Песнь серебра, пламя, подобное ночи - Амели Вэнь Чжао

мою силу, с каждой предоставленной мне душой я буду забирать частичку твоего тела. Затем твоего разума. И наконец, твоей души».

Нет, нет, нет. Каждая частичка Цзэня противилась этому. Все случится слишком быстро, у него совсем не будет времени.

«Это мое последнее предложение, смертный, – предупредил Бог-Демон, и от его гнева задрожали горы. – Соглашайся или уходи».

Цзэнь закрыл глаза. Он подумал о Лань. О деревне и старушке, что преклонила перед ним колени. О Крае Небес, о мастере, что наклоняется, чтобы понюхать веточку снежной камелии.

Его жизнь в обмен на их.

«Ну что, Цзэнь? – насмешливо спросила Черная Черепаха. – Ты согласен?»

В другом мире, в другой жизни у него, возможно, был бы выбор. Лучший выбор. Но в том мире, в котором он родился, у него оставался только один путь. Лучший путь.

Он открыл глаза, посмотрел в пылающее ядро демона и ответил:

«Да. Я согласен».

27

Без насилия нет мира,

Без жертв нет гармонии,

Без потерь – индивидуальности.

«Трактат первого императора»,

Династия Цзинь, I цикл, эпоха Срединного царства

– Прошу вас, бабушка, пожалуйста, нам нужно уходить.

Деревня проснулась, звезды замигали, возвращаясь к жизни, но Цзэнь все еще не вернулся. Лань отправилась на его поиски после того, как постучала во все окна и двери. В их маленькой комнате не было следов его присутствия. Из распахнутых окон открывался вид на горный склон, по которому вилась серебряная нить элантийской армии. Лань показалось, что она почувствовала дуновение ветра, малейшее изменение ци, почти как след только что погасшей печати.

«И пергамент с расшифрованными звездными картами исчез», – поняла Лань.

Девушка вспомнила выражение лица Цзэня перед тем, как они расстались: печальная обреченность, надежда, тускнеющая в глазах, как последняя вспышка пламени свечи. Семя сомнения в том, что Цзэнь оставил ее здесь, чтобы она могла позаботиться о деревне, пустило корни в ее животе. Умереть в одиночестве.

– Девушка, – пробормотала хозяйка. – Куда же мы пойдем?

– Куда угодно, – в отчаянии ответила Лань. – Подальше от элантийской армии!

Пожилая женщина вздохнула. Из-за угасающего света свечи морщины на ее лице казались еще глубже.

– Большинство из нас прожили в этой деревне всю свою жизнь. Наши корни в этой земле, в самой почве. Здесь я родилась, стала женщиной и создала семью, а потом смотрела, как здесь же эта семья умирает. Когда придет время, я хотела, чтобы моя душа и старые кости были похоронены здесь.

Лань посмотрела на хозяйку, которая сидела на маленьком деревянном табурете у сломанного деревянного стола и чинила лоскут ткани. Осознание пришло к Лань, как снова ставшее ясным изображение. Элантийцы могли сжечь их города, уничтожить их книги и запретить их язык, но Лань рассчитывала, что хины будут до конца цепляться за надежду. Именно надежда была той переменчивой вещью, что помогала ей пережить холодные ночи и голодные рассветы, когда перед ней лежала усталость очередного долгого и унылого дня. Лань поняла, что мама дала ей надежду в тот день, когда она выхватила свою лютню и сразила армию элантийцев. Надежда была тем, что мама доверила ей в печати на левом запястье – обещание, что эта история не закончена. Что она, Лань, держала в руках кисть, чтобы написать финал.

И все же пусть эта деревня, эта старушка пережили элантийское восстание физически, но духовно они были сломлены.

Лань встала, ощущая, как изгибы окарины впились в ладонь.

– Бабушка, – сказала она, – спасибо тебе за все.

В деревне царила тишина, когда она вышла через скрипучую деревянную дверь, ту самую, в которую вошла с Цзэнем всего несколько ночей назад, целую жизнь назад. Над головой Лань луна заливала землю белым светом, однако на западе виднелись грозовые тучи, накрывшие чистое небо, точно занавес.

Девушка спустилась по грунтовой тропинке к воротам, отмечающим въезд в деревню. Единственный путь вверх, единственный путь вниз. И никаких признаков Цзэня. Она снова подумала о странном чувстве, которое испытала в их комнате, о пропавшем пергаменте со звездными картами.

Подавив растущий в животе страх, Лань сосредоточилась на ци и нахмурилась. Что-то было не так. Ранее она ощущала подавляющую, удушающую вонь металла, теперь же воздух стал чище, энергия гор, деревьев и воды ярче. Присутствие элантийской армии уменьшилось, как если бы они удалялись все дальше.

Маленький мальчик сказал, что они направлялись на северо-восток.

Повинуясь порыву, Лань поднесла окарину к губам и заиграла.

В поле зрения появились четыре фрагмента звездных карт. Созвездия Богов-Демонов ярко сверкали на фоне настоящего ночного неба. Лань посмотрела на северо-восточный сектор звездной карты, и у нее едва не остановилось сердце.

Тот с небольшим различием соответствовал ночному небу. И на темном фоне выделялись очертания Черной Черепахи.

Сомнение расцвело в груди Лань, сдавливая так сильно, что она не могла дышать. Слова Цзэня теперь приобрели новый смысл.

«Маленькой, заброшенной деревушке посреди Центральных равнин нечего им предложить».

Конечно же. Она была так сосредоточена на деревне, на защите ее жителей. Но зачем элантийцам обращать внимание на бедную разрушенную деревушку с группкой детей и стариков? Нет, Эрасциус ясно дал понять, какую цель они преследуют: выследить Богов-Демонов, а затем отыскать Школу Белых Сосен, где проживали последние хинские практики. Уничтожив остатки магии Хин и заполучив мощь Богов-Демонов, они беспрепятственно сровняют Центральные равнины и всю оставшуюся часть Последнего царства с землей, закрепив свою власть раз и навсегда.

Цзэнь понял это… и отправился за Черной Черепахой… без нее.

«Мы всего лишь двое практиков против мощи элантийской армии. К тому же демон ко мне больше не привязан».

Лань охватила дрожь. Подсказки с самого начала были у нее перед носом… она просто не обратила на них внимания. Она доверяла ему, а он ей солгал.

Если отправиться за ним сейчас, то, возможно, ей удастся найти его, пока не стало слишком поздно. Лань не могла использовать печать Врат – она понятия не имела, что находится в нескольких часах к северо-востоку отсюда, так что не могла назвать пункт назначения.

Лань наполняла себя ци до тех пор, пока не почувствовала, как она светится внутри нее. Затем девушка направила энергию к подошвам своих ног и прыгнула в ночь. Зубчатые горы расплывались вокруг нее, когда она набирала скорость, более высокую, чем когда-либо прежде. Каждый прыжок уносил Лань дальше, чем она могла дойти пешком. Все же… она подумала о вихре ци, что печать оставила в их комнате. Если Цзэнь использовал печать Врат, он опережал ее