Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Грибов, должно, в этом годе будет много, — сказала женщина. — Почки рано распустились.
— Какие у вас тут грибы? — поинтересовался капитан.
— Разные, разные! И белый есть, и красный... Груздь опять же иной год хорошо растет, а рыжиков — видимо-невидимо!
— И-эх! — Бурцев почмокал губами. — Холодной бы водочки и соленый рыжик на вилку!.. Только чтобы размером не больше пятака. Как, Боря, смотришь на это дело?
— Положительно, — отозвался шофер.
— Видать, люди понимающие, — одобрительно сказала женщина. — Приезжайте к нам осенью. Угостим и рыжиками, и груздочками. А насчет водочки трудно, все больше самогон... — Она зажала руками рот и в испуге забилась в угол.
Все засмеялись. Капитан тоже.
— Однако вам не самогон нужон, а посерьезнее что, — осмелела она. — Да и гоним мы не из хлебушка, где его взять? Из мороженой картошки.
— Специально морозите? — спросил шофер.
И тут открылась — лес неожиданно расступился за поворотом — деревня Большие Горелики.
У Татьяны сильно забилось сердце. Кончалось ее путешествие в незнаемое, но не кончались, теперь поняла она, неизвестность и сомнения. Что из того, что приехала сюда?.. Мысли ее, тяжелые и нерадостные, не остались где-то — они приехали вместе с нею.
— Вот они, наши Горелики! — с гордостью сказала женщина.
Традиционно, прямо и строго, точно в строю, вытянулись вдоль кромки леса избы. Рубленые, добротные, крытые белесой осиновой щепой, с украшенными резьбой наличниками, а кое-где и с петухами на коньках.
У околицы пришлось сбросить скорость: машину окружили ребятишки. Они бежали рядом, держась кто за крыло, кто просто за полированную поверхность кузова.
Остановились у дома Матвеевых. Бурцев поддержал Татьяну под руку, помог выйти и подал костыли. Распахнулась калитка — и к ним, припадая на протез, выбежал Иван Матвеевич.
— Приехала! — радостно закричал он. — Ну молодец, дочка! Молодец!.. — Он обхватил ее своими медвежьими ручищами, и Татьяна еле удержалась на ногах. — Елки-палки, приехала ведь! — повторял Матвеев.
Заурчал мотор.
— Куда же вы?.. — Иван Матвеевич метнулся к машине. — У нас так не положено, товарищ капитан, чтобы гостей отпускать не накормивши. А вы мне дорогие гости.
— Спасибо. С огромным удовольствием погостили бы, но!.. — Бурцев, сожалея, развел руками. — Дела торопят. Мы как-нибудь обязательно заедем. Как, Боря?
— Железно, — сказал шофер.
— Милости просим. А то задержались бы хоть на часок? Мы быстро сообразим.
— Нельзя.
— Тогда я сейчас, мигом... Минутку постойте! — Матвеев кинулся в дом.
Татьяна стояла беспомощная, ошеломленная встречей, а костыли валялись у ног.
— Счастливо вам! — сказал Бурцев, улыбаясь. — Уезжать будете — заходите. Может быть, помощь потребуется. И вообще. — Он захлопнул дверцу, сильный мотор взвыл, ребятишки отскочили по сторонам, машина развернулась ловко в узкой, тесной улице и покатилась за околицу.
Когда вернулся Матвеев с бутылкой самогона и со свертком, в котором была завернута закуска, «оппель» уже скрылся за лесным поворотом...
— Нехорошо получилось, — сокрушенно сказал он. — Вроде как гостей принять не сумели.
— Им правда некогда.
— Всем нынче некогда, время такое. — Иван Матвеевич с трудом нагнулся, подобрал костыли. — Раз так, — сказал, вглядываясь в дорогу, словно надеялся, что машина вернется, — пошли в избу. Вон мать все гляделки в окно проглядела.
ГЛАВА XXIII
Четыре года без малого ждали этого дня. А все равно весть о Победе пришла как-то неожиданно, ворвалась в жизнь взволнованным и торжественным голосом Левитана, и хоть не все поняли, что́ такое «Акт о безоговорочной капитуляции», каждый понял: кончилась война.
Наступил мир.
И не хотелось думать в это серое, дождливое утро, что не в каждый дом вернется отвоевавший солдат — во многих домах, спрятанные подальше от глаз, навсегда сохранятся сухие, пожелтевшие листки похоронок; что скуден пока хлебный паек; что лежат в развалинах села и города, фабрики и шахты, стоят без топлива остывшие паровозы; что впрягаются в плуг, вместо трактора или лошади, тысячи женщин...
Круглый черный динамик висел в кухне. Анна Тихоновна поднималась раньше всех, и потому она первая услыхала весть о Победе.
— Кончилась... Война кончилась... — почему-то шепотом, точно не доверяя сообщению, сказала она, приоткрывая дверь в комнату Антиповых.
Молодые спали на кровати, отгородившись ширмой, а Захар Михалыч — на оттоманке.
— Что?! — Он приподнялся.
— Война кончилась! — повторила Анна Тихоновна, всхлипывая. — По радио. Только что по радио объявили...
«Ну вот и все», — устало подумал Антипов. Уже нельзя больше жить надеждами — одними надеждами — на будущее, откладывая на потом, на «после войны», какие-то дела и решения, оставлять сомнения, прощать себе и другим ошибки.
Потом наступило...
Он встал, оделся и вышел из комнаты, чтобы не мешать одеваться молодым.
Анна Тихоновна сидела в кухне и плакала, закрыв руками лицо. Антипов не стал успокаивать ее. Он до конца прослушал официальное сообщение о подписании «Акта о безоговорочной капитуляции Германии», тоже сел и выключил радио.
Хотелось тишины, покоя.
— Господи, дождались! — сказала Анна Тихоновна, вытирая глаза. — Не думала я, что доживу до этого дня!.. Не верится даже.
Захар Михалыч молчал насупленно.
— Папка, милый!
Босая, в халатике, в кухню ворвалась Клава и бросилась на шею отцу.
— Ну, ну! — неумело приласкав дочь, бормотал он.
— Анна Тихоновна, миленькая, хорошая, не надо плакать! — Клава обнимала и ее, и целовала, целовала.
— Не буду, Клавочка. Больше не буду. Это я так, от радости... — Она пыталась улыбаться, но сделать это было трудно: мир, даруя людям огромную, ни с чем не сравнимую радость, напоминал о невозвратном, о тех, кто не дожил до него...
Вошел, одетый, подтянутый, Анатолий.
— Поздравляю, — сказал он. — А радио зачем выключили? — И потянулся к вилке.
Уже лилась мелодия песни «Широка страна моя родная».
С улицы доносились крики «ура!».
Кто-то
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Броня - Андрей Платонов - Советская классическая проза
- Через Москву проездом (сборник) - Анатолий Курчаткин - Советская классическая проза
- Жить и помнить - Иван Свистунов - Советская классическая проза
- Полынь-трава - Александр Васильевич Кикнадзе - Прочие приключения / Советская классическая проза
- На крутой дороге - Яков Васильевич Баш - О войне / Советская классическая проза
- Девчата - Бедный Борис Васильевич - Советская классическая проза
- Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников - Советская классическая проза
- Белая дорога - Андрей Васильевич Кривошапкин - Советская классическая проза
- Высота - Евгений Воробьев - Советская классическая проза