Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева

затем перешел на ложбинку между ключиц, поднялся на шею. И вот вновь встретились их губы. Обоим сделалось невероятно жарко, хотя вскоре оба остались лишь в длинных рубахах. Полумрак неизменно скрывал недостойную наготу.

– Скажи, ты веришь в духов? – спросила Котя, разрывая жаркий поцелуй.

– Нет. Я верю в Хаос, – отвечал Вен Аур.

Значит, они оказались в самом подходящем месте, ведь в банях никогда не ставили воплощения десятерых.

– А в Хаосе есть обряды свадебные? Друиды? – лукаво улыбалась Котя, и без того зная ответ.

Она потянула рубаху Вен Аура вверх, и вскоре он остался обнаженным по пояс. Давно же она задавалась вопросом, служит ли ему одежда измененной шерстью, мехом. Нет, не служит. Под ней переливаются тонкие жилистые мышцы.

– Нет. Есть судьба, а дальше только двое как один, – вновь прильнул к ее устам любимый.

И она с жадностью утопающего ответила на поцелуй, словно только он вдыхал в нее жизнь. В эти сладкие мгновения отступал лик самой смерти.

– Так, может быть, не ждать ничего? – только выдохнула Котя, кладя ладони Вен Аура себе на талию и спуская их ниже, на широкие бедра.

– Котя… – неуверенно выдохнул он.

Она пристально посмотрела на него и провела по щеке тыльной стороной ладони.

– Все и так думают, что мы с тобой давно уже «двое как один». А мы всё ждем чего-то. Но вот сейчас, здесь… У нас нет времени, чтобы ждать. У нас вообще нет времени!

Слезы внезапно застлали глаза, дрожащие руки путались в оставшихся тесемках рубахи. Та все не желала сниматься, а Вен Аур отчего-то не помогал. Зачем? Чего ждал? Он лишь обнял ее, обвил руками и уткнулся в волосы, едва ли сам не сотрясаясь от рыданий:

– Не могу, Котя. Нет! Я тебя никому не отдам. Не могу… Не так, не здесь, не сейчас.

– Боишься духов?

Голос дрожал и ломался, Котя исступленно дотрагивалась до его груди, нащупывая корки рубцов, приникая губами к свежему шраму, пересекавшему наискосок верхние ребра, целовала едва зажившую рану на плече. Она словно извинялась, молила о прощении свободолюбивое создание Хаоса, которое отчасти по ее вине заточили в ловушке осажденного града.

– Духов? Я людей боюсь. Завтра битва. А если меня убьют? И как ты останешься одна? Возможно, еще и с новой жизнью под сердцем. Нельзя так.

Голос Вен Аура звучал приговором. Он отстранился, приникая горящим лбом к ее ледяному лбу. Они так и застыли на время, прикрывая глаза, словно надеялись услышать мысли друг друга. Но оба слишком измучились, оба слишком слабо сознавали происходящее между ними.

Скорая развязка этой страшной истории толкала на странные деяния. Оба старались не мыслить, как предстоит пережить грядущий день. Лишь бы его пережить! Вот и всё, что просили у духов, у Хаоса. Хоть у кого-нибудь. Если случилась их встреча, если вместе они перебороли столько ненастий, неужели не осталось в этом другой цели? Неужели обоих ждала смерть на стенах детинца?

– А ты… Не погибай. Только не погибай, я же без тебя не выживу!

Крик сорвался в плач. Котя прижалась к груди Вен Аура. Рыдания душили, и она давала им волю, чтобы наутро сделаться сильной, суровой и твердой, как кремень, Котеной. Ей предстояло сражаться наравне со всеми. А ему – того хуже. Дарованный самим князем меч – это не милость, а проклятье. Из одного сражения немедля в другое.

– Все говорят, что я создание Хаоса… Так вот это настоящий хаос! Его воплощение! И это придумали вы, люди, – шептал сдавленно Вен Аур, беспрестанно гладя по волосам, целуя в виски, оттого позвякивая кольцами на них.

– У вас в Хаосе не воюют? Да? Правда? Есть такие места, где не воюют?

– Воюют везде. Но не так! У нас охотятся, не более того. Не мучают столь долго и изощренно. Если у нас и велись когда-то войны, то еще до нас, до Хаоса и его воли.

– Так у него есть воля?

– Да, он почти разумен. И мы его часть. А вы… вы неразумны, раз способны на такое. Все одинаковые, все такие похожие друг на друга. Может, из-за этого вам так хочется уничтожать похожих на себя?

Вен Аур будто затаил злобу на весь этот жестокий мир. Но он шел, направленный долгом именно перед людьми, жителями случайного города. Вечный странник мог бы выбрать любой край, любое пристанище, но все привело их именно к Дождьзову на службу. И если уж дали слово, если уж пообещали оба стоять до конца, то выбора не оставалось.

– Нет. Главный порок людей – это жадность. У вас не ведется войн, потому что вы ничем не владеете.

– Да, ты права. Или нет. Мы дорожим своей Судьбой, а не вещами.

– Вен… – вздохнула нервно Котя. – Правда ли, что завтра сражение? Правда ли, что…

– Да, – приглушенно отозвался Вен Аур. – Они нападут завтра. Это точно. На совете князь так и сказал. Для этого нас и послали. Но войска из Эрома отстают из-за недавних ливней. Мы должны продержаться, а они ударят с тыла. Должны, иначе все напрасно. Если выживем, то все закончится.

Котя вновь зарылась лицом в грудь Вен Аура, вновь осторожно припала губами к рубцу. Но не более того. Между ними не случилось страсти в ту бесконечно длинную ночь. Они остались полуодетые в кромешной темноте бани. Пахло сырым деревом, душистыми вениками и лесом. Они заснули в объятиях друг друга так же, как зимой, в то время, когда питались свободой. Они и не подозревали, что раньше познали величайшее счастье, не дорожили им, всё ждали чего-то, искали кого-то. А теперь война, этот беспощадный писарь, грозила поставить финальную точку в их жизнях. Но всё наутро, не теперь, не в этой пахнущей травами темноте. Здесь им виделись луга и цветы, слышалось пение птиц, сладкий шорох дождя. Сон длился на двоих. Котя впервые видела цветной, яркий, более настоящий, чем серая быль, которая предстала с первыми рассветными лучами.

Протрубили далекие рога наемников Аларгата. За время осады их сигнал к атаке выучили все. И этот заунывный низкий звук вмиг разорвал успокаивающее тепло тихой бани. Котя подскочила первой и принялась обратно одевать Вен Аура, судорожно кидая ему вещи.

– Это не для боя! – воскликнул он и унесся, видимо, к кузнице.

Вскоре Вен Аур предстал в кольчуге и шлеме. На поясе у него висел меч.

– Сбереги кафтан и кушак. Они для праздника! Для нашей свадьбы! – отрезал он с небывалой уверенностью и запечатлел последний поцелуй на губах Коти.