Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

что именно так терзает его голову, но Чак молчал, стараясь забить страшные воспоминания, пытался блокировать свои мысли, отгородиться высокой, бетонной стеной от тех страшных дней, которые поломали некогда уверенного и непоколебимого капитана городской охраны.

Утро 25 числа, первого летнего месяца выдалось очень туманным, было прохладно, моросил ленивый дождик, его капли не падали с неба на землю, а кружили между ними, словно маленькие водяные снежинки. В Муринии, по указу Мурзана Маута, лето делили на три месяца, как собственно и зиму, весну и осень. Медивские же страны предпочитали считать лишь дни времён года, например, пятый день лета или восьмидесятый день зимы. Вызвано это было не сколько желанием отличиться от ненавистного мира западных монархий, а всего лишь порядками в самой Муринии. После прихода Маута к власти, он ввёл тридцатидневную отчётность во всех структурах государства, особенно в экономике и армии. Год был строго поделён на двенадцать тридцатидневных месяца и четыре времени года. Отчётность была раз в месяц, раз во время года и в год, муринская машина работала без сбоя, планы писались на месяц и, проходя согласование со специальными службами в каждой структуре, становились самым важным документом, что регламентировал жизнь от простого муринца, до всей страны. Вскоре такой порядок переняли и все страны союзницы, котивы любили следовать плану и подчиняться строгой иерархии, которая исключала перекладывание ответственности на кого бы то ни было. Каждый имел свои обязанности, каждый начальник имел подчинённых и своих начальников. Идеально отточенная пирамида возвышалась над всеми сторонами людской жизни, фундамент и верхушка данной конструкции была партия НКП, вся элита и любой уважающий себя гражданин Муринии имел отношение к номенклатуре партии. Сама же партия делилась на две части. Основой властной верхушки были члены так называемой «Чёрной партии», названной так по характерным чёрно-красным значкам, а все остальные относились к «Серой партии», за серо-чёрные значки.

Чак проснулся от очередного кошмара, во сне он вновь видел, как во время боя за Хорм, он старался помочь раненному парню. В тот день ему пришлось несладко, попав под огонь своей же артиллерии, его рота понесла большие потери. При отходе под ноги попался раненный парень, имя его Зит уже не помнил, но тот был так юн и так хотел жить, что вцепился мёртвой хваткой в ногу Чака. Он хотел стряхнуть его, избавиться и оставить помирать под дружественным обстрелом, но раненный оказался упорен и сжал пальцы на голени так сильно, что готов был впиться ногтями в плоть лишь бы выжить. Чак потащил его в укрытие. Но в момент, когда до спасительной траншей осталось всего-то метров десять, в небе прозвучал оглушительный свист. Он был настолько резкий и противный, что Зит бросил раненого парнишку и, сделав несколько размашистых шагов, юркнул в траншею, боясь получить осколок. Прозвучал взрыв, Чака осыпало землёй и кусками окровавленного тряпья, спустя пару секунд он глянул туда, где должен был лежать парень, парня не было. Была воронка. Осыпанный останками несчастного, в бреду и ужасе, он вынужден был сражаться до самого вечера, пока ему не довелось поменять форму, покрытую красными пятнами. Это был один из кошмаров, посещавших его по ночам, но не единственный.

Холодное, дождливое утро взбодрило его, словно ледяной душ, после глубокого сна. Чак стоял на улице разрушенного города, солдаты его роты спали в помещении старой библиотеки, которая была одной из достопримечательностей старого Брелима, теперь же она была похожа на конюшню, загаженную и подтрёпанную. Фасад, некогда величественного здания, в котором хранились тысячи редких работ древних и не очень писателей и поэтов, был сильно изувечен осколками и пулями. Корпус, что служил залом собраний и встреч любителей литературы, выгорел полностью, от чей то зажигательной бомбы. Пред взором Чака, возвышалось мёртвое здание вокзала, выгоревшее дотла, с обрушенными сводами и горами битого красного кирпича. Позади кирпичного скелета чернели сгоревшие поезда, чьи вагоны лежали на боках. Где-то вдали, на крайних путях, догорал эшелон угля, горевший уже не первый день. Воздух был влажен. Чак затянулся сигаретой, оглядел руины Брелима, в душе было тихо и пусто.

За спиной Зита выросла крепкая фигура капитана Орена, в руках его дымилась кружка чая, на плечах был накинут брезентовый плащ. Берт, сонным взором глянул на друга и, подойдя ближе поприветствовал.

– Доброе утро Чак!

– Доброе? – ответил ему Зит.

– Да вроде бы доброе пока, по крайне мере тишина, никто не стреляет. Значит доброе!

– Я вот думал тут, друг, что спасибо тебе так и не сказал.

– За что?

– За то, что жизнь мне помог сохранить, ты тогда сказал мне, что поговоришь с кем-то за меня, чтоб не расстреляли. Так меня и не расстреляли, дали шанс и вот я снова в своей роте. Спасибо тебе, – Чак протянул Берту руку и криво улыбнулся.

– Да не за что, мне всего-то обошлось это в ящик водки и упаковку сигарет. Теперь хоть знать будешь, сколько стоит твоя жизнь, – сказал Орен в ответ и тихо усмехнулся.

– Дорого взяли с тебя, дружище, я бы и двух бутылок за такого оленя как я не отдал.

– Ничего, пригодишься ещё, теперь я твой капитан и приказывать буду приносить мне по утрам чай, а по вечерам одеялом меня укрывать! – уже не сдерживая смех, шутил Берт.

– Ты сначала одеяло найди, капитан. А то какой день уже спим среди рваных книг и тряпья. Скоро вши заведутся. Хотя если говорить серьёзно, то я до конца жизни обязан приносить тебе по утрам чай.

– Да успокойся ты, – уже серьёзно заговорил Орен. – Не нужен мне твой чай, я же жизнь тебе спасал не для того, чтобы раба себе заводить. Ты же друг мой. А дружба предполагает бескорыстную помощь, тем более может, и ты как-нибудь спасёшь мою шкуру. Кстати, говорят хорошие поступки, бумерангом возвращаются к тому, кто их совершил. Так, что помогать надо всегда, когда есть такая возможность, и даже необязательно близким или друзьям, кому угодно. И тебе это вернётся, – сказал Орен и сделал пару глотков чая.

Чак улыбнулся своей косой улыбкой, докурил сигарету и швырнул бычок в лужу. Постояв молча около минуты, он вновь заговорил.

– Друг, а если помочь врагу, то это добрый поступок или нет?

– Ну, я думаю, что это предательство. Хотя смотря как помочь.

– Сохранить жизнь.

Орен сделал ещё один маленький глоток и, придвинувшись к Чаку, шёпотом заговорил.

– Если ты хочешь мне, что-то рассказать, то говори тише, не то второго ящика водки я не найду так быстро. Если