Дорога неровная - Евгения Изюмова

Еще когда жили в Жиряково, и Павла была избачем, она всегда брала с собой старшего сына, и пока шли от деревни к деревне, Павла показывала Вите полезные растения и ягоды - вот когда ей пригодились то, что узнала она в детстве от Марты-пастушки. Бывало, уставшая, присядет у обочины, а сын пошныряет вокруг, притащит то ягод горсточку, то корешок: «Покушай, мама!» Пригодились Витьке те лесные уроки в сорок пятом. Однажды сын прибежал к Павле на работу, принес в кепке три сваренных в кожуре картофелины: «Покушай, мама!» - «Где взял?» - нахмурилась сурово Павла. «Не думай, не украл, - заулыбался сын, - это я заработал - на базаре мешки помогал разгружать!» Павла взяла одну картофелину и тотчас отвернулась, чтобы не видел Витя ее слез.

К осени накопали картошки, которую посадили вдоль железной дороги одними глазками да очистками. Думали, что ничего и не вырастет, однако накопали восемь ведер - два мешка. То-то было радости: ешь - не хочу! И в первый день напекли драников, наелись до отвала. Да много ли такого урожая на семью в шесть человек? К Рождеству подчистили.

Отличился однажды и Генашка: взял купюру-двадцатьпятку из заветной, Максимовой, шкатулки, где по-прежнему хранились деньги, накупил на базаре пирожков, радуясь, что хватит всем. По дороге домой забежал к Павле, дескать, пусть и мама поест горяченьких пирожков. Павла была занята - шло совещание, а как оно закончилось, Генашка подал ей пакет с пирожками. Павла вытащила один и заметила стыдливый голодный взгляд одного из работников. У Павлы кусок в горле застрял, и она, вздохнув, угостила товарищей пирожками. Генашка отправился домой налегке, дожевывая последний пирожок.

Весна навалилась на Павлу глухой тоской: не могла она смотреть в голодные глаза детей. Они жалели мать, не хныкали, а если начинали - тут же получали от Витьки подзатыльник. Он рос отчаянным, боевым парнем, но заботливым. Видимо, сказалось то, что именно с Витькой бродила Павла по дорогам Жиряковского сельсовета, да еще помнил, наверное, наказ Максима жалеть мать, помогать ей. А Ефимовне Витька дерзил часто, и столько Ефимовна сломала о его непокорную голову деревянных ложек, что и со счета сбилась. Однажды села и заплакала:

- У-у! Ирод окаянный, все ложки об его башку переколотила, а ему все нипочем!

Витька засмеялся и ускакал на улицу, на которой он с друзьями был властелином. Правда, никто жаловаться на него не приходил, лишь однажды явилась какая-то женщина, пожаловалась, что Витька с дружком выкопали в ее огороде картошку. Кричала, грозилась в суд подать, но Павла строго ответила, что детей к воровству не приучала. А когда явился сын, надрала мальчишке уши: может, и правда выкопал? Потому-то Витька сразу и сказал, что заработал, а не украл, когда принес ей вареную картошку.

И все-таки случалось, что мальчишки не выдерживали голодухи, лазали по огородам: то морковки надергают, то репы, то подкопают куст картошки, наберут десяток клубеньков. Но братья всегда стояли друг за друга горой, всегда помогали друг другу. И как-то Генашка спас Витькины уши, а может, и спину от основательной экзекуции.

А дело было так. Витька с дружками залез в соседний огород, но, на беду, хозяин был дома, увидел маленьких проказников, схватил березовый дрын - да в погоню. Ребятня - в рассыпную. Витька бросился домой, нырнул со страху в подполье. Догадливый Генашка тут же раскатал по крышке-западне самотканый половик, поставил табурет и уселся на нем, держа в руках материну гитару. Сидел себе, брякал по струнам и залихватски пел охальные частушки. Но Витьку хозяин огорода вроде бы узнал и явился, конечно, к Дружниковым злой, готовый отлупить пацана, и сразу с порога: «Мать-перемать, где твой такой-сякой-долбанутый брат?» А Генашка спокойно ему в ответ, дескать, не знаю, а сам опять заголосил: «Председателя жена меня отлупила, говорят мне - поделом, чтоб с ним я не ходила!»

Плюнул с досады мужик и удалился. Генашка подождал еще немного, не вернется ли Витькин преследователь, и шумнул брату, мол, опасность миновала, вылазь. Но и про это, и десятки других проказ Павла узнала много лет спустя, когда война закончилась, и парни стали женатыми, вспоминали то со смехом, а то и со слезами, свое давнишнее военное житье-бытье. Так выяснилось, что Витюшка помог поймать диверсанта. Чем уж ему однажды не приглянулся высокий черноволосый мужчина, Витя и сам понять не мог, наверное, тем, что часто попадался на глаза в дневное время: взрослые все на работе, а этот постоянно на рынке околачивался, причем не покупал и не продавал ничего. Вот и стали мальчишки следить за странным незнакомцем. И выяснилось, что подозрительный тип часто бродит неподалеку от заводских территорий, вечерами торчит в Сталинском саду, делая вид, что гуляет, а сам внимательно рассматривал кирпичный корпус завода снарядов, который был как раз напротив сада.

