Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

ножками, как копытами, в бетонный пол. Линолеум на этом месте давно протёрся.

Схватив чистый лист, Рома начал торопливо писать новую агентурную записку.

— Как вы говорите, товарищ полковник? Простенько, но со вкусом? Извольте! И дай вам Бог здоровья!

14

01 июня 2004. Вторник

16.30–18.00

С учётом того, что на обыск поехал лично начальник ОУР, проблемы с транспортом не возникло. Покатили, как баре, на новой белой «Ниве».

Водитель Палыч брюзжал под нос. Если хорошенько прислушаться, можно было разобрать, что недоволен он Романом Александрычем, который «легулирует» под себя сиденье, а в обратное положение не «вертает».

Развалившийся на командирском месте Калёнов не обращал внимания на ветерана. Закинув локоть на спинку, он дразнил сидевшего позади Рязанцева.

— Андрюха, ты реальный образец для подражания. Не пьёшь, не куришь, не бьёшь, налево не ходишь. Спортсмен, семьянин, студент! Чё скажешь насчёт присвоения тебе почётного псевдо «Правильный»?

Старлей на подколы не вёлся. Когда-то они с Ромой занимались рукопашкой в одной секции. Теперь Рязанцев в спортзале политеха по вторникам и четвергам тягает железо, а Калёнов там же стучит в волейбольчик, но не каждую неделю. Причина понятная — забот у начальства невпроворот, сплошные совещания.

По соседству с Рязанцевым на упругом сиденье ёрзал о/у Сердюк, питомец Калёнова и верный его нукер. Он решил вставить свои пять копеек, за что немедленно поплатился. Убойщик плечом прижал юмориста к двери, как курёнка.

— Посиди, крутой, месяц на СИЗО. Общим этапом пару раз скатайся. Глядишь, тоже научишься хорошему поведению.

Сердюк шкодливо примолк. А у Рязанцева от нахлынувших дурных воспоминаний замутился взор.

На Калёнова это сработало, как судейская команда «стоп», останавливающая поединок. Он уселся прямо и быстро нашёл другой объект для подначек.

— Палыч, мы так и будем за мусоровозом тащиться? Обгоня-ай!

Водитель, не разжимая сухих губ, ответил:

— Здесь двойная сплошная.

Рязанцев загрузился. После прекращения уголовного дела срок нахождения под стражей ему засчитали в выслугу[202]. Помимо зарплаты выплатили матпомощь в размере тысячи рублей.

Лихие рубаки вроде Сан Саныча Борзова, командовавшего в ту пору розыском, подбивали обратиться в суд с иском за моральный вред.

— Проси миллион!

Отсоветовал Маштаков. Он знал надзорный орган изнутри.

— Не буди лихо, пока оно тихо, Андрейка. Прокуратура для защиты мундира тут же возобновит следствие и что-нибудь в твоих действиях усмотрит. Год будут мордовать, пока не согласишься на прекращение по нереабилитирующим основаниям. Но тогда тебя уволят из ментуры.

Вспоминая давний разговор, Рязанцев подумал, что Николаич после того, как взял гантели, больше не объявлялся.

Подъезжали к цели. У дома номер одиннадцать по улице Камо заканчивался троллейбусный маршрут.

— Окошки куда выходят? — Калёнов спросил, не оборачиваясь.

— Зал и кухня — во двор, спальня — на остановку, — сориентировал убойщик.

— Палыч, блокируешь путь отхода на остановку. Как злодей выскочит, гаси его монтажкой! — скороговоркой частил Калёнов, расстёгивая под мышкой липучку оперативной кобуры.

— Чего ж не сказали, чтоб я вооружился? — водитель воспринимал стёб молодого начальника за чистую монету. — Раньше так не работали.

— Это точно. Серёга, подстрахуй Палыча. За крайним окном секи. Мы с Андреем проверим хату. Если чисто, свистнем. Ну, с Богом! — как ни хорохорился Калёнов, а скрыть мандраж не мог.

Причина для волнения имелась достаточная. В квартире они вполне могли нарваться на вооружённого беспредельщика, переступившего через кровь.

«Нива» скромно приютилась у торца пятиэтажки. Калёнов с Рязанцевым гуськом двинули под окнами, игнорируя цветочки в палисаднике.

