Голоса потерянных друзей - Уингейт Лиза

— Еще не знаю, — и это чистая правда. Единственное, в чем я сейчас уверена, так это в том, что не знаю, куда податься. — Но у меня есть кое-какие дела в Остине.

Я достаю бабушкины бусы из-под воротника и рассказываю Эламу про нас с Джуно-Джейн и про Книгу пропавших друзей. Заканчиваю я историей ирландца о белой девочке.

— Уж не знаю, есть ли тут хоть капелька правды. Девочка могла найти эти бусы, а может, ирландец-конокрад вообще все выдумал. Но я не могу уехать, не сделав попытки это проверить. Надо сперва во всем разобраться, а уже потом покидать Техас. А раньше я подумывала остаться тут и продолжить путешествие с книгой по окрестностям, чтобы искать моих близких, рассказывать людям о пропавших друзьях, записывать новые имена, расспрашивать встречных о родне — своей и чужой, — о том, что книгу ведет Джуно-Джейн, я решаю умолчать. Не рассказываю и о том, что могу прочесть в ней всего несколько слов. Элам — уважаемый человек. Достойный и гордый. Хочу хоть немного ему соответствовать.

Я снова возвращаюсь мыслями к Книге пропавших друзей, к именам, записанным в ней, к данным нами обещаниям.

— Но может, я вернусь в Техас через годик-другой, и уже тогда обойду его с книгой. Теперь-то я знаю дорогу, — я гляжу на мисси, тяжело повисшую на мне, точно мешок, взваленный на плечи. Ну и кто же за ней такой присмотрит? — Она много чего успела натворить на своем веку, но я не могу ее бросить в таком положении. И Джуно-Джейн тоже не оставлю в ее горе. Она еще совсем ребенок — а тут такое испытание! А еще я не хочу, чтобы ее обманули с наследством. Мы надеялись разыскать бумаги ее отца и доказать, что все должно было достаться ей, но доктор сказал, что массу Госсетта привезли в форт ни с чем.

— Я напишу в мэйсонскую тюрьму и разузнаю, не осталось ли у них седла и упряжи — в них тоже может что-нибудь найтись, а еще попрошу кого-нибудь сопровождать вас в Остине и посадить на поезд, идущий на восток. Марстон со своими соратниками рыщет поблизости и знает, что мы здесь. Они ни перед чем не остановятся ради своих целей, и им не нужны свидетели, которые могут дать против них показания, если их поймают и допросят. А девочки могут подтвердить личность Лейтенанта, а может, и остальных. Это значит, что они в опасности, и вы тоже. Лучше вам пока уехать из Техаса.

— Мы будем очень вам благодарны. — Ветер шелестит в ветвях над нашими головами и отбрасывает на кожу Элама свет и тени. Его глаза становятся то темно-карими, то снова золотистыми. Все звуки форта для меня вдруг затихают. Я уже ничего не замечаю. — Берегите себя, Элам Солтер. Будьте очень осторожны.

— Застрелить меня невозможно. Они сами так говорят, — он едва заметно улыбается и кладет руку мне на плечо. Меня пронзает жар и сгущается в самом низу живота — никогда раньше ничего подобного не чувствовала! Перед глазами пляшут тени. Покачнувшись, я моргаю, открываю рот, чтобы что-то сказать, но язык точно присох к небу.

Чувствует ли он этот ветерок, что кружит около нас посреди летнего зноя?

— Не бойтесь, — шепчет он, а потом разворачивается и уходит вдаль широким, мерным шагом человека, который уже нашел свое место в этом мире.

«Не бойтесь», — мысленно повторяю я.

Но мне страшно.

Потерянные друзья

Уважаемая редакция! Я разыскиваю родственников моего отца. Деда моего зовут Дик Райдаут, а бабушку Пегги Райдаут. Они оба принадлежали человеку по имени Сэм Шэгс из Мэриленда и жили в тринадцати милях от Вашингтон-сити. У них было шестнадцать детей. Вот имена некоторых из них: Бетти, Джеймс, Барбари, Тетти, Рэйчел, Мэри, Дэвид, Хендерсон, София, Амелия, Кристиан, Энн. Моего отца зовут Хендерсон Райдаут [sic]. Его продали, потом он бежал, был пойман и перепродан работорговцу в 1844-м, а затем его привезли в Новый Орлеан и продали в Миссисипи. Тетю Софию я видел в 1866 году, она тогда жила в Клейборне, Миссисипи. Пишите мне в Коломбию, Миссисипи.

