Алая Вуаль - Шелби Махёрин

обсидиан, — пока он не выглядит совершенно реальным. Я в недоумении качаю головой. Потому что он, конечно, настоящий, даже если мысль о нем в пятнадцать лет, с измученными родителями, озорными кузенами и бочкой, полной медовухи, наполняет меня необъяснимым и неожиданным чувством потери.

Я рефлекторно смеюсь.

— И подумать только — когда мне было пятнадцать, я все еще спала в детской и играла с куклами. — Я снова смеюсь, не в силах остановиться, и резко откидываюсь назад, чтобы удержаться на задних ножках стула. Хотя он открывает рот для язвительного ответа, я говорю поверх него, теперь уже быстрее. В прошлом году Лу, Рид и Бо играли в игру — правда или действие — с виски, а я спала в другой комнате. Жаль, что меня не было, я бы тоже могла поиграть. Я бы хотела как-нибудь сыграть в такую игру… И ты думаешь, что это было бы неловко, когда мы все вместе путешествуем, но это было совсем не неловко. Знаешь, почему? — Я делаю резкую паузу, поворачиваю шею, чтобы посмотреть на него с ног до головы, ожидая, что его глаза расширятся, как у прилипалы, или, возможно, он наклонится вперед и покачает головой в предвкушении.

— Нет, — говорит он, его голос странно тих. — Я не хочу.

— Хочешь, я тебе расскажу?

Он кривит губы, отталкивая мой стул и вставая на четвереньки.

— У меня есть выбор?

— Нет, — я снова вскакиваю на ноги, и он делает шаг назад, чтобы избежать столкновения, — и это не было неловко, потому что Лу и Рид — родственные души. Как и твои родители, Михаль.

— Правда?

Я с энтузиазмом киваю.

— Ты уже знаешь, что мы с Ридом встречались, потому что ты… ну, я не знаю, откуда ты знаешь, но могу поспорить, что ты не знаешь, насколько они идеально подходят друг другу. Наверняка ты не знаешь, что Лу играет на четырех инструментах. Готова поспорить, ты не знаешь, что Рид великолепно танцует вокруг майского шеста67, когда думает, что за ним никто не наблюдает. — Я снова тыкаю его в грудь, осмеливаясь возразить. — Он танцует лучше тебя, я уверена. И он выше.

Его губы дергаются.

— Бог среди людей.

— Рид никогда бы не позволил себе такого сравнения. Он слишком скромен. — Подняв нос вверх, я поворачиваюсь и достаю из ящика бутылку абсента. На этот раз Михаль даже не пытается меня остановить. Вместо этого он прислоняется к ближайшему гробу, складывает руки на груди и смотрит на меня. — И не забудь о его брате, Бо, — говорю я ему, откупоривая абсент, чтобы выпить еще. Теперь он даже не обжигает мне горло. Действительно, мой язык полностью онемел. — Бо, возможно, самый забавный человек на свете. Он джентльмен и плут, а когда улыбается, то выглядит именно так, как я представляю себе лихого пирата — весь в шарме, ямочках и опасности. А Коко… Коко, — я потрясла бутылкой, не в силах остановиться, — Коко — это гораздо больше, чем просто красивое лицо, понимаешь? У нее острый ум и жесткая внешность, но это только потому, что она не любит чувствовать себя уязвимой. — Я прижимаю бутылочку к груди, облокотившись о стол и проводя большим пальцем по зеленым крыльям феи. Возможно, я покрашу волосы в изумрудный цвет, как у нее, для маскарада в Канун Дня Всех Святых. Может быть, мсье Марк сошьет нам всем одинаковые крылья. Я счастливо вздыхаю при этой мысли. — Я так их всех люблю.

— Правда? — Он сардонически вздергивает бровь. — Никогда бы не подумал.

Испугавшись, я поднимаю взгляд на Михаля и хмурюсь. Потому что я совсем забыла, что он здесь. Потому что, судя по его тону, он не любит моих друзей так, как я, и потому что он… он планирует…

Комната опасно кружится, когда я выхватываю из ящика стола Одессы нож для писем и направляю его на него, как нож. Он гораздо легче, чем копья и сабли Шассера. И гораздо приятнее.

— Я не позволю тебе убить их, мсье, — резко говорю я.

Он закатывает глаза, но в остальном не двигается с места.

— Убери его, пока не поранилась.

Мои глаза вспыхивают от такого отказа.

— Ты не можешь указывать мне, что делать. Все всегда пытаются сказать мне, что делать, но только один из них мой капитан — ты не мой капитан, — а значит, я не должна слушать ни слова из того, что ты говоришь.

При упоминании Жан-Люка весь юмор в выражении лица Михаля исчезает.

— Ах, да. — Сцепив руки за спиной, он смотрит на кончик ножа для писем, прижатый к груди. К сожалению, он сделан из стали, а не из серебра. — Селия, охотница. На мгновение я забыл. Интересно, скольких людей ты бы убила, если бы осталась в Башне Шассеров? — Он делает резкий шаг к ножу для писем, и он — мои глаза расширяются в недоумении — сгибается у него на груди. Она сгибается. Я поспешно бросаю его, отшатываюсь назад и врезаюсь в стол Одессы. Однако он не перестает идти ко мне, медленно сокращая расстояние между нами. — Ты, конечно, никогда не стесняешься нападать на меня. Почему?

— Потому что ты чудовище. — Все еще отступая назад, я бросаю в него бутылку абсента, чтобы остановить его приближение. Я даже не знаю, почему я хочу остановить его приближение. Он обещал, что не причинит мне вреда, но что-то в решительной постановке его челюсти посылает восхитительную дрожь по моей спине. Он ловит бутылку одной рукой и бросает ее в ящик стола Одессы. — И я не Шассер, — упрямо говорю я ему, ныряя за гроб. — Больше нет.

— Ты, конечно, думаешь как Шассер. Твой любимый капитан знает, что ты нарушила клятву?

— Нет, он… — Мои брови нахмурились в замешательстве, и я отшатнулась, напряженно моргая. Я забыла рассказать ему о Жан-Люке. Я рассказала ему о других, но почему-то забыла упомянуть о том, как велик Жан, как непоколебим, способен и предан. Твой любимый капитан знает, что ты нарушила клятву? В ответ на этот вопрос в моих ушах раздается низкий гул, лишающий меня возможности думать. — Что… что ты имеешь в виду? — недоверчиво спрашиваю я.

Он кладет руки на гроб.

— Ты мне скажешь.

Но… нет. Мне не нравится его вопрос. Совсем не нравится. Действительно, этот разговор стал безвозвратно скучным.

— Я… я ничего тебе не скажу, и я не хочу больше с тобой разговаривать. — Я решительно отворачиваюсь от него в сторону прохода. Он не сможет испортить мне этот момент, как бы он ни