Код замка на подъездной двери убойщик помнил. Одним касанием растопыренных пальцев нажал три кнопки. Раздался щелчок.

Начальник УР одобрительно кивнул:

— Шаришь, ара.

И боком скользнул в подъезд. Внутри было полутемно и прохладно. Первая квартира располагалась, как и положено, слева на площадке. Калёнов, крадучись, поднялся на несколько ступеней выше по лестничному маршу. Вынул пистолет, твёрдо упёрся правой ногой, изготовившись для броска.

Рязанцев встал перед дверью. Большим пальцем утопил кнопку звонка, прислушался к звукам внутри. Запоздало себя упрекнул: «Торо-опимся, блин. Надо было сперва жалом поводить».

Вчера, воспринимая Молоткова, как сторчавшегося доходягу, он заходил сюда без опаски, один и без оружия.

Донеслось шарканье шлепанцев и бабье причитание: «Опять кого-то принесло».

В левой руке убойщик напоказ держал свёрнутые трубой бумаги на обыск. Рабочая рука касалась рукояти табельного ПМ, который опер носил в поясной кобуре под выправленной футболкой.

— Кто?!

— Зоя Фроловна, это опять из милиции. Откройте, пожалуйста.

— Осподи, сколько можно шастать? — лязгнуло железо, тяжёлая дверь скрипуче приотворилась.

В щель протиснулся гибкий, как угорь, Калёнов. Ствол он прятал за спиной.

— Разрешите, — сказал утвердительно.

— Куда прёшься? — хозяйка возражала слабо.

— У нас разрешение суда на обыск, Зоя Фроловна, — Рязанцев корпусом настойчиво оттирал хозяйку к вешалке, получая доступ в прихожую.

Калёнов двинул вглубь квартиры. Напарнику для проверки оставил совмещённый санузел и кухню, где на плите булькало в большой эмалированной кастрюле.

— Чисто, — майор обернулся шмелём.

— И у меня, — отозвался Рязанцев.

Уже не шифруясь, Калёнов зачехлял пистолет в сбрую. Хозяйка всплеснула руками.

— Вона как! С револьверами врываются! Инвалидку боитеся, молодчики?! — сквозь хроническую замотанность рвалось отчаяние.

Майор имел ответ по существу, но отвлекаться на второстепенное не стал. Он интенсивно кубатурил, как ловчее реализовать свою задумку.

Достал мобильник, вызвал Сердюка:

— Чеши сюда, ара! По дороге понятных зацепи.

Уровень опасности упал, и Рязанцева накрыл ужасный запах, царящий в жилище. В нём смешались миазмы тяжёлой болезни, старческой немощи, едких человеческих выделений, пищи, состряпанной на самом дешёвом растительном масле, и ещё десяток удручающих компонентов. Сверху всё было орошено густым амбре аптеки, неподвластным проветриванию.

В маленькой комнате лежал овощем после инсульта хозяин Борис Борисович. В прошлом — первый парень на посёлке, кузнец, передовик соцтруда и пятиборец. Приводя в начале восьмидесятых в заводскую секцию бокса сыновей-погодков, он вообразить не мог, что десять лет спустя его золотые пацаны прямиком с ринга, очертя головы, ринутся бандитствовать.

Не спрашивая разрешения, Рязанцев отдёрнул тюль и распахнул форточку в зале. Внимательно огляделся, адаптируясь. Для каждого неблагополучного жилья обязательна хоть одна примета счастливого прошлого. Таковой здесь была цветная фотография, висевшая в рамке над продавленным диваном.

Братаны, прикинутые в фирменный «адидас», стояли в обнимку. Короткие стрижки, подбородки — шершавые булыжники, мощные надбровные дуги, специфически приплюснутые переносицы. Интеллекта наблюдался дефицит, но злобы на окружающий мир не было. На мускулистых шеях — медали на шёлковых лентах. Старший Молотков, полный тёзка отца, торжествующе задрал вверх руку с блестящим спортивным кубком.

Сейчас Боб тянет срок за вооружённый групповой разбой. Суд нарезал ему одиннадцать лет строгого режима. Ни мать, ни, тем более,