Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

медицины.

Убойщик доложил свои наработки. Жилмассив на рабочей окраине он прошерстил вдоль и поперёк. Такой ухарь, как Молотков Константин, его внимания не избежал.

Лишь только прозвучала фамилия интересанта, Калёнов вздёрнул кверху указательный палец:

— С этого места поподробней. Мой человек говорит, что младший Молоток — участник нападения. Сейчас он пытается сбыть тёмный товар.

— Я к нему в адрес два раза заезжал. С ранья и к полуночи. Дома он не был с двадцать четвёртого мая, трётся по притонам. Все говорят — сторчался Костян.

— И мой человек его ужаленным видел, — начальник УР смёл с глаз косую чёлку. — Точняк, в хате его не было?

— Мать идёт на контакт. Оба раза разрешала осмотреть квартиру. Первый этаж, угловая хрущёвка, двушка. В маленькой комнате муж её лежит парализованный. Мебели не так много. Человеку схорониться негде. По твоей информации, какие вещи у Молоткова на руках?

— Системный блок от компьютера, — Калёнова осенило, как выписать агентурную записку, чтобы не вышел перебор, — и ещё это, перстень с рубином.

— Ну, системник есть, где спрятать. Потом у них подвал. Там много хлама, я в нём не рылся. Перстень, наверное, он уже толкнул по дешёвке. Ходовая вещица.

— А я чего говорю! Надо срочно обыск проводить.

Информации логично дополняли одна другую. Существенно было, что происходили они из независимых источников.

Сперва Маштаков сообщил Птицыну, что видел Пандуса в компании, приехавшей на иномарке, похожей на засветившуюся на месте преступления.

Затем владелец автосервиса Смоленцев намекнул Комарову, будто Славка Пандус хороводится с Малеевскими нарколыгами.

Трудяга Рязанцев личным сыском установил, что в круг лиц, ранее судимых, употребляющих наркотики, проживающих в микрорайоне имени Малеева и Кангина, входит Молотков К.Б.

И, наконец, свежайшая инфа Калёнова — Костя Молотков предложил его осведомителю перстень с убийства.

В таких случаях говорят: «Круг замкнулся». Подобных совпадений практика не знает. Ещё следовало учесть, что Пандус с Молотковым одновременно легли на грунт в аккурат после нападения на Фонд. Возникал закономерный вопрос: «Зачем им гаситься, если они не при делах?»

За той простотой, с которой складывался пазл, стоял труд, помноженный на квалификацию. Результат дался не по взмаху волшебной палочки. Каждый из поделившихся сведениями имел для откровения персональный мотив.

Глаза у Рязанцева разгорелись. Он застыл в напряжённой позе, как легавая собака перед причуянной дичью. Начальника розыска тоже охватил драйв загонщика.

Обсудили, как обосновать обыск в жилище Молоткова. Пазл пазлом, однако все данные носили негласный характер. Часть из них раскрывать было преждевременно, другую — нельзя светить вовсе. Конечно, можно допросить в качестве свидетеля Маштакова, он не откажется, но его показания не выводили на Костяна.

В итоге решили от каждой службы черкнуть по короткому рапорту. Есть, мол, инфа на Молоткова, а дома у него — склад краденого добра из Фонда. Получится, как любит говорить Вадим Львович Птицын, «простенько и со вкусом».

Для успокоения совести Калёнов позвонил следователю прокуратуры. Накинул за обыск без судебного решения.

— Безотлагательный! — на это слово майор напирал, полагая, что родом оно из умной книжки под названием «Уголовно-процессуальный кодекс».

Интеллигент Февралёв испытывал неловкость от того, что, отказывая в просьбе, вынужден разъяснять элементарное:

— Роман Александрович, данный случай нельзя отнести к нетерпящим отлагательства. Дневное время, рабочий день. Прокурор и дежурный судья на месте. Что нам мешает соблюсти букву закона?

