Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

Ломеру доложат любой слух про тебя, то мигом обратно в ШРОН отправят.

– Да в бункере дело было, – шёпотом заговорил Чак, – после боя, я увидел, как капитан фавийский мечется меж трупов, хотел его в плен взять сначала, думал сразу помилуют, как такую рыбёшку принесу, потом смотрю, ноги мои все сожжены, решил не пытать судьбу, и решил пристрелить. Не смог. Пожалел, стало жалко его, помучил его маленько разговорами, потом отпустил. Вот и не знаю, толи предатель я, толи мягкотелый.

– А может ты просто человек.

– Может.

– Только молчи об этом, пусть это будет нашей тайной, не то какой-нибудь идиот не правильно поймёт твои слова и доложит об этом рапортом Ломеру и всё. Этот тип знает своё дело и сгноит тебя, в каком-нибудь ШРОНЕ или штрафном отряде.

– Просто поделиться хотелось, всё вот думаю об этом парне, надеюсь, что добрался до своих живым. Спасибо тебе Орен, что ты есть, а то и поделиться бы не с кем было бы. Кругом одни партийцы и идиоты, что мечтают продвинуться по службе за счёт остальных. Не будь тебя, я бы уже обратно в ШРОН попал бы.

– Так вот и не терпи языком, если есть какие-то мысли, что не совпадают с мнением партии или здравым смыслом, то говори их мне или держи в себе. Я не сужу тебя, правильно ты поступил или нет, я не был там, если отпустил, значит тебе так показалось правильным. Не заморачивайся, а то будишь много думать, так и голова лопнет. И вообще, Чак, я думаю нужно сходить в столовую, пока туда не набежали солдаты, посидим спокойно, позавтракаем и начнём новый день.

Офицерская столовая расположилась в одном чудом уцелевшем ресторане привокзальной части города. Раньше здесь подавали редкие южные блюда утончённым горожанам и горожанкам. В богато украшенных залах, под золотистыми сводами потолка, сидели богатые мужчины, чьё состояние измерялось порой миллионами. Богатые брелимцы любили этот ресторан, за вкусное и оригинальное меню. Атмосфера этого заведения сохранялась и сейчас, хоть на стенах порой и встречались редкие пулевые отметены, а паркет был безжалостно истоптан тысячами сапог. Чаку нравилось сюда приходить именно из-за этого величественного духа дорогого ресторана, что витал меж расписных стен и зависал под золотистым потолком. Но теперь меню этого заведения резко отличалось от прежнего: каши, водянистые супы и вонючие мясные похлёбки, сваренные с мерзким мучным соусом, что напрочь отбивал весь аппетит. В величественных залах повис едкий смрад полевой кухни, что не имела абсолютно никаких изысков. Муринские повара были обучены варить быстро, сытно и много, вкус и аромат был второстепенным.

А тем временем, Чак и Берт расположились на изорванных стульях за круглым столом, накрытым солдатской простынёй, которые, здесь не стесняясь, выдавали за скатерти. Они перекусили молочной кашей, закусили ржаным хлебом, обильно намазанным маслом и ягодным джемом из армейских пайков, отобранных у убитых гетерских солдат. И теперь два друга мило беседовали за чашкой довольно мерзкого кофе. Беседа была глупой и незамысловатой, они просто перемывали всем кости, будто две базарных бабы. Под раздачу попали все и нелюбимый партийный офицер Ломер и командующий фронтом Тарма и даже сам Маунд Маут, что руководил всей гетерской операцией. Они шутили и смеялись, стараясь избегать слишком обидных шуток.

– Ты слышал, Чак, – припевая кофе, бодрым голосом говорил Берт, – у нашего командующего фавориточка появилась, молодая, красивая. В Берке говорят, встретил!

– Надеюсь хоть не медивку!

– Да ему бы папа не разрешил с расово неполноценной!

– Таким всё можно и с котивами и с медивами, лишь бы нравилось. А он разве не женат?

– Так померла его жена уже как пару лет, а то и больше.

– Вот дрянь, не знал. Ну ничего, как вижу обет безбрачия он не держит.

– А, что такого, он мужчина, тем более видный мужик, а пар то выпускать надо! Вот и спит с ней, чтоб с ума не сойти от воздержания! А та и рада, если бы меня в штаб взяли я бы, то же платье надел, да обслужил товарища главнокомандующего как надо! – сказал Орен и громко рассмеялся, да так, что аж повара попросили его быть тише.

– Друг! Ты это брось! У нас однополую любовь как-то не приветствуют, такие люди у нас лагерную землю топчут! А по поводу воздержания, мы же как-то терпим! И ничего, с ума не сходим!

– А вот тебе друг мой пар выпустить бы не помешало, крыша у тебя вот-вот съедет окончательно. А так сделал дело и как будто обновил систему и до следующего раза!

– А что я сделаю-то! У нас в дивизии ни одной красивой девушки нет, а та одна связистка, что боле менее симпатичная, ходит каждую ночь к партфицеру нашему! А у него девушек уводить очень опасно! Тем более бывшим ШРОНовцам! А уж из-за одной ночи я обратно в смертники не хочу!

– Ну найди какую-нибудь менее симпатичную! Тебе же не в жены её брать, а так, пар выпустить! – улыбаясь, говорил Орен.

– А ты пар с красивой выпускаешь? Или так, с крокодильчиком?

– С чего же ты взял, что я вообще его выпускаю?

– А ну рассказывай! К кому по ночам бегаешь? Ведь бегаешь, знаю! Кому как не мне контролировать ночную жизнь в роте, с моей-то бессонницей. Видал пару раз как ты среди ночи куда-то уходишь на пару часов.

– Ни чего от тебя не утаить, Чак! Да есть одна девчонка со второго медицинского взвода, санитарка, очень даже ничего из себя, красивая.

– Ты поди про Эрту, ту что весит как медивский танк!

– Да иди ты! Я про Лемму, ты её может и видел пару раз, молодая, черноволосая девушка, носик у неё чуть вздёрнутый, невысокая, по плечо мне росту. Милая такая девушка. Может быть даже влюблюсь в неё. А после войны возьму и женюсь.

– И заделаете кучу детишек и будите жить долго и счастливо! Ага, рассказывай мне сказки! Конца войны дождись сначала, мечтатель! – ехидно подшутил Чак, допивая уже остывший кофе.

– Да тебе ли судить Чак! Ни детей, ни жены, даже бывшей нет. А тебе ни как уже больше тридцати лет. Время идёт, а ты стареешь. Кто после тебя останется? А ты даже не любил-то поди никого.

– В моей жизни было немало девушек. Были даже очень красивые, бывали и не очень, но мне жаловаться то не на, что, – с некой гордостью заявил Чак, стараясь не понимать слов друга.

– Ты с ними спал, но не любил. Это разные вещи, – категорично