Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден

есть друзья, которые увезут меня. Я найду убежище в чужих краях, вдалеке от всех интриг и забот растущего города. Мне по душе древние страны, где все тревоги и волнения юности – всего лишь далекое воспоминание. Держись главной улицы. Я не успокоюсь, пока последний член моей семьи не окажется в безопасности.

Александрия еще секунду смотрела на нее блестящими от слез глазами. Потом кивнула, вышла за ворота и, плотно закрыв их за собой, поспешила прочь.

Метелла проводила ее взглядом. Легкие шаги юной девушки отзывались в ней памятью о прожитых годах. Она завидовала молодым, их способности начинать жизнь заново, не оглядываясь назад. Метелла не выпускала Александрию из виду, пока та не завернула за угол, а потом повернулась к своему дому, где уже гуляло эхо. И огромное здание, и сады наконец опустели.

Мария больше нет. Как такое возможно?

Об этом страшно было даже подумать. Он так часто уходил в длительные походы, но всегда возвращался, полный жизни, остроумия и силы. Мысль о том, что он уже не вернется, была подобна глубокой ране, которую не хотелось бередить. Куда легче было представить, что он где-то далеко со своим легионом завоевывает новые земли или строит огромные акведуки для чужеземных царей. Вот она уснет, а когда проснется, ужасная, гложущая боль внутри исчезнет и он будет рядом и обнимет ее.

Метелла почувствовала запах дыма. С тех пор как Сулла захватил Рим три дня назад, здесь бушевал пожар, пожиравший оставленные без присмотра дома, распространяющийся с улицы на улицу. Огонь еще не добрался до каменных домов знати, но в конце концов он поглотит их все, и от мечтаний и надежд не останется ничего, кроме пепла.

Метелла посмотрела на сбегающий по склону холма город и прислонилась к прохладной мраморной стене. Огромные черные столбы клубящегося дыма поднимались в воздух из дюжины мест и превращались в мрачные, словно отчаяние, тучи. Ветер разносил крики несчастных, которых грабили в домах солдаты-мародеры и убивали или насиловали на улицах городские разбойники.

Метелла надеялась, что у Александрии все сложится благополучно. Домашняя стража ушла в то утро, когда стало известно о смерти Мария. Наверное, ей повезло, что они не убили ее в постели и не разграбили дом, но боль от предательства не утихала. Разве к ним относились несправедливо? На чем еще может стоять мир, если мужская клятва могла развеяться, стоило перемениться ветру?

Конечно, она солгала Александрии. Из города ей не выбраться. Если молодой рабыне небезопасно пройти несколько кварталов, то для богатой и известной матроны, прихватившей с собой драгоценности, это равносильно самоубийству. Именно за такой добычей охотились те двуногие хищники, что бродили сейчас по дорогам Рима. Наверное, она могла бы переодеться рабыней и даже уйти с кем-нибудь из рабов. При удачном стечении обстоятельств они могли бы остаться в живых, хотя, скорее всего, над ними надругались бы и бросили где-нибудь на съедение собакам. Три дня в Риме царило беззаконие, и для некоторых эти три дня были пьянящей свободой. Будь она моложе и храбрее, возможно, и рискнула бы, но ее смелостью и отвагой слишком долго был Марий.

С Марием Метелла легко сносила смешки матрон, судачивших о ее бездетности у них за спиной. Рядом с ним она смотрела на мир с улыбкой. Без Мария она не отважилась начать жизнь заново нищей беглянкой.

За воротами прогремели подбитые железом сандалии, и Метелла вздрогнула от страха. Очень скоро беспорядки докатятся и до них. Следующие за Суллой грабители и мародеры снесут железные ворота старого городского дома. Первые два дня ей еще приносили новости, но потом гонцы тоже сбежали. Люди Суллы ворвались в город и брали улицу за улицей, пользуясь преимуществом, созданным для них самим Марием: Первородный остался на стенах, и основные силы не участвовали в сражении почти всю первую ночь. К утру Сулла укрепил позиции и продолжил спокойно продвигаться вперед, волоча по улицам осадные машины, чтобы разбивать баррикады, и втыкая вдоль дорог шесты с головами сторонников Мария. Ходили слухи о том, что сгорел храм Юпитера и пламя было таким жарким, что мраморные плиты трескались, а массивные колонны с оглушительным грохотом падали на Форум. Гонцы утверждали, что это недобрый знак, что боги гневаются и недовольны Суллой. Впрочем, он все равно побеждал.

Потом донесения иссякли, и ночью Метелла поняла: победные песни, эхом разносившиеся по Риму, вырывались не из глоток Первородного.

Метелла подняла руку и оттянула полосу ткани. Повела плечом, дав материи упасть, потом освободила второе плечо. Одежда соскользнула на землю и складками легла у ног. Обнаженная, она переступила через нее, повернулась спиной к воротам и пошла через арки и двери вглубь дома. Воздух слегка холодил кожу, и Метелла поежилась, даже с некоторым удовольствием. Как странно ходить обнаженной по этим строгим комнатам.

На ходу она сняла браслеты и кольца и положила горсть золота на стол, а вот обручальное кольцо оставила, потому что поклялась никогда его не снимать. Она вынула ленты из волос и тряхнула головой – освобожденные пряди рассыпались по плечам.

Обнаженная и босая, Метелла вошла в купальню, и легкие наполнились теплым влажным воздухом. Пар покрывал ее крошечными блестящими капельками.

Вода в глубоком бассейне была нагрета – слуги и рабы позаботились об этом перед тем, как покинуть дом, выполнив последнее задание. Метелла со вздохом опустилась в прозрачную воду, казавшуюся темно-синей над мозаичным дном, закрыла глаза и предалась воспоминаниям о годах, прожитых с Марием. Она никогда не возражала против его долгих, длившихся месяцами, отлучек. Знай она, как мало им отведено времени, ходила бы в походы вместе с ним. Только к чему теперь бессмысленные сожаления? Из глаз снова сами собой потекли слезы.

Метелла вспомнила его первое назначение и то, как муж радовался всякий раз новому повышению. В молодости Марий был очень красив, и они любили друг друга горячо и страстно, не зная удержу. Когда он, тогда сильный молодой солдат, сделал ей предложение, Метелла была невинной девушкой и не знала о мрачной стороне жизни, о долгой и безрадостной жизни бездетной женщины. Все ее подруги рожали без остановки, выталкивали в свет шумных, кричащих младенцев. Иногда при виде чужих детей у нее разрывалось сердце от внезапно нахлынувшего ощущения пустоты. В те годы Марий все больше и больше отдалялся от нее, не выдерживая ее злости и сыпавшихся на него обвинений. Она даже надеялась, что он найдет себе любовницу, и сказала ему однажды, что примет ребенка от такого союза