Голоса потерянных друзей - Уингейт Лиза

У меня такое чувство, будто она — сестра, которую он так любил и которую так горько оплакивает, — сейчас рядом с нами. Мне всегда хотелось иметь сестру.

— Если бы я могла познакомиться с ней…

Он резко вдыхает и, нетвердо шагнув к следующему лестничному пролету, жестом предлагает мне пойти первой.

— Мама рассказывала, что если Робин задумывала что-то, то всегда очень тщательно исследовала вопрос, писала конспекты, но никому их не показывала. Думаю, это все влияние этого дома и судьи с его бесчисленными папками и журналами. Тебе не попадались в библиотеке подобные документы? Заметки Робин или судьи?

— Только то, что я тебе уже показала. А последнее время вообще никаких находок не было, это совершенно точно, — отвечаю я. Натану удалось меня заинтриговать. Я бы все отдала, чтобы хоть разок поговорить с Робин.

Хотя одного раза мне вряд ли хватило бы.

Когда мы поднимаемся наверх, к Робин в комнату, я наконец вижу ее фотографию. Не детский снимок вроде тех поблекших студийных фотографий, что висят в гостиной, а взрослый. На элегантном письменном столе с тонкими ножками стоит деревянная рамка, украшенная веточками, а в нее вставлен портрет улыбающейся светловолосой девушки. У нее худое, узкое лицо. Глубокие, синевато-зеленые бездонные глаза сразу привлекают внимание. Глаза у нее добрые. Точь-в-точь как у брата. Она стоит на рыбацкой лодке, а позади нее — Натан, тогда еще подросток. Они оба смеются, а Робин держит в руках безнадежно запутавшуюся удочку.

— Это дядина лодка, — поясняет Натан, заглянув мне через плечо. — Дяди по маминой линии. Она росла в небогатой семье, но, боже мой, уж кто-кто, а ее отец и дяди знали толк в развлечениях! Они часто брали нас с собой ловить креветок — мы садились к ним в лодку, и они везли нас куда-нибудь. Порой мы удили рыбу, если получалось. Иногда сходили на берег и оставались там на денек-другой. Папа с братьями были знакомы почти со всеми в округе, а многие и вовсе приходились им родней.

— Ox и весело вам жилось, — говорю я и вновь представляю рыбацкую лодку, другую жизнь Натана, его связи на берегу.

— Не то слово. Но долго мама среди болот прожить не смогла. Порой у людей появляются комплексы из-за происхождения и воспитания. Она вышла замуж за человека, который был старше на пятнадцать лет, к тому же несметно богат, и ей вечно казалось, что люди, как с ее стороны, так и со стороны мужа, осуждают этот шаг — считают ее авантюристкой и все такое. Она не знала, что с этим делать, и решила просто уехать подальше. И Ашвиль подарил ей живописные виды, другое самовосприятие, в общем, сама, наверное, понимаешь.

— Еще как! — Настолько хорошо, что и сказать нельзя. Покинув дом, я старательно вычеркнула прошлое из своей жизни — или хотя бы попыталась это сделать. Но Огастин научил меня тому, что прошлое вечно следует за тобой, куда бы ты ни направился. И главный вопрос — что ты станешь с ним делать: бежать или извлекать из него уроки.

— Знаешь, я думал, мне тут будет… тяжелее, — говорит Натан, но его напряженный голос свидетельствует об обратном. — Но я понятия не имею, что именно мы ищем. И сказать по правде, чем бы оно ни было, возможно, оно уже утрачено. После смерти Робин Уилл и Мэнфорд заявились сюда со своими женами и детьми и прибрали к рукам все, что только хотели.

Хотя Робин уже два года как умерла, обыскивать ее комнату все равно кажется непростительной наглостью. Ее личные вещи по-прежнему здесь. Мы осторожно проверяем ящики, полки, шкаф, коробку в углу, старый кожаный чемодан. Такое чувство, будто тут уже кто-то основательно порылся, а потом просто распихал вещи по ящикам и ушел.

