Где живет счастье - Джоджо Мойес

Однако Хорхе решил ни о чем напрямую не спрашивать.

Он не был уверен, что хочет услышать ответ.

Дом Кэт Картер находился через два дома от жилища ее покойной дочери – атавизм, сохранившийся еще с той поры, когда политика графства состояла в том, чтобы члены одной семьи селились поблизости. Джесси в свое время рассказывала Сюзанне о семьях, члены которых занимали целые уличные тупики: бабушки – рядом с матерями, сестрами и братьями, чьи дети растворялись в аморфных семейных группировках, бегая по чужим домам, как по своим собственным.

И тем не менее, пожалуй, трудно было найти два более непохожих друг на друга дома, чем у Кэт и ее дочери. Если парадная дверь и клетчатые занавески на окнах у Джесси свидетельствовали о ее тайных пристрастиях, о любви ко всему яркому и кричащему, о стремлении к ниспровержению устоев, то жилище Кэт говорило о ней как о человеке, хорошо знающем свое место в обществе, аккуратные цветочные бордюры и безупречно покрашенные стены свидетельствовали о стремлении хозяйки к образцовому порядку. Что отличало Кэт от дочери, навеки запечатленной в памяти на фоне следов разгрома, думала Сюзанна, отводя глаза от парадной двери Джесси. Ей не хотелось вспоминать свое последнее посещение этого дома. Она вообще не была уверена, что сейчас ей хочется быть здесь. Уроки в школе закончились, и район заполонили мамаши с колясками, нагруженные коробками молока из магазинчика за углом. Сюзанна шла вперед, засунув руки в карманы куртки, в одном из которых лежал конверт, приготовленный полчаса назад. А если Кэт нет дома, гадала она, может, просто сунуть конверт под дверь? Или лучше отдать при личной встрече?

Кэт выставила в окне фотографию Джесси: волосы завязаны в два хвостика по бокам, на лице привычная ухмылка. Фотография в черной рамке, а вокруг, наверное, штук сорок поминальных открыток. Сюзанна на секунду зажмурилась и, спиной ощущая любопытные взгляды, решительно позвонила в дверь.

Кэт Картер стала совсем седой. Сюзанна уставилась на ее волосы, пытаясь припомнить, какого цвета они были раньше, но вовремя спохватилась.

– Привет, Сюзанна, – кивнула Кэт.

– Простите, что не зашла раньше. Я очень хотела, просто…

– Не знала, что сказать? – (Сюзанна покраснела.) – Ничего страшного. Ты не одна такая. По крайней мере, ты пришла, а это уже лучше, чем ничего. Входи, не стесняйся.

Кэт посторонилась, и Сюзанна вошла в дом, ступая точно налившимися свинцом ногами по безупречно чистому ковру.

Хозяйка провела ее в гостиную и усадила на диван, откуда Сюзанне была видна тыльная сторона фотографии в рамке и поминальные открытки, повернутые лицом к двери. Планировка оказалась такой же, что и в доме Джесси, все очень чистенько, хотя и бедненько, однако атмосфера была другой, поскольку черное облако тоски и печали чуть ли не осязаемо нависало над головой.

Тяжелой походкой Кэт прошла через всю комнату и села в большое кресло напротив дивана, аккуратно расправив юбку натруженными руками.

– Эмма в школе? – спросила Сюзанна.

– Снова пошла на этой неделе. После каникул.

– Я пришла… узнать… как она поживает, – промямлила Сюзанна.

Кэт кивнула и машинально бросила взгляд на фотографию дочери:

– Она привыкает.

– К слову сказать, если я чем-то могу помочь… – (Кэт вопросительно подняла глаза. На каминной доске за ее спиной стояла фотография всей семьи, в центре мужчина, вероятно отец Джесси, с грудной Эммой на руках.) – Я в некотором смысле несу ответственность за случившееся.

Кэт резко мотнула головой:

– Тебе не за что нести ответственность.

И Сюзанна вдруг почувствовала, как невыносимо давит на плечи груз несказанных слов.

– Я вот тут подумала… возможно, если бы я могла… – Сюзанна сунула руку в карман и достала конверт, – хоть как-то возместить? – (Кэт недоуменно уставилась на конверт.) – Финансово. Здесь немного. Но я подумала, что, если есть какой-то трастовый фонд или типа того… для Эммы, я хочу сказать…

Кэт принялась теребить золотой крестик на шее. Выражение ее лица стало жестким.

– Благодарю, но нам не нужны чужие деньги! – отрезала она. – Мы с Эммой как-нибудь обойдемся.

– Извините. Я не хотела вас обидеть. – Сюзанна положила конверт в карман, ругая себя за бестактность.

– Да ты меня вовсе не обидела. – Кэт встала с кресла, и Сюзанна решила, что ее сейчас попросят уйти. Однако Кэт подошла к раздаточному окну между кухней и комнатой и, просунув в него руку, включила чайник, а затем сказала: – Впрочем, ты все-таки можешь мне помочь. Мы делаем для Эммы коробку памяти. Идея ее учительницы. Попроси своих знакомых написать, чем им запомнилась Джесси… Я хочу сказать, пусть напишут о ней хорошие слова. Чтобы Эмма, когда подрастет… могла получить полное представление о том, какой была ее мать. Что о ней думали люди.

