Талтос - Энн Райс

Майкл кивнул, словно говоря: «Я понимаю».

— Иметь возможность поговорить с Лэшером, — сказал Эш, — выслушать его воспоминания — было бы мне интересно. Но нет, я бы не чувствовал лояльности по отношению к нему. Единственная вещь, в которую никогда не верили ни христиане, ни римляне, это то, что убийство есть убийство, независимо от того, убийство ли это человека или убийство одного из нас. Но я верю в это. Я слишком долго жил, чтобы придерживаться глупых убеждений, что люди не заслуживают сострадания, что они «иные». Все мы связаны между собой, все связано. Как и почему — я не могу ответить. Но это истина, Лэшер был убит — он достиг своего конца, и если это зло было раздавлено навсегда, только одно это. — Эш пожал плечами, и на лицо его вернулась улыбка, возможно немного горькая, но светлая и печальная. — Я всегда думал, воображал, мечтал, быть может, что, если мы вернемся, у нас снова возникнет возможность встретиться на земле, мы сможем искупить это единственное преступление.

— Вы так не думаете теперь? — улыбнулся Майкл.

— Нет, — покачал головой Эш, — но есть причины не задумываться о таких возможностях. Вы поймете, когда мы сядем и поговорим вместе у меня в Нью-Йорке.

— Я ненавидел Лэшера, — сказал Майкл. — Он был порочный и имел порочные склонности. Он смеялся над нами. Возможно, фатальная ошибка. Я не вполне уверен также в том, что другие, как живые, так и мертвые, хотели бы, чтобы я убил его. Вы верите в судьбу?

— Я не знаю.

— Что означает ваше «не знаю»?

— Мне говорили сотни лет тому назад, что мне суждено быть одиноким — единственным выжившим представителем моего народа, И предсказание сбылось. Но означает ли это, что такова воистину моя судьба? Я был хитер; я пережил и зимы, и битвы, и неописуемые невзгоды. Так что я продолжаю выживать. Судьба или выживание? Я не знаю. Но в любом случае это создание было вашим врагом. Почему вы нуждаетесь в моем прощении за то, что уже совершили?

— Меня беспокоит не это. — Роуан отозвалась на этот вопрос прежде, чем успел ответить Майкл. Она продолжала сидеть в кресле, свернувшись, головой прильнув к кожаной обивке. Она одновременно могла видеть обоих, а они оба видели ее. — По меньшей мере, я не думаю, что Майкла заботит именно это.

Он не стал прерывать ее.

— Его беспокоит нечто такое, что сделала я, чего сам он не мог совершить.

Эш ждал, так же как и Майкл.

— Я убила другого Талтоса, женщину, — пояснила Роуан.

— Женщину? — мягко переспросил Эш. — Настоящую женщину-Талтоса?

— Да, настоящую женщину, мою собственную дочь от Лэшера. Я убила ее. Застрелила. Я убила ее, как только начала осознавать, что она есть и кто она есть. Она была рядом со мной. Я убила ее. Я боялась ее не меньше, чем самого Лэшера

Эш казался крайне заинтересованным, но ни в коей мере не встревоженным.

— Я опасалась спаривания мужчины и женщины, — продолжала Роуан, — я опасалась жестоких предсказаний, которые он сулил, и мрачного будущего, которое он описывал, и я опасалась, что где-нибудь — не здесь, а среди других Мэйфейров — Лэшер даст жизнь мужчине, который найдет ее, и на свет появится новое поколение. Тогда бы это была их победа. Вопреки всем страданиям, моим и Майкла, и страданиям Мэйфейрских ведьм с самого начала трагических событий. Это совокупление стало бы триумфом Талтоса

Эш кивнул.

— Моя дочь пришла ко мне с любовью, — едва слышно сказала Роуан.

— Да, — прошептал Эш, очевидно страстно желая продолжения рассказа

— Я застрелила свою собственную дочь, — сказала она, — я застрелила свою единственную и беззащитную дочь. А она исцелила меня: она пришла ко мне со своим молоком и дала мне его — и вылечила от травм, полученных при ее рождении.

Именно это беспокоит меня и крайне тревожит Майкла, что вы, желающий быть ближе к нам, раскроете страшную тайну и будете потрясены, когда узнаете, что существовала женщина, которая могла бы быть вашей, если бы я не уничтожила ее, не лишила жизни.

Эш нагнулся вперед в своем кресле, опершись локтями о колени, прижав согнутый палец к мягкой нижней губе. Его брови поднялись, он слегка нахмурился, внимательно всматриваясь в ее лицо.

— Что бы вы сделали? — спросила Роуан. — Если бы вы нашли ее, мою Эмалет?

— Так вот каково ее имя! — изумленно прошептал он.

— Это имя дал ей ее отец. Он предпринимал попытку за попыткой, вынуждал меня, хотя выкидыши буквально убивали меня. И наконец цель была достигнута эта малютка, Эмалет, оказалась настолько сильной, что смогла родиться.