— Пока вошкаемся, шмотки могут уйти. Кирилл, может, мне Кораблёву звякнуть?

— Позвоните, он у себя. Совещание закончилось.

— Ла-адно, подумаю, — заключительная фраза прозвучала нарочито небрежно.

На самом деле Калёнов всё уже придумал. Звонить и.о. прокурора было пустым занятием. Февралёв озвучил позицию своего начальства.

Рязанцев хорошо знал требования прокурорского следствия. К рапортам в обязательном порядке нужно прикладывать ксерокопию паспортной формы фигуранта и справку, что он зарегистрирован в адресе, где планируется обыск.

— Откуда мне знать, что такой человек существует в природе? — с насмешливым видом всегда спрашивал Кораблёв.

Сыщики считали это блажью, говорили — в других районах таких требований нет, но их доводы не проходили. Рязанцев имел отличное от коллег мнение. Полагал, что по сути зампрокурора прав. Сколько раз оперативники путали данные граждан или ошибались в адресах. Косяки на почве халявного подхода порождали жалобы и служебные проверки со всеми вытекающими последствиями.

Убойщик чесанул к себе, а Калёнов закурил, сцепил руки на стриженом затылке и начал рискованно раскачиваться на стуле. Так у него лучше работала соображалка. Одновременно майор озирал свои апартаменты.

Вытянутый кабинет двумя окошками глазел на огород частного дома. На летние каникулы к хозяевам приезжала внучка-акселератка. Загорая в символическом купальнике на раскладушке, она отвлекала стражей правопорядка от работы.

Шатким перпендикуляром к столу примыкала приставка. За ней и на выстроенных вдоль стены стульях теснились опера во время утренних и вечерних сходок. Стулья были разных мастей, но на подбор — ширпотреб с протёртыми, лоснящимися сиденьями, хлипкие, на скорую руку скреплённые гвоздями. В покрытую лаком суковатую берёзу гвоздь входит плохо, особенно, если его забивать гантелей. Возле каждой шляпки червячками кривилась пара гвоздков, вбить которые не удалось.

На стене — деревянная решётчатая конструкция. Она пятнистая, потому что обожжена паяльной лампой. В советские времена такие уродцы были популярны в красных уголках колхозов. К решётке прикноплены «шахматки» дежурств и отпусков личного состава, обе прошлогодние.

Став начальником, Калёнов пытался блюсти графики, но быстро запутался из-за обилия вводных. Сотрудники постоянно уходили в очередные и учебные отпуска, на больничные, убывали в командировки, переводились в другие службы, увольнялись…

Теперь все учёты Рома вёл на листочках. Хаос был неизбежен в обоих случаях.

Здесь же на доске объявлений красовались почётные грамоты за спортивные достижения отдела. Некоторые висели со времён царя Гороха. Выцветшие на солнце, волнисто покоробившиеся, они не поддавались прочтению. Ярким глянцевым пятном выделялся диплом победителя в соревнованиях по гиревому спорту, вручённый майору милиции Калёнову Р.А.

На облупленном подоконнике, фиксируя открытую внутрь фрамугу, стоял гранёный кувшин. Муть толстенного стекла не позволяла разглядеть — полон он или пуст.

Торец кабинета занимала мебельная стенка из ДСП[201], изготовленная шефами с механического завода. Двери висели криво-косо. Пока их удавалось прикрывать, чтобы не вываливался наружу служебный хлам, избавиться от которого не доходили руки у четвёртого или пятого начальника угрозыска.

Из глубокой ниши выпирал пыльный экран телевизора «Рекорд-В312», доставшегося с барского плеча Птицына. У агрегата села трубка, изображение он производил абстрактное, но звук был отличный. Когда Рома заступал на сутки ответственным от руководства, он слушал по телеку ночные передачи, типа «Фабрики звёзд»…

Качельный скрип вдруг резко умолк. Раз! Под тяжестью тела бедолага-стул вдарил задними