Сон № 9 - Митчелл Дэвид

Ничего не понимаю.

– Я с ним никогда не встречался, тем более в прошлый понедельник.

– Врешь! – бросает моя сводная сестра. – Врешь. Мама же сказала, у нас есть его ежедневник. Угадай, чье имя там указано в записи о встрече неделю назад!

Мне хочется залепить ей рот изолентой.

– Но в понедельник мой дед был еще в больнице.

Моя мачеха утомленно опускает голову на руки:

– Ваша ложь ставит нас всех в неловкое положение, господин Миякэ. Нам точно известно, что в прошлый понедельник мой свекор покинул больницу, чтобы встретиться с вами! Он даже не предупредил дежурную сестру, потому что его бы не выпустили. Ему было очень плохо.

– Я не лгу! Мой дед был слишком болен, поэтому прислал на встречу своего друга[196].

– Какого друга?

– Адмирала Райдзо.

Мачеха и сводная сестра переглядываются. Сводная сестра презрительно хихикает, мачеха улыбается, поджав напомаженные губы. Эти губы целуют моего отца.

– Ты встречался с дедушкой, – заявляет моя сводная сестра. – Но тебе не хватило ума его узнать!

Мое самообладание на пределе. Я перевожу взгляд на мачеху, ожидая объяснений.

– Это последний розыгрыш моего свекра.

– Зачем моему деду притворяться каким-то адмиралом Райдзо?

Моя сводная сестра ударяет по столу кулаком:

– Он тебе не дед!

Я не обращаю на нее внимания. Мачеха злобно сверкает глазами:

– Он просил вас подписать какие-либо документы?

– Зачем, ну зачем моему деду выдавать себя за кого-то другого?!

– Вы что-нибудь подписывали?

Продолжать бесполезно. Завожу руки за голову, откидываюсь на спинку стула и изучаю потолок, чтобы успокоиться.

«Да, друг мой, плохи твои дела, – говорит Моцарт. – Выпутывайся сам. Я тут ни при чем».

Нестерпимо хочется курить.

– Госпожа Цукияма, к чему все эти распри?

– «Распри», – бормочет моя сводная сестра. – Очаровательное выражение.

– Как мне убедить вас, что я просто-напросто хочу встретиться с отцом?!

Мачеха наклоняет голову набок:

– Спокойнее, господин Миякэ…

Я не выдерживаю:

– Нет, госпожа Цукияма, я сыт по горло вашим спокойствием! Я не…

– Господин Миякэ, вы устраиваете…

– Заткнитесь и выслушайте меня! Мне не нужны ваши деньги! Мне не нужна ваша помощь! Я не собираюсь вас шантажировать! С чего вы взяли, что я буду вас шантажировать? Я устал метаться по городу, разыскивая собственного отца! Вам угодно презирать меня? Прекрасно, я это переживу. Но позвольте мне встретиться с ним – всего один раз! – и если он лично скажет, что не хочет меня видеть, так и быть, я исчезну из вашей жизни, начну жить своей собственной, как положено. Вот и все. Больше ничего. Неужели это так трудно понять? Я слишком много прошу?

Я опустошен.

Сводная сестра мнется в нерешительности.

С лица мачехи исчезает невыносимая усмешка.

Кажется, они меня все-таки услышали. Равно как и половина посетителей чайного зала «Амадеус».

– На самом деле – да, вы слишком много просите. – Мачеха наливает себе и своей толстухе-дочери слабый чай из рифленого чайника. – Допустим, я приму ваши заверения, что вы не желаете зла моей семье, господин Миякэ. Допустим даже, что я отчасти сочувствую вашему положению. Однако же это не меняет главного.

– Главного?

– Если говорить без обиняков, то мой муж не имеет ни малейшего желания с вами встречаться. Похоже, вы верите в какой-то заговор, цель которого – помешать вашей встрече. Это не так. Мы здесь не для того, чтобы вас запутать. Мы здесь для того, чтобы передать вам просьбу моего мужа. Он хочет, чтобы вы оставили его в покое. Он оказывал вам финансовую поддержку не ради того, чтобы вы лелеяли надежду на воссоединение с отцом. Он просто покупал себе право остаться для вас никем. Неужели это так трудно понять? Мы слишком много просим?

Мне хочется плакать.

– А что ему мешает сказать мне об этом лично?

