В доме Шиллинга (дореволюционная орфография) - Евгения Марлитт

Онъ еще недавно испыталъ на себѣ силу этой руки и трусливо отступилъ. Онъ разразился бранью, сдѣлалъ ей пальцами длинный носъ и поднялъ сломанный кнутъ, чтобы бросить его въ кучу мусора.

– Папа съ тобой расправится! Когда онъ вернется домой, онъ тебя проберетъ! – прокричалъ онъ съ угрозой и побѣжалъ въ конюшню, гдѣ у него былъ запасъ разныхъ кнутовъ и хлыстовъ.

Совѣтникъ былъ уже дома. Онъ стоялъ у окна въ столовой, и на немъ была еще измятая войлочная шляпа съ широкими полями. Маіорша увидѣла его, прежде чѣмъ наказала Вита, что она и сдѣлала главнымъ образомъ изъ-за того, что онъ не обратилъ никакого вниманія на его дурное обращеніе со служанкой.

Она пошла въ кухню, взяла въ шкафу корзинку только что собранной смородины и понесла ее въ столовую, чтобы тамъ приготовить ягоды для варенья. Лицо ея было, какъ всегда, неподвижно и холодно, какъ будто на немъ не отражалось сегодня ни малѣйшаго душевнаго движенія; и, еслибы бѣдный Феликсъ могъ бросить взглядъ въ соколиное гнѣздо, онъ все нашелъ бы тамъ въ томъ видѣ, какъ при каждомъ своемъ возвращеніи домой… И комната, гдѣ маіорша придвинула къ обѣденному столу жестко набитый стулъ съ прямой спинкой, на которомъ сидѣли еще дѣды, совсѣмъ не измѣнилась и была такой же, какъ восемь лѣтъ тому назадъ, когда его выгнали изъ дома. Въ ней были все тѣ же противныя шоколаднаго цвѣта обои, кое-гдѣ, благодаря Виту, покрытые заплатами, да вокругъ замочной скважины оклеенной обоями дверцы стѣннаго шкафа, увеличивались и темнѣли слѣды ежедневнаго прикосновенія ключа. Тамъ стояла на томъ же мѣстѣ жестяная коробка съ деньгами за молоко.

Совѣтникъ, скрестивъ руки, стоялъ прислонившись къ оконному косяку, когда вошла его сестра. Онъ бросилъ шляпу на рабочій столикъ, и зеленоватый свѣтъ, проходившій черезъ вѣтви вяза, падалъ на серебристыя нити, въ изобиліи украшавшія его жесткіе, все еще густые волосы. Казалось, онъ ждалъ маіоршу, она и сама думала, что онъ заговоритъ о Витѣ, а потому и пошла прямо въ столовую. Но она напрасно ожидала язвительныхъ замѣчаній. Послѣ короткаго молчанія онъ отошелъ отъ окна и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

– Ты въ послѣднее время такъ скупа на слова, Тереза, совсѣмъ какъ нѣмая, такъ что я даже не знаю, извѣстна ли тебѣ грозящая мнѣ въ угольныхъ копяхъ бѣда, – произнесъ онъ наконецъ къ величайшему ея удивленію.

– Прислуга цѣлые дни говоритъ объ этомъ, – отвѣчала она спокойно, чистя ягоды.

– И это тебя нисколько не тревожитъ?… Развѣ благосостояніе и бѣдствія Вольфрамовъ не имѣютъ для тебя никакого значенія? – продолжалъ онъ сердитымъ голосомъ, въ которомъ слышалось скрытое негодованіе, и во взорѣ, брошенномъ имъ на ея спокойно работавшія руки, выражалось раздраженіе.

– Я давно уже перестала безпокоиться о благосостояніи и бѣдствіяхъ Вольфрамовъ, – возразила она, не глядя на него. – Ты воспитываешь того, къ кому все это перейдетъ, по своимъ собственнымъ соображеніямъ, по своимъ принципамъ, и я въ это не вмѣшиваюсь больше… Что же касается благосостоянія, то я въ продолженіе многихъ лѣтъ неустаннымъ трудомъ и добросовѣстными сбереженіями помогала увеличивать его, чему могу дать доказательства!… Мнѣ пріятно видѣть увеличеніе фамильнаго богатства, но это должно происходить честнымъ образомъ, посредствомъ неустанной работы, какъ это было при нашихъ предкахъ, и ни на волосъ болѣе!… Ты же сдѣлался человѣкомъ новаго времени. Ты хотѣлъ бы въ лихорадочной поспѣшности загребать деньги въ мѣшки четвериками, и не хочешь ничего истратить, чтобы укрѣпить почву подъ ногами; и если въ копяхъ тебѣ грозитъ бѣда, ты самъ въ этомъ виноватъ!