Подозрения ребят усиливались с каждым днем, они уже решали: рассказать об этом типе в милиции или же самим выяснить до конца, кто он такой. Как оказалось позднее, подозрения ребят были верными: вдруг загорелся завод снарядов, так сильно заполыхал, что выгорело все внутри, остался один мрачный кирпичный остов, навсегда прилипло к нему название - «горелый корпус». Тогда-то мальчишки и подумали, что подозрительный незнакомец может быть причастен к пожару. Мальчишки увидели его на следующий день после пожара, и Витька, который упражнялся в стрельбе из лука по воронам, выстрелил в незнакомца и ранил в шею. Мужчина взревел от боли и погнался за «Робин Гудом». Однако Витька был не промах, бросился в сторону рынка, где постоянно дежурил милиционер, и рассчитал все верно: перескочив через забор, оказался прямо перед милиционером и закричал:

- Дяденька, помогите, он убьет меня!

Удивленный милиционер не знал, что и подумать, как через забор перемахнул взрослый окровавленный мужик.

- Вот он, вот он! - завопил Витька, и милиционер, по-прежнему ничего не понимая, ловко сбил преследователя с ног - разберемся, дескать, потом, что к чему. При обыске у Витькиного преследователя нашли пистолет, а в ходе следствия выяснилось, что человек и в самом деле - диверсант.

А еще вышел забавный случай с Лидой.

Привел ее однажды домой милиционер, на руках у девочки была курица Ряба, пропавшая несколько дней назад. Милиционер рассказал, что Лиду притащила в отделение милиции какая-то старуха с заявлением, что Лида якобы украла у нее курицу. А Лида сердито ногой топала и твердила: «Нет, это моя курица! Я ее у ихнего дома нашла, она у нас потерялась!»

Колтошкин, тот самый следователь, который в сороковом году помог советом Павле, как избежать суда, спросил у Лиды: «А почему ты решила, что это твоя курица? Они все одинаковы - белые да рябые». - «Нет, моя! - упрямо топнула опять ногой девчонка. - У нее коготок кривой, и имя она свое знает!» - «Врет она, врет! - злилась старуха. - Украла у меня курицу, а теперь выдумывает про коготок какой-то да имя!» - она рассчитывала, вероятно, на то, что скорее поверят ей, пожилой женщине, чем этой заплаканной, чумазой девочке. Но Колтошкин взял курицу, осмотрел ее, хмыкнул, потом отнес в другой угол и велел старухе позвать к себе курицу. Та запела: «Цып-цып-цып»! Однако курица не обратила на это никакого внимания: ходит себе по комнате и пытается что-то клюнуть на полу. «А теперь ты позови, - сказал Колтошкин Лиде, - как ее зовут, а?» И девчонка зачастила: «Ряба-ряба-ряба! Рябушка!» - и курица встрепенулась, бросилась на знакомый голос, закокотала восторженно, радуясь, наверное, что нашлась хозяйка.

- А Колтошкин ка-а-к глянул на старуху, у него взгляд, знаете, какой грозный, - смеясь, рассказывал милиционер, - так она вся и обмерла. Колтошкин впаял ей штраф, а девочку велел домой отвести. Вот она, ваша боевая упрямица. Главное, топает ногой да твердит: «Моя курица!» - и все. Ишь, какая бесстрашная! - и погладил героиню по голове.

Но как ни любили дети курицу, а пришлось ее убить, когда заболела Люсенька. Но и Рябино мясцо не помогло ей.

Павле ночами не спалось, все думала-думала, стонала протяжно:

- Не могу я больше, не могу! Максим, где ты? Четвертый год нет весточки от тебя! Приезжай, хоть какой больной или увечный! - но надежда на возвращение мужа таяла с каждым днем: был бы жив - дал бы, наверное, о себе знать, хоть и сказал, что не вернется увечный. А с другой стороны Максим был таким, что в плен не дался бы, значит, нет его на белом свете.

И страшная мысль пришла в голову Павлы: отравить всю семью и самой отравиться. Что ждет их впереди? Прокормить, образование дать им она одна не в силах.

Павла тяжело поднялась, вышла в темный двор, постучала к деду-соседу, что работал в санэпидемстанции и приносил иногда крысиный яд на потраву мышей, которых водилось в доме несметное количество. Это всегда удивляло Павлу: люди живут голодно, а мышей - не изведешь, чем только они питаются?

- Дедушка, нет ли у тебя крысиного яду? - спросила Павла, зайдя к нему.