– Если кратко, то… – Мачеха отпивает чай. – Позор. Ему стыдно за вас.

– Как может быть стыдно за сына, с которым отказываешься встречаться?

– Моему мужу стыдно не из-за того, кто вы, а из-за того, что вы собой представляете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Один из посетителей в конце зала встает, резко отодвигая стул назад.

– Вы мучаете его, нас, да и себя самого. Прошу вас, перестаньте.

Официантка натыкается на стул. Чашки и порции чизкейка с малиной соскальзывают с подноса, тонкий фарфор разлетается звенящими осколками, шелестят сочувственные вздохи. Мачеха, сводная сестра и я вместе с ними смотрим в ту сторону. Метрдотель подлетает к месту происшествия, чтобы лично руководить уборкой. Покаянные извинения, заверения, распоряжения, губки для чистки ковров, совки для мусора. Шестьдесят секунд спустя от лавины чизкейков не остается и следа.

– О’кей, – говорю я.

– О’кей? – переспрашивает сводная сестра.

Я обращаюсь к женщине, которую отец выбрал себе в жены:

– О’кей, вы победили.

Она такого не ожидала. Я сам такого не ожидал. Она пристально вглядывается мне в лицо, ищет подвох. Никакого подвоха.

– Отец – просто тем, что сам он ни разу не пытался встретиться со мной или написать мне, – уже давно ясно дал понять, как он ко мне относится. Я… не знаю… просто я не хотел в это верить. А теперь передайте ему, – в стеклянной слезинке вазы стоит абрикосовая гвоздика, – привет. Прощайте.

Мачеха не спускает с меня глаз.

Я встаю.

– Это тебе дедушка дал? – требовательно спрашивает сводная сестра и кивает на дневник пилота кайтэн, обернутый черной тканью. – В таком случае это собственность семьи Цукияма.

Я смотрю на анти-Андзю. Попроси она вежливо, я бы отдал.

– Это мой обед. Мне пора на работу.

Не оглядываясь, ухожу из чайного зала «Амадеус», уношу дневник с собой. Метрдотель вызывает лифт и кланяется, пока двери закрываются. В кабине я один. The Carpenters поют «Top of the World»[197]. От этой мелодии у меня сводит зубы, но нет сил ни на какие чувства, даже на отвращение. Я ошарашен своим поступком. Смотрю, как сменяются номера этажей. Уверен ли я в нем? Отец не желает со мной встречаться… Значит, мои поиски… бесполезны? Окончены? Смысл моей жизни перечеркнут? И все-таки – да, я уверен в своем поступке.

– Первый этаж, – сообщает лифт.

Двери раскрываются, и внутрь вламывается толпа очень спешащих людей. Пробиваюсь к выходу, пока двери не закрылись, пока меня снова не унесло туда, откуда я пришел.

7. Карты

Сатико Сэра, мой третий босс за последние четыре недели, не преувеличивала: в «нероновской» пекарне жарко, как в преисподней, а с моей работой – сборка пиццы по картинкам – справилась бы даже мартышка. Пекарня крохотная, как крысиная нора, – пять шагов в длину и один в ширину; у входа отгорожен загончик со шкафчиками и стульями для разносчиков-мотоциклистов. Сатико и Томоми принимают заказы по телефону или у посетителей, которые просовывают бланки в окошечко над прилавком. Я выкладываю начинку на коржи в соответствии с названиями пиццы на огромной таблице во всю стену. Вместо надписей на таблице – цветные фотоснимки, для мартышек, которые не умеют читать. Так, например, в большом круге с надписью «Перестрелка в Чикаго» наклеены фотки томатной пасты, мясных тефтелек, колбасок, перца чили, сыра и красного и желтого сладкого перца; «Медовый месяц на Гавайях» – помидоры, ананас, тунец, кокосовый орех; «Нерономан» – пеперони, сметана, каперсы, оливки и королевские креветки. Коржи тоже разные: толстые, хрустящие, с травами, с моцареллой. Начинки живут в громадном холодильнике величиной с пещеру, на каждый контейнер наклеена фотография содержимого. Выкладываешь на коржи нужные начинки и засовываешь пиццы в двухколейную газовую геенну. Ролики транспортера протаскивают их сквозь раскаленное нутро печи со скоростью около десяти сантиметров в минуту, хотя, если заказов много, можно ухватить пиццу щипцами и помочь ей преждевременно появиться на свет.