Ничего существенного мы так и не находим. Чеки в кредит, лекарства, письма от друзей, заметки о путешествиях, чистые листы для записей, записная книжка с милым золотистым замочком спереди. Замочек не заперт и ключ по-прежнему хранится между страниц, но когда Натан их пролистывает, внутри обнаруживается только список прочтенных книг, дополненный любимыми цитатами, рецензиями на каждую книгу, датами начала и окончания чтения. Порой Робин читала по несколько книг в неделю — причем всё: от классики и вестернов до нон-фикшн и «Ридерз дайджеста» из коробок, стоящих внизу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Твоя сестра была настоящим библиофилом! — замечаю я, заглядывая Натану через плечо.

— Это у нее от судьи, — отвечает он.

А еще между страниц обнаруживается листок, на котором велся подсчет очков в ходе бильярдных партий — видимо, дед и внучка вели ожесточенное соревнование в последний год жизни судьи, недаром в библиотеке стоит старый бильярдный стол марки «Брансвик».

— У них было много общего, — добавляет Натан.

Он выдвигает ящик стола, чтобы убрать бумаги на место, и тут откуда-то из его недр выкатывается бильярдный шар. Он со стуком падает на пол и с ускорением катится по нему. Мы с Натаном смотрим, как шар мечется по неровному паркету то в одну сторону, то в другую, а потом, поймав отблески солнца и гирлянды, висящей на стене, наконец закатывается под кровать.

Мои плечи невольно содрогаются. Натан пересекает комнату, поднимает край покрывала и заглядывает под кровать.

— Несколько книг, да и только, — сообщает он и подталкивает их ногой, чтобы было легче достать.

Ящик стола не так-то просто задвинуть обратно. Я опускаюсь на корточки, чтобы разобраться, как вернуть колесики в пазы. В дальнем углу ящика обнаруживаются еще бильярдные шары и треугольная подставка — из-за них-то конструкцию и перекосило. За годы спасения всяких мелочей из комиссионок я научилась обращаться со старинной мебелью, так что, проделав несложные манипуляции, я возвращаю все в нужное положение.

Когда я оборачиваюсь, вижу, что Натан сидит на полу, прислонившись спиной к кровати из вишневого дерева и вытянув длинные ноги. Такое чувство, будто он и сам не заметил, как сполз на пол, зачитавшись детской книжкой под названием «Там, где живут чудовища».

Я собираюсь спросить, его ли это книга, но ответ и так без труда прочитывается по рассеянному выражению его лица. Сейчас он даже не помнит, что мы в комнате вдвоем. Сейчас он сидит рядом с призраком. Натан вместе с ней читает книгу, как они делали когда-то много раз.

Я стою и смотрю на него, и на краткий миг мне даже кажется, что я сумела разглядеть рядом ту самую девушку с фотографии.

Он листает страницы. Затем останавливается на середине, достает конверт и маленькую стопку фотографий, а книгу кладет на колени.

Пока он раскладывает снимки по полу, я незаметно подбираюсь ближе.

Снимки детские: первый учебный день в школе, фото из поездок, семейное фото на лыжне. Мама Натана — высокая блондинка в розовом дутом комбинезоне. Красивая, как супермодель. Робин на вид лет десять, а Натан еще совсем кроха, плотно укутанный в теплую одежду. Его держит на руках отец, одетый в дорогой спортивный костюм. Он улыбается. Его лицо лишено и насупленных бровей, и глубоких морщин на лбу, которые сразу бросаются в глаза при взгляде на Уилла и Мэнфорда. Он выглядит счастливым и беззаботным.

Натан вскрывает конверт. Заглядывая через его плечо, я читаю письмо:

Натан!

Я знала, что перед этой книгой ты не устоишь!

У мамы эти фотографии валялись в ящиках с принадлежностями для рисования. Сам знаешь, какая она у нас несентиментальная! А я решила собрать их и сохранить для тебя. Так ты хотя бы узнаешь, как выглядел когда-то! Ты был сущим ангелочком, разве что докучливым порой. Засыпал нас с мамой вопросами до тех пор, пока мы не начинали думать, а не заклеить ли тебе рот скотчем! А когда я спросила тебя, откуда взялось столько вопросов, ты посмотрел на меня честнейшим взглядом и сказал: «Я просто хочу знать все на свете, как ты».

Так вот, братишка, у меня для тебя сюрприз: я знаю далеко не все, но точно уверена, что ты вырастешь славным парнем. Ты точно стоил всех наших переживании.

У тебя светлая голова на плечах. И если ты читаешь это письмо, значит, у тебя наверняка осталось несколько вопросов, на которые я не дала ответа.