Чикита - Антонио Орландо Родригес

новая мода.

Кроме того, Итурри рассказал новости про статую вышиной в двадцать шесть футов, которую должны установить у входа на Всемирную выставку, — богиню, стоящую на золотом шаре и символизирующую город Париж. По слухам, Клео де Мерод написала в комитет по устройству выставки и безвозмездно предложила себя в качестве натурщицы. Но господа из комитета лишь вежливо поблагодарили и пообещали, что будут иметь ее в виду, а пока рассматривается несколько кандидатур.

Вскоре Чикита перестала слушать болтовню Итурри и стала рассеянно разглядывать коллекцию ваз Галле, украшавшую гостиную, но, разобрав в разговоре имя Альфреда Дрейфуса — поговаривали, он недавно подхватил ужасную простуду, — снова навострила ухо. В Штатах она много читала об этом капитане, еврее по происхождению, обвиненном в шпионаже в пользу Германии, приговоренном к пожизненному заключению и сосланном на жуткий Чертов остров в Гвиане. Его защитники, в том числе Эмиль Золя, добились повторного процесса, на котором Дрейфусу вновь вынесли обвинительный вердикт. Однако новый президент Франции, Лубе, его помиловал, и Дрейфус помилование принял, хотя оно не означало признания его невиновным, и с тех пор уединенно жил вместе со своими сестрами в городе Карпантра.

— Неверный ход, — высказался граф. — Ему следовало дождаться полного оправдания. Зачем принимать прощение, если ты ни в чем не виноват?

— Легко говорить тому, кто не сидел годами в одиночном заключении и имеет отменное здоровье, — парировала Отеро. — Впрочем, после выздоровления он продолжит борьбу и докажет свою невиновность.

Все тут же пожелали узнать мнение Чикиты о Дрейфусе. Это вам не пустяки: вся нация разделилась на два непримиримых лагеря. Присутствовавшие, как и большинство писателей, художников и прочих творческих людей, были dreyfusards, то бишь выступали за новый процесс, чтобы Дрейфуса оправдали и вернули ему капитанские погоны. Присоединится ли Чикита к их рядам? Ей пора определиться, ведь, куда она ни направится, люди повсюду станут спрашивать, какова ее позиция, и относиться как к союзнице или как противнице. Отеро очень просто решила для себя вопрос: «Уживаешься с евреями — значит, ты за, а желаешь, чтоб они сквозь землю провалились, — против».

— На чьей стороне Бернар? — спросила Чикита.

— На стороне Дрейфуса, естественно, — ответил граф.

— Тогда и я на его стороне.

После этого страсти улеглись, и Итурри продолжал скармливать гостьям сплетни. Визит оказался весьма поучительным для Чикиты: теперь она знала, что больше всего на свете все изысканные парижане любят перемывать косточки друг другу.

Дома Прекрасная Отеро справилась у Чикиты, какое впечатление на нее произвели граф и его секретарь. «Оба очень приятные собеседники, особенно месье де Итурри», — отвечала лилипутка. «Ах да, этот гаденыш пообтесался и научился вести себя очаровательно, — вздохнула Каролина. — Когда он только приехал в Париж, то торговал галстуками в бутике „Карнаваль де Вениз“, но барон Доазан вытащил его из лавочки и сделал своим любовником. Продлилось это недолго: Монтескью вцепился в него мертвой хваткой, увел у барона и в попытке придать аристократизма приставил к фамилии „де“. Вот это я называю удачей: приезжаешь из Аргентины голый и босый, а попадаешь в постель к потомку д’Артаньяна. Но никому ни слова! Хоть, по слухам, граф всего однажды был с женщиной (кажется, с самой Бернар) и после целые сутки мучился рвотой, он не раз вызывал на дуэль тех, кто клеймил его содомитом».

Нина (так называли Каролину Отеро близкие друзья) отложила прогулку по Булонскому лесу до тех пор, пока Чикита не обзаведется подходящим туалетом. В конце концов, именно там tout Paris[103] принимает или отвергает новичков. Первое появление в Булонском лесу должно быть безупречным. Поэтому она отвезла Чикиту в maison de couture[104] мадам Пакен на Рю-де-ля-Пэ и сдала модельерше.

Пока помощница снимала мерки, Пакен взволнованно сообщила, что ее только что избрали председательницей Модного комитета Всемирной выставки. Ей поручено одеть гипсовую богиню, и она намеревается поразить публику чем-то необычайно драматичным. «Черное платье в стиле „принцесса“ с безумным количеством пуговок на спинке и длинная-предлинная горностаевая мантия», — мечтала она вслух.

— Уже решили, кто будет позировать для статуи? — равнодушным тоном осведомилась Отеро, изучая свои длинные отполированные ноготки.

— Нет еще, — ответила Пакен. — Кандидаток несколько, но кого выберут, неизвестно. Я так понимаю, Клео сама предложила свои услуги, и Мими тоже, и…

— Да, да, — оборвала ее «андалузка», снова боясь услышать ненавистное имечко, — надо думать, многие готовы на все, лишь бы их выбрали.

— И я в них камня не брошу, — заметила мадам Пакен. — Эта скульптура будет представлять всех парижских красавиц. Позировать для нее — огромная честь, — после чего лукаво спросила: — А ты, дорогая, не хотела бы подарить статуе свое личико и фигуру?

— Мне ни к чему эти уловки, — отвечала Каролина. — У меня и без статуи забот полон рот. К примеру, сегодня днем я принимаю Лео, а вечером ужинаю с Берти.

Чикита уже кое в чем разбиралась. Лео — это король Бельгии Леопольд II, самый богатый человек в мире, а Берти — принц Уэльский, пятидесятилетний бонвиван, любитель приключений, которого маменька, королева Виктория, снабжает огромными средствами — лишь бы путешествовал по миру и держался подальше от Лондона. Но также Чиките было известно, что после возвращения от Монтескью Нина первым делом написала записки всем своим влиятельным друзьям с просьбой замолвить за нее словечко в споре о выборе натурщицы.

Как только достойный Булонского леса наряд был готов, Чикита и Прекрасная Отеро отправились на прогулку. Чикита была поражена. Она и вообразить не могла, что в одном месте может собраться столько знати, представленной в большинстве своем элегантными красавцами и красавицами. Одни катили в каретах, другие гарцевали верхом, а множество оригиналов взгромоздилось на трехколесные велосипеды… Среди последних было и несколько дам, облаченных в смелые широкие панталоны!

Лес представлял собой лабиринт тропок под сенью вековых деревьев, садов, прудов с лебедями, пергол, беседок и кафе, до отказа забитых аристократами, плебеями-миллионерами, артистами, политиками, военными, девицами на выданье и кокотками… Тот, кто не появлялся в Лесу, не существовал для общества. Все желавшие отметиться в качестве значимой фигуры — обладатели «старых» и «новых» денег, кумиры публики, словом, все, кто хотел пробиться в избранные, — вынуждены были как можно чаще дефилировать по аллеям. Они прогуливались по тенистым дорожкам, щеголяли нарядами и драгоценностями, любовались друг дружкой, отвешивали комплименты и зубоскалили. Любознательной Чиките лес казался бурным морем, в которое, словно полноводная река, впадали Елисейские Поля.

Они с Отеро вышли из экипажа в мехах от Дусе и огромных шляпах, украшенных цветами, фруктами и лентами, и,