Сон № 9 - Митчелл Дэвид

19 ноября 1944 г.

Погода: ясно, на море спокойно. Тихая последняя ночь. «I-333» идет на перископной глубине. Мазута пообещал заехать в Нагасаки и передать этот дневник тебе в руки, Такара. Мои товарищи пишут прощальные письма родным. Кусакабэ спросил у Абэ совета насчет одного редкого иероглифа для своего хайку. Абэ ответил ему безо всякой злобы. Я не силен в поэзии. Мазута сейчас в последний раз проверяет наши кайтэн и их пусковые механизмы. Капитан Ёкота приближается к устью пролива Коссоль по широкой дуге. Мы помолились в каюте, отведенной под храм, и воскурили благовония в дар местному богу. Гото сжег свой картонный авианосец и принес в дар его пепел. Мы изучили картографическую схему района цели с замерами глубины. За прощальным ужином мы поблагодарили команду за то, что они доставили нас сюда живыми и невредимыми, и выпили за успех нашей миссии и за императора. Я в последний раз поднялся на мостик, полюбоваться луной и звездами, и выкурил сигаретку с вахтенным мичманом. Луна, полная и яркая, напоминала зеркало, перед которым матушка и Яэко накладывают косметику. Меньше чем через три часа эта луна позволит мне четко увидеть цель. Три часа. Все, что осталось мне пройти по дороге жизни, если не случится ничего непредвиденного. Теперь мои мысли заняты тем, как лучше использовать все свои умения и навыки, чтобы нанести врагу смертельный удар. Сейчас я передам этот дневник Мазуте.

Проживи мою жизнь за меня, Такара, а я умру за тебя.

Живи долго, братишка.

Я еще не слышал у Аи такого несчастного голоса и даже не предполагал, что он есть в ее репертуаре. Я глажу Кошку.

– Твой отец знает, как много значит для тебя консерватория?

– Этот тип прекрасно знает, как много она для меня значит.

– И он знает, как нелегко туда попасть?

– Да.

– Почему же он запрещает тебе поехать? Почему он не преисполнен гордости за дочь?

– Ниигата хороша для него, значит Ниигата должна быть хороша и для меня. Этот тип не употребляет слова «музыка». Он говорит «треньканье».

– А что думает твоя мама?

– Мама? Думает? Думать она разучилась еще в медовый месяц. Она только долдонит: «Повинуйся отцу!» Раз за разом. Этот тип так долго заканчивал за нее предложения, что теперь и начинает их тоже. Она даже просит у него прощения за то, что вынуждает на себя кричать. Кстати, моя сестра вышла замуж за владельца крупнейшего цементного завода на побережье Японского моря только потому, что этот тип так захотел. И теперь она все больше и больше становится похожа на мать. Это ужасно. Она, видите ли, слышала, что над Австрией большие озоновые дыры, и поэтому…

– Австрией? Может, она имела в виду Австралию?

– Их знания об окружающем мире за пределами Японии ограничиваются расстоянием, на которое можно отплыть от берега. Извини, если я говорю слишком резко. Потом они натравили на меня брата. Он управляет филиалом семейной фирмы, так что можешь представить, как он мне посочувствовал. Заявил, что я разрушаю семейную гармонию. Что при моем диабете французская еда сведет меня в могилу – можно подумать, его волнует мой диабет – и что все это так расстроит маму, что у нее подскочит давление и лопнут сосуды. Тогда я буду виновата не только в том, что ослушалась этого типа, но еще и в том, что свела мать в могилу. А что это там за шум? Снова Суга?

– На этот раз Кошка. Она тебе сочувствует, но не знает, как это выразить поубедительнее. Она надеется, что все закончится хорошо.

– Передай ей спасибо. Иногда я жалею, что не курю.

– Прижми рот к трубке – я вдохну в него дым.

– Подростки часто фантазируют, что их родители – не настоящие родители. Сегодня вечером я поняла почему. Понимаешь, этот тип не желает примириться с мыслью, что я могу обойтись без него. Он хочет править миром, как ему угодно. Боится, как бы его подчиненные не узнали, что он не в силах обуздать собственную дочь. Не семья, а стая песчаных блох! Честное слово, иногда мне хочется быть сиротой. Ох, Миякэ… извини, пожалуйста.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Да не расстраивайся ты!

– Сегодня мой чип такта вышел из строя. Вот сейчас я выключусь и оставлю тебя в покое. А то все ною и ною, вот уже полчаса.

– Да хоть всю ночь ной! Правда, Кошка?

Кошка, большая умница, тут же мяукает.

– Слышишь? Давай ной дальше.

В воскресенье вечером Бунтаро возвращается с Окинавы, и я говорю ему:

– Вы выглядите на пять лет моложе.

Это действительно так.

– Значит, если я съезжу в отпуск еще четыре раза, то буду выглядеть на двадцать один?

Он вручает мне брелок с Зиззи Хикару – как большинство наших кумиров, Зиззи родом с Окинавы, – которая сбрасывает одежду, если подышать на пластиковый корпус.

– Вот спасибо, – говорю я. – Будущая фамильная реликвия. Вы рады, что вернулись?

– Угу. – Бунтаро окидывает взглядом «Падающую звезду». – Нет. Да.