Дэвид Райдаут

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

(Из раздела «Пропавшие друзья» газеты «Христианский Юго-Запад», 25 ноября, 1880)

Глава двадцать шестая 　

Бенни Сильва. Огастин, Луизиана, 1987

Я сворачиваю на подъездную дорожку, ведущую к Госвуд-Гроуву.

Газон аккуратно пострижен, а значит, Бен Райдаут уже был здесь и пораньше управился с работой. Перед воротами я сбавляю скорость. Их левая створка открыта почти полностью и слегка покачивается на ветру. Правая же закрыта, точно не рада моему появлению, она нерешительно подрагивает и скрепит петлями.

Надо бы выйти из машины и распахнуть ворота пошире, но вместо этого я вжимаю педаль газа и заезжаю внутрь. Слишком уж я взволнована и никак не могу отделаться от ощущения, что кто-нибудь непременно заявится сюда — и попытается помешать нам сделать то, ради чего мы приехали. Это могут быть дяди Натана, делегация из школьного совета, директор Певото со срочной миссией вернуть меня в строй, Редд Фонтэйн, снова отправившийся на патрулирование в своей полицейской машине. Этот город точно старая злая собака: погладишь ее против шерсти — и тут же растревожишь всех блох. Но если дать ей снова уснуть, она, так и быть, позволит мне остаться.

Мой телефон продолжает трезвонить, а Фонтэйн так и не прекращает своих вылазок. Сегодня утром к кладбищу подкатил автомобиль «шевроле», из него вышли трое и принялись расхаживать среди могил, переговариваясь о чем-то, кивая и показывая на ограждения — в том числе и на то, которым обнесен мой дом и фруктовый сад за ним.

Не удивлюсь, если следом приедет бульдозер вместе с уведомлением о выселении. Вот только дом принадлежит Натану, а он заверил меня, что не собирается его продавать. Возможно ли, что земельная сделка уже дошла до такой стадии, что ее нельзя отменить? Как знать. В течение суток Натан пытался вылететь ко мне, несмотря на бесконечные отмены рейсов и закрытия аэропортов из-за мощного торнадо, охватившего центральные районы страны. В конце концов он арендовал машину и поехал на ней, а в пути не нашел свободной минутки, чтобы остановиться у телефонного автомата и сообщить мне последние новости.

Я выдыхаю с облегчением, когда вижу у дома его машину, маленькую синюю «Хонду», — по крайней мере, я предполагаю, что это и есть арендованная им машина. Проехав подальше, я паркую своего «Жука» за большим домом, чтобы со стороны дороги его не было видно. Идет уже третий день моего далеко не добровольного отпуска. Детям сказали, что я заболела. Я знаю об этом, потому что мне звонили Бабушка Ти, дамы из «Нового века» и Сардж, чтобы узнать, как я себя чувствую. Всем им пришлось разговаривать с автоответчиком, потому что сама я не знаю, что им сказать. Похоже, я действительно болею, только не телом, а душой.

Уж не знаю, что там за сведения раскопал Натан, но очень надеюсь, что с их помощью можно будет свернуть горы. Все, что нам сейчас нужно, — какое-нибудь чудо, которое поможет выиграть в последние секунды матча. Мои ученики заслуживают эту победу, заслуживают того, чтобы им воздалось за старания и находчивость.

— Ну что, вот мы и приехали, — говорю я «Жуку» и какое-то время продолжаю сидеть за рулем в знак полной солидарности. Мы с этой машинкой проделали огромный путь с тех пор, как покинули пустые коридоры факультета английской филологии. Я теперь совсем другой человек. Что бы там ни случилось дальше, этот опыт и это место изменили меня. Но я никак не могу поддерживать систему, которая внушает детям, что они пустое место и никогда ничего не добьются. Главным достижением в ней считается тот факт, что ребята весь день просидели за партами. Но они заслуживают тех же возможностей, которые давали мне наставники и друзья. Они имеют право знать, что жизнь, которую ты сам себе создаешь, может разительно отличаться от той, которая тебе уготована по рождению. Поэтому надо что-то придумать. Я так просто не сдамся! Трусы не добиваются великих побед. Трусы не выигрывают войн. «И пока ты не выйдешь из схватки, нельзя себя считать побежденной», — говорю я себе.