До первого снега - Алиса Гордеева

была наша последняя украденная ночь. Но прямо сейчас я должна знать, что Вик меня любит!

— Пойдём! — шепчет с сожалением Сальваторе и, схватив меня за руку, тащит в сторону деда. Я упираюсь. Мотаю головой. Мне нужен ответ! Но Вик меня не понимает! Бубнит, что всё будет хорошо! Уговаривает не бояться! Обещает, что сможет всё объяснить Анхелю. Но так и не произносит чёртово «люблю» в ответ.

Это настолько выбивает меня из колеи, что резко выдёргиваю руку, и, добежав по мостику до берега, проношусь мимо старика, не обращая внимания на его слова, на его взгляд побитой собаки. Я бегу к дому! Прямо сейчас мне необходимо побыть одной, чтобы суметь убедить себя, что всё это ‐ просто выдумки! Что Вик меня любит! По-настоящему любит!

— Рита! — орёт он в спину, наверняка решив, что я испугалась деда. — Подожди! Прошу!

— Рита! — навзрыд воет Анхель, не в силах двинуться с места.

Но я продолжаю бежать.

Следующие несколько дней я провожу под домашним арестом: мой телефон в книжном шкафу деда, компьютер в комнате выключен, мне запрещено покидать пределы двора, а ночью Анхель с дозором обходит территорию, чтобы исключить мой побег. Я не знаю, чего он так боится, что объяснил ему Сальваторе, и с трудом понимаю, за что старик наказывает меня, но в дурацком вакууме, не видя Вика, не слыша его голоса, я отчаянно задыхаюсь. Слоняюсь по дому в неистовой надежде его увидеть. Пусть с Микой, пусть всего лишь одним глазком, но Сальваторе к нам больше не приходит. Каждую ночь вместо сна я сижу у окна и вслушиваюсь в тишину: я верю, что Вик отважится ко мне прийти, несмотря на ночное дежурство Анхеля. Вот прямо сейчас постучит в окно, а после нежными пальцами сотрёт слёзы с моего лица. Вот только ночную тишину нарушает лишь ветер, жалобно скулящий в такт моему сердцу.

Мои страдания настолько очевидны, что спрятать слёзы и дрожащий голос удаётся всё труднее, как и притворяется перед всеми, что у меня всё хорошо. Второй день ссылаюсь на головную боль, практически ничего не ем и выбегаю из комнаты лишь на скрип входной двери, но тут же возвращаюсь к себе, стоит убедиться, что это не Вик. В отражении зеркала едва узнаю себя: исхудавшая, с огромными красными, как у лабораторной крысы, глазищами и иссохшими губами, я больше похожа на привидение, нежели на красивую девушку.

— Привет! — стук в дверь моей комнаты сменяется милой улыбкой сестры. — Ты всё ещё наказана?

— Да, — сухо бросаю, отворачиваясь к окну. Знаю, что Мика с трудом различит слёзы на моих щеках, но трепыхание голоса и сбивчивое дыхание уловит моментально.

— Жаль, — печалится девчонка и, ладошкой скользя по стене, подходит к моей кровати. — И за что дед так на тебя взъелся? Ну подумаешь, убежала смотреть на звёзды! И что?

Хмыкаю, пожимая плечами. Мне так погано на душе, что еле сдерживаю себя, чтобы не сказать Мике правду. Тем более, дед наказал меня за ложь, а значит, нужно исправляться!

— Мне тревожно за тебя, Рита! — тонким голоском произносит Мика, и я чувствую, что не врёт. — Я уже и Анхелю говорила, что он слишком суров с тобой, но сама знаешь старика.

Её забота встаёт поперёк горла и не даёт вымолвить ни слова.

— А ещё мне очень грустно, — продолжает сестра. — Знаешь, такое предчувствие нехорошее. Вот тут…

Мика трёт ладонью в области сердца, а я снова начинаю плакать и потому вновь отворачиваюсь к окну.

— Вик перестал приходить, — стараюсь звучать безразлично. — Что-то случилось?

— Нет, — с лёгкостью отвечает Мика. — Он с отцом уезжал на границу с Чили. Там новый маршрут прокладывают. Но сегодня мы встречаемся.

— Он придёт к обеду? — громче, чем нужно спрашиваю девчонку, ощущая, как по телу мягким теплом начинает расползаться надежда.

— Нет, — Микэла разводит руками. — Мы решили встретиться у реки. На подвесном мосту.

— Но…

— Знаю, Рита! Мне одной туда не дойти, — смеётся Мика и аккуратно подходит ближе. — Я хотела, чтобы ты меня проводила, но Анхель ни в какую тебя не отпускает. Придётся идти с Тео.

Лёгкая ладонь Микэлы ложится на моё плечо, а я понимаю, что как и она почти ничего не вижу. Перед глазами пелена из слёз: Сальваторе испугался моих слов и своей ответственности за мою любовь.

Впрочем, уже вечером я понимаю, что не ошиблась.

Впервые за несколько дней я выхожу к ужину. Всё как обычно: Рон с Анхелем обсуждают дела, Марта с улыбкой накрывает на стол. Мика, ладонями цепляясь за подоконник, смотрит в окно, пытаясь сохранить в памяти золото вечернего солнца. Тео, натянув капюшон, сидит на своём месте и не сводит глаз с сестры. Его лицо скрыто за тканью толстовки, но судя по позе, парень изрядно напряжён.

— Все в сборе. Это хорошо! — голосит дед, скользя взглядом по мне, Тео и Мике. — У меня для вас, ребята, отличная новость!

— Лучше сядь, — бормочет Тео из-под капюшона. — А то грохнешься ещё!

— Не с той ноги встал? — огрызаюсь на парня его же тоном.

— Лучше бы вообще не вставал! — бубнит Тео.

— Брейк! — вмешивается Рон, предоставляя слово деду.

— Все мы понимаем, что это лето особенное по ряду причин, — Анхель улыбается мне, а потом смотрит на Микэлу, которая не отводит взгляда с заката. — Ты, Рита, рано или поздно от нас уедешь, вернёшься к отцу. Тео уже в следующем году продолжит учёбу в университете. Да и что ждёт нашу Мику одному Богу известно. Это лето — всё, что у нас есть.

— Отлично, — ворчит Тео. — Самое поганое лето из всех!

— Сын! — строго осекает того Рон. — Что на тебя нашло?

— Ничего! Давай, дед, говори!

— Тео! — голос Марты немного взволнован.

— Да что Тео? — взрывается парень, вскакивая из-за стола. — Думаете, я до безумия рад, что меня ссылают? Хотите сказать, о таком лете я мечтал?

— Ссылают? Куда? — дурацкая интуиция шепчет, что это конец.

— В Росон, Рита! Нас троих, — Тео обводит пальцем меня и Мику.

— Я поеду с вами, — вступается Марта. — Погостим у