– Что ж. А Матико-сан понравилось?

– Даже слишком. Она хочет туда переехать. Завтра. – Бунтаро чешет в затылке. – Кодаи скоро родится… из-за этого начинаешь по-другому на все смотреть. Ты хотел бы вырасти в Токио?

Я вспоминаю письмо матери, то, которое про балкон.

– Нет, наверное.

Бунтаро кивает и смотрит на часы.

– У тебя, должно быть, скопилась куча дел, парень.

Это не так, но я понимаю, что он хочет поскорее засесть за бумаги, поэтому отправляюсь к себе в капсулу и собираю грязное белье. Пытаюсь позвонить Аи, но никто не отвечает. Сегодня с верхних этажей доносятся адские звуки. Мужская ругань, визг младенцев, гул стиральных машин. Завтра понедельник – встреча с дедом. Ложусь на футон и начинаю разбирать три оставшиеся страницы дневника. Они написаны на другой бумаге, очень мелкими буквами. Читать их гораздо труднее. Верхняя часть страниц проштампована красным, по-английски: «SCAP»[190] – этого в словаре нет – и «Военный цензор». Штампы наполовину скрывают карандашную надпись по-японски: «…эти слова… моральная собственность… Такары Цукиямы…» И неразборчивый адрес в Нагасаки.

20 ноября 1944 г.

Погода – неизвестна. Умер, но еще жив. Один в кайтэн. Последние шесть часов. В 02:45 капитан Ёкота пришел к нам в каюту – объявить, что атака кайтэн начнется через пятнадцать минут. Встали в круг и повязали друг другу хатимаки. Гото: «Очередной учебный спуск, ребята». Абэ – Кусакабэ: «Мичман, в шахматы ты играешь как демон». Кусакабэ: «А ты бьешь левой как демон, лейтенант». Прошли по «I-333», поблагодарили экипаж за то, что нас доставили сюда. Отдали честь каждому. Пожали друг другу руки, забрались в кайтэн, каждый через свой шлюз. Мазута задраил за нами люки. Его лицо – последнее, что я видел. «I-333» погрузилась, чтобы как можно ближе подойти к цели. Радист первого класса Хосокава поддерживал с нами телефонную связь до самого пуска, докладывая обстановку. Абэ стартовал в 03:15. Слышал, как громыхнули зажимы. Гото стартовал в 03:20. Кусакабэ отплыл в 03:35. Следующие пять минут я размышлял о многом, было трудно сосредоточиться. Хосокава на диалекте Нагасаки: «Я буду думать о тебе. Да пребудет с тобой слава». Последние слова. Носовые зажимы отпущены. Завел двигатель. Хвостовые зажимы отпущены. Свободное плавание. Круто забрал влево, чтобы избежать столкновения с боевой рубкой и перископом. Проследовал на восток-юго-восток, держась на глубине пяти метров. Всплыл на поверхность в 03:42, чтобы уточнить местонахождение визуально. На фоне огней гавани четко виднелся вражеский флот. Корабли для перевозки личного состава, танкеры, по меньшей мере три линкора, три эсминца, два тяжелых крейсера. Авианосцев нет, но прицелиться есть в кого. Американцы. Все жрут, спят, срут, курят, болтают. И я, их палач. Странное чувство. По стратегическому плану, разработанному на «I-333», первые кайтэн должны ударить по отдаленным целям. Пришлось выбирать наугад, как в детской считалке: «До-рэ-ни-си-ма-су-ка? Ка-ми-са-ма-но-ю-то…»[191] – взрыв. Ударная волна, кайтэн закачалась. Навел перископ, увидел топливный танкер, лепестки пламени будто цветы сливы, дым заволакивал звезды. Второй взрыв. Оранжевый. Прекрасно, ужасно, глаз не оторвать. Взвились сигнальные ракеты, в проливе светло как днем. Ушел под воду, пока не заметили. Сон наяву. Не делать, но быть. Выбрал ближайший крупный корабль, сманеврировал, чтобы оказаться под правильным углом к цели. Клаксоны, шум двигателей, суматоха. Еще один сильный взрыв – кайтэн, глубинная бомба, не знаю. Патрульный катер? Вибрация ближе, ближе, ближе – погрузился на восемь метров – прошел мимо. Довольно сильный взрыв по правому борту. Одиночество – страшно, что братья оставят меня одного среди врагов чуждой расы. Снизил скорость до 2 км/ч, всплыл уточнить местонахождение. Огонь, дым, поражены две цели. Выбрал по очертаниям большой корабль точно на западе – легкий крейсер? Сто пятьдесят метров. В глаза ударил поисковой прожектор, но меня выручила суматоха на берегу. Погрузился на 6–7 метров. Увеличил скорость до 18 км/ч. Странное чувство полета. Резко остановился. Всплыл, последняя проверка. Крейсер прямо по курсу затмил ночь. Восемьдесят метров. Видел суетящиеся фигурки. Муравьи. Светлячки. Погрузился на пять метров. Включил боеголовку. Мысль: «Это моя последняя мысль». Открыл дроссель – максимальная скорость. Ускорение отбросило меня назад, сильно… приближение семьдесят метров, шестьдесят, пятьдесят, сорок, тридцать, двадцать, столкновение в следующую секунду, столкновение сейчас