Эш вздохнул. Он занял прежнюю позу, положив руку на кожаную обивку кресла, и устремил пристальный взгляд на Роуан, но не казался теперь ни опустошенным, ни рассерженным. Впрочем, кто знает, что творилось у него на душе.

Какую-то долю секунды казалось, что это чистой воды безумие: рассказать ему все именно здесь, в его собственном самолете, бесшумно скользящем в облаках. Но затем стало ясно, что признание было просто неизбежным, что они должны знать друг о друге как можно больше, поскольку совместные переживания заставили вспыхнуть огонек любви между ними, и этот огонек постепенно превращался в бушующее пламя.

— Хотели бы вы обладать ею? — спросила Роуан. — Хотели бы вы, возможно, обыскать всю землю и небо, чтобы найти ее, спасти ее, забрать ее в безопасное место и снова возродить свое племя?

Майкл испугался за нее, она могла заметить страх в его глазах. А она осознала, смотря на них обоих, что на самом деле говорит это вовсе не только для них. Она говорила все это для себя, ради собственного спасения, мать, застрелившая свою дочь. Она неожиданно отпрянула, плотно сомкнув веки, содрогнулась, подняв плечи, а затем села в свое кресло и вновь склонила голову набок. Она слышала, как тело упало на пол, она видела, как еще до этого утратило свои черты лицо; она вспомнила вкус молока, густого и сладкого, почти как белый сироп, и крайне полезного.

— Роуан, — мягко произнес Эш, — Роуан, Роуан, не проходите снова через эти страдания из-за меня.

— Но вы бы перевернули небо и землю, чтобы найти ее, — сказала Роуан. — Из-за того вы и прилетели в Англию, когда Сэмюэль позвонил вам и рассказал историю Юрия. Вы прилетели из-за того, что Талтоса видели в Доннелейте.

Эш медленно кивнул ей.

— Я не могу ответить на ваш вопрос. Я не знаю ответа. Да, я приехал бы к ней, правда. Но пытаться забрать ее? Я не знаю.

— Ох, что вы говорите? Разве вы не пожелали бы этого?

— Вы хотите сказать, что я не могу не стремиться вновь восстановить свое племя?

— Да.

Он качнул головой и посмотрел вниз, задумавшись, палец снова прижался к нижней губе, локоть опустился на ручку кресла.

— Что за странные ведьмы вы оба, — прошептал он.

— Так как же? — спросил Майкл.

Эш внезапно встал, головой почти касаясь верха кабины. Он потянулся и повернулся спиной, прошел несколько шагов, склонив голову, а затем вновь оказался к ним лицом.

— Послушайте, мы не можем ответить на вопросы друг друга таким образом, — сказал он. — Но я хочу сказать вам, что рад ее смерти. Да, я рад, что оно мертво! — Эш тряхнул головой и положил руку на пологую спинку кресла. Он глядел в сторону, волосы упали ему на глаза, горевшие страстью, отчего весь его облик приобрел еще больший драматизм, и он стал похож на чародея. — Да простит меня Господь за такие слова, мне стало легче. Мне стало лучше, потому что вы рассказали мне все, на одном дыхании, все, что было и чего теперь больше нет.

Майкл кивнул.

— Я думаю, что начинаю понимать.

— В самом деле? — спросил Эш.

— Мы не можем сосуществовать на этой земле, не так ли, — два племени, так очевидно похожих и в то же время совершенно разных?

— Нет, мы не можем сосуществовать, — сказал Эш, резко кивая в подтверждение своих слов. — Какая раса может жить с другой? Какая религия может примириться с другой? Война распространится на весь мир, и войны остаются по существу племенными. Что бы люди ни говорили, это именно такие войны. Они племенные, и они — войны на уничтожение, будь то войны между арабами и курдами, или турками и европейцами, или между русскими и восточными народами. Они не прекратятся никогда. Люди мечтают остановить кровопролитие, но это невозможно до тех пор, пока существуют люди. Но, конечно, если мое племя возродится и если человечество на земле окажется уничтоженным, тогда мой народ сможет жить в мире… Но разве не каждое племя думает о себе таким образом?

Майкл качнул головой.

— Это не значит, что должна вспыхнуть борьба, — сказал он. — Вполне можно себе представить, что все племена перестанут сражаться между собой.

— Это можно представить, да, но это неосуществимо.

— Одно племя не должно управлять остальными, — настаивал Майкл. — Одно племя даже не должно знать о существовании другого.

— Вы хотите сказать, что мы должны жить втайне? — спросил Эш. — А вы знаете, с какой скоростью наша популяция удваивается, а затем утраивается, а потом учетверяется? Знаете ли вы, насколько мы сильны? Вы не можете знать, как это происходит: вам не довелось видеть, как Талтос рождался с полным запасом знаний, вы никогда не видели, как он достигал полного роста за первые пять минут, или часов, или дней, то есть за тот период времени, который необходим; вы никогда этого не видели.