свернувшись калачом, как будто хотел сделаться таким крошечным, чтобы можно было спрятаться за травинкой. Будучи невидим, пощупал свое приобретение.

Что бы сказал славный Отче, если бы мог говорить и узнал о такой безрассудной покупке? – спрашивал себя Бруно Крабаль, сын двух отцов. А что бы сказал его добрый отец, если бы узнал? Ученик много трудился, чтобы заработать такую сумму, о да, он работал по всему городу за пятерых, собирал «клык» за «клыком» много месяцев, поднимался в храм на платформах, опустошив разум, жаловался братьям, что для него не нашлось работы, что никому он не нужен, а они кивали с понимающим видом, дескать, и правда – кто наймет недомерка, когда