– Отличная мысль! – Сюзанна сразу вспомнила о полке в магазине, где образовалось своеобразное святилище из вещей Джесси.

– Я тоже так думаю.

– Немножко похоже на наши выставки в витрине.

– Да уж. Это у Джесс хорошо получались, да?

– Гораздо лучше, чем у меня. Полагаю, воспоминаний о ней у вас будет более чем достаточно. Хороших воспоминаний. – (Кэт Картер промолчала.) – Я… постараюсь сделать что-нибудь… Одним словом, воздать ей должное.

Кэт неожиданно повернулась к Сюзанне:

– Знаешь, Джесс старалась жить на полную катушку. Хотя для кого-то, может, это была не жизнь, а жалкое прозябание. Ведь, положа руку на сердце, она и пожить-то толком не успела. Ничего не успела сделать, нигде не успела побывать. Но она любила людей, она любила свою семью, и она оставалась верна себе. И всегда говорила, что думает. – Кэт посмотрела на фото на каминной доске. Сюзанна сидела не шелохнувшись. – Да-да, всегда говорила, что думает. Она делила людей на два типа: «водостоки» и «радиаторы». «Водостоками» она называла тех вечно несчастненьких, что мучили окружающих своими проблемами, питаясь их жизненными силами… А «радиаторы» – это люди вроде Джесс. Она нас всех согревала. – И Сюзанна, к своему стыду, неожиданно поняла, к какому именно типу относится лично она, однако Кэт, похоже, уже обращалась не к ней, а к стоявшей на камине фотографии, ее лицо немного смягчилось. – Наверное, это глупо, но я собираюсь научить Эмму тому же. Не хочу, чтобы она выросла забитой и запуганной, чересчур осторожной из-за того, что случилось. Нет, она должна стать сильной, смелой… такой, как ее мама. – Она чуть-чуть поправила фото. – Вот чего я хочу. Чтобы она стала такой, как ее мама. – Кэт стряхнула с юбки несуществующую пушинку. – А теперь давай-ка попьем чайку.

Алехандро неожиданно выпрямился во весь рост, опасно раскачивая лодку, и в сердцах швырнул на дно удочку. Отец бросил на него удивленный взгляд:

– Ты чего? Так ты всю рыбу распугаешь!

– Ни хрена не клюет! Ни хрена!

– А ты пробовал ловить на личинки стрекоз? – Хорхе протянул сыну яркую мушку. – Рыба гораздо лучше клюет на мелкую наживку.

– Да нет, ничего не выходит.

– Тогда возьми леску с более тяжелым поплавком. От твоей что-то мало проку. Она вообще не тонет.

– Дело не в леске. И не в наживке. Просто у меня сегодня душа не лежит.

Хорхе сдвинул шляпу на затылок:

– Не хочу расстраивать тебя, сынок, но другого времени у меня уже не будет.

– Извини, но я больше не могу.

– Это все потому, что ты, точно собачка, дергаешь туда-сюда этих мушек.

Отец нагнулся, поправил удочку Алехандро на дне лодки, затем положил и свою рядом с садком, где блестела серебристой чешуей пойманная рыба. Еще немного – и он достигнет разрешенного по разовой лицензии лимита в шесть рыбин. И тогда, пожалуй, придется воспользоваться лицензией сына.

Хорхе, поерзав на месте, достал из корзины для пикника пиво и протянул Алехандро, словно пальмовую ветвь в знак примирения:

– Что происходит? Ты всегда был более искусным рыбаком, чем я. А сегодня ты точно пятилетний малыш. Где твое терпение?

Алехандро сел, печально понурившись. За последние несколько дней его апатия успела исчезнуть, как исчезают после брошенного камня круги на воде.

– Ладно. – Хорхе положил сыну руку на плечо. – Ладно. Съешь хоть что-нибудь. Может, еще пива… Или чего-нибудь покрепче? – Он похлопал по карману жилетки, где лежала фляжка с виски. – Ты почти не притронулся к еде.

– Что-то не хочется.

– А вот я проголодался. И если продолжишь взбаламучивать воду, там вообще рыбы не останется.

Они молча ели приготовленные Алехандро сэндвичи, позволив лодке дрейфовать к середине озера. Квартира у Алехандро вовсе неплохая, сказал Хорхе. Просторная. Светлая. Безопасная. И куча молоденьких сестричек вокруг. Правда, последнее замечание Хорхе оставил при себе. Вообще-то, ему здесь все пришлось по душе: и холмистые деревенские пейзажи, и очаровательные старомодные коттеджи, и английские пабы с низкими потолками. Ему понравилась безмятежная гладь озера, а также предусмотрительность англичан, которые каждый год восстанавливали популяцию рыбы. Англия, похоже, не меняется, сказал он. И всегда приятно знать, что в мире еще остались такие места, где культурные стандарты и человеческое достоинство по-прежнему хоть что-нибудь да значат, особенно по сравнению с его родной, некогда процветающей Аргентиной, которая теперь катится к чертям собачьим. Тогда Алехандро рассказал ему о квартирных хозяевах, отказавших ему, потому что он «черный», и Хорхе, раскипятившись, заявил, что здесь наверняка полно полудурков и невежд.