Она говорила почти спокойно, не возвышая голоса, и, если онъ до сихъ поръ думалъ, что сестра не безпокоится ни о чемъ, глубоко вѣря въ его дѣловую непогрѣшимость, то теперь ему пришлось разочароваться, – она знала все и осуждала его такъ же строго, какъ и весь городъ.

– Ты въ этомъ ничего не понимаешь! – грубо и гнѣвно прервалъ онъ ее.

– Можетъ быть, вѣдь это не мое дѣло, – отвѣчала она такъ же равнодушно, какъ и прежде, только теперь она быстро подняла отъ работы глаза, въ которыхъ отражалось безпокойство. – Я знаю только, что въ продолженіе всѣхъ этихъ лѣтъ я желала, чтобы уголь спокойно лежалъ на мѣстѣ въ землѣ, и никто бы не зналъ о немъ. Съ тѣхъ поръ какъ ты затѣялъ это дѣло, въ монастырскомъ помѣстьѣ все пошло не какъ слѣдуетъ… Да, – невольный вздохъ вырвался изъ ея груди, – Вольфрамы сдѣлались гораздо, гораздо богаче, это правда, но это пріобрѣтеніе внушаетъ мнѣ какой-то страхъ, и мнѣ кажется, что на немъ нѣтъ Божьяго благословенія, потому что изъ за него несчастный человѣкъ лишилъ себя жизни.

Совѣтникъ, заложивъ руки за спину, все еще ходилъ взадъ и впередъ. При послѣднихъ словахъ онъ остановился, какъ вкопаный, точно ошеломленный и окаменѣвшій передъ явившимся изъ земли привидѣніемъ, – потомъ вдругъ разразился насмѣшливымъ хохотомъ.

– Ты съ годами сдѣлалась дѣйствительно очень сильна въ логикѣ, какъ старыя бабы въ богадѣльнѣ, – сказалъ онъ язвительно. – Итакъ оттого, что сумасшедшій слуга былъ прогнанъ такимъ же сумасшедшимъ бариномъ, на моемъ предпріятіи нѣтъ Божьяго благословенія! – Онъ снова принужденно разсмѣялся. – Ну, такое проклятіе не страшно мнѣ!… Если бы старый Клаусъ Вольфрамъ, самый дѣятельный изъ нашихъ предковъ, могъ бы придти на землю, онъ бы широко открылъ глаза отъ удивленія, что Вольфрамы владѣютъ теперь самымъ большимъ дворянскимъ имѣніемъ въ странѣ.

Онъ подошелъ къ окну и сталъ чуть слышно барабанить пальцами по стеклу – по этой необычайной подвижности загорѣлыхъ мускулистыхъ рукъ можно было заключить о нервномъ возбужденіи. Съ минуту въ комнатѣ было такъ тихо, что можно было слышать жужжанье мухъ надъ столомъ.

Совѣтникъ украдкой взглянулъ черезъ плечо. Его послѣднее замѣчаніе очевидно не произвело никакого впечатлѣнія. – Прекрасное лицо матроны съ опущенными внизъ глазами сохраняло свою необыкновенную странную неподвижность, и красныя ягоды одна за другой падали на фарфоровое блюдо.

– Ты вчера взяла свой вкладъ десять тысячъ талеровъ изъ Циглеровскаго дома? – спросилъ онъ вдругъ.

– Да.

– Куда ты думаешь ихъ помѣстить?

– Еще не знаю.

– Отдай ихъ мнѣ, Тереза, – сказалъ онъ, быстро подходя къ столу. – Малая долина нѣсколько дней тому назадъ поглотила всѣ мои наличныя деньги. Это несчастіе въ копяхъ произошло такъ неожиданно; мнѣ теперь надо много денегъ, а не хотѣлось бы мѣнять бумаги. Твои деньги будутъ хорошо помѣщены въ моихъ рукахъ, Тереза. Вѣдь онѣ вольфрамовскія и могли бы приносить пользу въ общемъ семейномъ дѣлѣ, все равно онѣ согласно твоей волѣ и желанію войдутъ со временемъ, какъ все тебѣ принадлежащее, будемъ надѣяться, что это случится какъ можно позднѣе, въ составъ родового состоянія.