Прекрасные дьяволы - Ева Эшвуд

не так. С меня хватит.

– Я заботилась о тебе, – говорит она, и ее голос становится немного жалобным. Она делает шаг вперед. – Без меня ты бы торчала где-нибудь в приюте.

– Да? Что ж, может, так было бы даже лучше, – говорю я холодным и твердым голосом. – Может, мне не пришлось бы в детстве нянчиться со взрослой, которая никогда не могла справиться со своей гребаной жизнью. Но знаешь, что, мам? С меня хватит. Я больше не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Мне надоело расхлебывать твою кашу и играть по твоим правилам. Хватит. А еще знаешь, что? Это не потому, что я наконец-то нашла настоящего кровного родственника. Это потому, что ты всегда была ужасным подобием матери.

Прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще, я поворачиваюсь и выхожу из дома, чувствуя, как меня захлестывает волна эмоций. Руки все еще крепко сжаты, и мне приходится напоминать себе, что нужно дышать. Вернувшись к машине и сев в нее, я стараюсь не набирать скорость по дороге домой.

Когда оказываюсь в квартире, я включаю шоу по благоустройству дома и готовлю ужин. Обычно меня это успокаивает, но я по-прежнему чувствую тошноту и возбуждение.

Хватаю телефон, собираясь написать Виктору, но останавливаюсь.

Обычно его сообщения помогают мне почувствовать себя лучше, но сейчас мне нужно нечто большее. Мне нужно услышать его голос, услышать его спокойный, ровный тон, его обычную размеренную манеру. Поэтому я нажимаю на кнопку вызова.

Ровно три гудка, и он отвечает.

– Уиллоу. – Его холодный, ровный голос сразу же успокаивает, и я расслабляюсь на диване. – Что такое?

– Я… – Глаза горят, и я сглатываю. – Думаю, я только что сепарировалась от матери. Навсегда.

– Думаешь? – спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой.

– Нет. Знаю. Я просто… не могу больше этого выносить. У нас всегда были сложные отношения. Она вечно врет мне и обращается со мной как с дерьмом, а потом переворачивает все с ног на голову, и я ей как будто нужна. И когда бы она ни нуждалась во мне, я всегда приходила. Я всегда была рядом, вечно исправляла ее бардак. Я так устала от этого, Вик.

– Что-то случилось? – спрашивает он тихим голосом.

Я вздыхаю и рассказываю ему всю историю. Как Мисти обещала мне, что завяжет, как сказала, что не хочет меня терять и сделает все возможное, чтобы я осталась в ее жизни. Как она пришла к Оливии и потребовала денег, а затем посмеялась над ней прямо в лицо, когда бабушка предложила ей способ покончить с зависимостью.

– А она наглая, – комментирует Вик, когда я заканчиваю.

Я тихо фыркаю.

– Да уж. Она всегда такая была. Только вот гребаного здравого смысла ей не хватало. И, знаешь, наверное, больше всего меня ранит то, что раньше я реально ей верила, что она заботится обо мне. Ну, на каком-то своем уровне, конечно. Что, пусть она и лажала постоянно и использовала меня, но на самом деле любила. Но вот она заявляется к моей бабушке, которую я всего пару месяцев знаю, и требует денег за мое воспитание. Как будто Оливия должна ей за то, что она заботилась обо мне, когда никому не было дела.

Я продолжаю говорить, и Вик позволяет мне излить душу. Он задает вопросы то тут, то там, издает тихие звуки, давая мне понять, что он все еще слушает. Все мои эмоции выплескиваются наружу, совершенно беспорядочно, и для человека, который чаще всего кажется таким отстраненным от своих собственных эмоций, он, похоже, хорошо понимает мои.

Когда у меня наконец заканчиваются слова, на мгновение воцаряется тишина. Затем снова раздается голос Вика, такой тихий и милый:

– Мне жаль.

Я медленно выдыхаю, осознавая, что грудь больше не кажется такой стесненной. Все это давило на меня так сильно, и я рада, что наконец-то избавилась от этого бремени.

– Спасибо, – тихо говорю я ему. – За то, что позволил мне все это на тебя вывалить.

– Без проблем. Я немного понимаю, каково это.

– Знаю, – шепчу я. – Думаю, именно поэтому я позвонила тебе. – Кажется, Виктор, как никто другой понимает эту мою сторону – разбитую, в синяках и трещинах. Ненавижу, что нас связывает эта ужасная травма, однако это так. – Как у тебя дела? – спрашиваю я, меняя тему.

Он издает звук, который можно было бы принять за легкий смешок.

– В общем-то, как и всегда. Просто работаю.

– Все еще пытаешься найти способ разыскать Икса?

– Да. У нас пока нет никаких зацепок, но я в процессе.

Я слышу щелканье его клавиатуры на заднем плане и слегка улыбаюсь, представляя, как он, прижав телефон к плечу, слушает меня и продолжает работать.

– Могу я у тебя кое-что спросить?

– Можешь, – отвечает он. Фраза «Но я могу и не ответить» остается за кадром, что заставляет меня улыбаться еще больше. Это в его стиле.

– Что тебе так нравится в работе с компьютерами? Как ты вообще этим увлекся?

Тихое гудение. Вик обдумывает вопрос.

– Мне нравится, что в этом есть порядок, – наконец говорит он. – Компьютеры работают как система. Единицы и нули. Математика. Инженерный подход устроен так, что можно получать один и тот же результат каждый раз, когда выполняешь одни и те же манипуляции. Почти никакого хаоса. Все имеет смысл.

Я киваю.

– Да, я понимаю, почему тебя это так привлекает.

– Так и есть, – соглашается он. – Всякий раз, когда что-то в жизни выходит из-под моего контроля, всегда можно обратиться к системе. Это помогает. Я нахожу хакерство… успокаивающим.

Это заставляет меня усмехнуться.

– У тебя хорошо получается, – говорю я ему.

– Должно получаться. Я начинал, когда был моложе, в основном просто страдал фигней, хотел посмотреть, на что способен. А когда Мэлис, Рэнсом и я начали делать всякую работу, еще до того, как построили автомастерскую, эти навыки пригодились. Поэтому я держу их в тонусе, точно так же, как содержат в надлежащем состоянии любой навык или инструмент.

Он говорит так ровно и спокойно. Его слова омывают меня, будто спокойная река.

В гостиной темнеет, но мы продолжаем разговаривать. Наверное, за то время, что я знаю братьев, это самый длинный наш разговор с Виком, но он, похоже, не горит желанием бросить трубку, впрочем, как и я. Он отвечает на все мои вопросы и задает несколько своих, дразнит меня по поводу тех шоу про дома и факта, что я не выбрасываю остатки еды, когда те уже потеряли свой товарный вид.

Через некоторое время мои глаза закрываются, и я сворачиваюсь калачиком на