Дети города-героя - Ю. Бродицкая

ремнем спать загоняли).

4 января. Вчера приехала тетя с передовых. Ночевала у нас. Прибавки продуктов что-то не видно, даже еще хуже стало… Вчера шел из магазина, упал и так ударился головой, что полчаса очухаться не мог, хорошо еще, пиво не пролил, даже сам удивляюсь, как это случилось. Все приходится доставать в огромных очередях. Дней пять назад стоял за вином с восьми часов утра до шести часов вечера. (Десять часов на улице, страшно вспомнить!) Вчера немного меньше в очереди за пивом. Крупу доставал, тоже четыре часа стоял, но это еще не так страшно, пиво, вино и крупу дают не каждый день. А вот вчера я еще получил утром рано хлеб в половине восьмого еще, а через полчаса уже нигде хлеба не было. Сегодня же поленился встать рано, и самому пришлось почти три часа стоять за хлебом, да и то не достал его. Только лишь днем получил, да такой сырой, тяжелый, прямо ужас, вообще сейчас хлеб очень плохой, составлен из всего-всего (муки, наверно, пять процентов только). Завтра придется из-за хлеба вставать в семь часов, иначе опять придется полдня голодать. В магазине ничего не получишь. Соль, конфеты пропадают, на новую декаду еще ничего не дают. Трудно! Трудно!

Пишу все это вечером. Скоро восемь, пора спать, свету нет, пишу при свете коптилки. Завтра опять рано вставать надо, авось что-нибудь достану. Кончаю. Хватит на сегодня. Завтра предвидится много дел. Утром в магазин, затем доктора надо вызвать…

Много сейчас умирает народу. У нас в доме померло уже больше десяти человек. Умирают везде, валяются даже на улицах, больше всего от недоедания, хоронят сейчас тоже, сколотят простой ящик, а то и вовсе без него, завернут в простыню или в одеяло и везут на санках или на лошадке (если повезет, за хлеб) на кладбище, а там еще заплатить могильщику один килограмм хлеба, а без хлеба нипочем не похоронишь (сейчас без хлеба ничего не сделаешь).

На рынках сейчас есть все, но купить нельзя ничего, все можно достать только на обмен. Меняют сейчас все, начиная от папирос, носовых платков и кончая костюмами и пальто. Спекуляция растет с каждым днем, хотя строго карают всех, занимающихся ею. Ну, ладно, хватит. Уже давно обещал кончить, но никак не могу этого сделать. Слова так и сыпятся из-под карандаша, голова полна мыслей. Да, страшное переживаем сейчас мы время, и не поверят, когда будем потом рассказывать об этом детям, внукам своим обо всем, что видели, пережили, слышали мы зимой 1941/42 года.

Холодно. Темно. Коптилка дымит. Одолевает дремота. Раздеваюсь. Тяжело, но ничего не пройдет даром фашистам. Бьют их уже здорово. Точка!!!

14 января 42 года. Вчера П. П. приходил к нам, оболванил (подстриг. — А. К.) Ермошку. Сегодня опять жуткий мороз. Холодно, дров у нас нет, стыдно сознаться в этом, но сейчас время такое, поневоле стащишь охапочку дров. Продуктов пока еще никаких нет, вот только вчера этой дурандной муки, жутко подумать, полмесяца прожить, а получить только четыреста грамм соли, полкуска мыла и каплю муки. Ведь не поверят потом, а ведь мы жили еще. Очень много народу умирает у нас каждый день. Я вижу много покойников, насмотришься за день, а ночью сны мерещатся такие, что волосы дыбом встают. Жутко.

24 января 42 года. Ура! Прибавили хлеба, нам, иждивенцам, теперь 250 грамм (детям тоже, а служащим триста). Все, что у нас было, кончилось, вчера уж совсем отчаялись, а сегодня как будто жизнью нас накачали. Завтра нам еще по 100 грамм крупы и 150 грамм кондитерских изделий обещал заведующий. Еще несколько дней проживем! Сегодня жуткий мороз — сорок градусов, ветер вдобавок. Вода повсюду замерзла, не знаю куда и идти теперь. Вчера был в красном уголке, принес книг оттуда, комнату топили, дров у нас нет — ни полешка, так вот ползимы уже прожили, где дощечку, где полешко. Страшно подумать, что еще пол-января и февраль впереди, а как вспомнишь, что уже ведь ползимы прожили без дров, как будто легче становится. Оправдывается сейчас русская поговорка, что «холод — четверть голода». Половина наших сараев взломана, утащены дрова, сняты целые стены, двери, это не считается уже позором или воровством. Я пока надеюсь на книги красного уголка, там их еще хватит (так и валяются на полу), а какие книги!.. Я выбрал себе из всех книг по одному-два экземпляра, а остальными топлю. Печку натоплю докрасна, а в комнате все равно холодно. Нигде не топят кругом, потому что… Рядом у соседей второй покойник, 21 января померла Анфиса, тоже от недоедания, ведь последние дни совсем не выдавали продуктов, а она и так вся распухла, слегла вот, полежала три дня, и готово. Внизу тоже Маша померла недавно от истощения и горя, ведь как-никак одной четырнадцатилетней без матери и отца прожить нелегко. Мать все еще болеет, кажется, ей немного лучше, хоть встает с постели, авось все переживем это тяжкое время, а уж потом не жизнь, а малина будет.

Хлеб подорожал, кило стоит теперь 1 р. 70 или 1 р. 90. Больше процентов муки добавляют. Кажется, самый большой голод — ноябрь и декабрь — прожили, теперь каждый день надеемся только на прибавку того или иного продукта.

Радио работает с перебоями, редко когда услышишь известия. Слыхали о взятии Рухлова и Малоярославца. Хоть бы поднажали под Ленинградом. Сейчас опять началась эвакуация, пусть едут, мы окончательно решили никуда, никогда, ни за что не ехать. Здесь родились, жили и умрем если надо. Мы уже накатались за лето, видали, что это за прелести. Хватит с нашей семьи!

Школы опять перестали работать, нет дров для отапливания. Вадька уехал на дачу, куда-то за город, они сняли комнату, потому что там будет работать Вадькин отец, ему близко ходить домой. Аркадий тоже переехал после смерти матери к тетке, так что товарищей у меня во дворе совсем не осталось. Чувствую себя пока еще ничего, если не считать легкой слабости и головокружения по утрам и вечерам. Опухоль на лице спала, начинаю резко худеть в лице. Перетерпим!

Сейчас еще только 2 часа, а уже темно. Пишу, сидя у печки, пишу много, лень вставать, а надо. Вообще сейчас чувствуешь себя каким-то сонным, вялым, безразличным ко всему. Где сейчас наши ребята????? Юрка Дьячков, Кузя, Борька Пеликов, Лебедь, Женька Дворников, Тамарка, Абрам, Белка, Силова и пр. и пр. и пр. Никого из них я не видал уже давно-давно.